Она явно выглядела испуганной, мокрой, бледной и растрепанной.

Почему ее это беспокоило?

Потому что эти глаза, эти темные пустые глаза когда-то смотрели на нее так, будто она была самым редким и прекрасным сокровищем на этой земле.

А сейчас… сейчас… ничего.

Когда корабль покинул бухту, море разбушевалось, как и ее эмоции, и Лорелея едва держалась на ногах.

Грач надвигался на нее медленно, но с абсолютной концентрацией акулы, привлеченной запахом крови. Он не выказывал ни аппетита, ни агрессии, ни предвкушения.

Но он был голоден. Неведомо откуда, Лорелея это знала. Просто знала. Его желание, как условный рефлекс хищника, она почуяла покалыванием крошечных волосков на шее. Или судорогами и дрожью мышц, подталкивающих ее спасаться бегством.

Не бегала она лет двадцать пять. Надежды на спасение с пиратского корабля не было.

Он приближался, черные брюки плотно обтягивали его бедра, обрисовывая гораздо более длинные и мощные, чем ей помнилось, ноги. Он подошел к ней, и яркие, разноцветные, неразличимые очертания неисчислимых татуировок проступили сквозь белую рубашку, прилегавшую к перекатывающимся мышцам, которые с юношеской поры стали еще рельефнее.

Когда он был мальчиком, его тело намекало на силу, теперь оно ее излучало. Может, когда-то он был опасен, теперь… опасность казалась самым безобидным его определением. Ощущение опасности, испытанное ею в его присутствии, было неописуемо.

– Какая удача, что вы уже в свадебном платье, – ровным голосом произнес он.

Лорелея попыталась отстраниться, но он, разумеется, вырвал ее из рук Вероники.

– Не трогайте ее, – закричала Вероника.

– Леди Саутборн, имейте в виду, последний из тех, кто пытался мною командовать, покоится на дне океана, – ответил он. – И я сказал «покоится», потому что смерть в итоге стала для него милосердием.

Вероника побледнела, и Лорелее на мгновение показалось, что та упадет в обморок.

– Леди Саутборн пугать не надо, – произнесла она недрогнувшим спокойным голосом, выработавшимся за почти тридцать лет жизни под одной крышей с непредсказуемым человеком. – Неприятностей я вам не доставлю. И вам это известно. Просто скажите нам, чего вы хотите.

Он поднял глаза и уставился на нее с едва сдерживаемым раздражением, тем не менее Лорелее показалось, что повисшая в воздухе неконтролируемая ярость ослабла, сменившись безразличием.

– Лорелея, не говорите со мной словно со своим братом. Со мной играть не выйдет.

– Я не пыталась…

Темные брови оценивающе взметнулись вверх, упрямый подбородок до боли знакомым движением подался вперед.

– Не лгите мне. Если боитесь, не скрывайте. Скажите мне, если вам больно. Мысли читать я не умею.

Во рту у нее пересохло. Как даже самые невинные слова в его устах становились зловещими?

Она попыталась ему подыграть.

– Я боюсь, что вы обидите Веронику, – спокойно признала она.

Его гранитная челюсть и сжимающие ее руку пальцы слегка расслабились.

– Разве вы не боитесь, что я обижу… вас?

Ну… ее он уже обидел.

– Капитан, говорю вам, я вас совершенно не понимаю.

Рост Монкриффа тоже вынуждал его, входя в каюту, наклоняться в дверном проеме. Он сунул свои длинные руки в роскошную изумрудно-зеленую бархатную куртку с черным шелковым воротником.

– Поправьте меня, если я не прав, но не мы ли тратим столько времени и сил, стараясь избегать государственных учреждений?

– В общем, ты прав, – лениво согласился Грач.

– Брак станет вторым из них, в которое вы добровольно вступили впервые за столь долгое время. Честно говоря, я бы предпочел оказаться в Ньюгейте. Легче сбежать, если вы понимаете, о чем я. – Он ехидно подмигнул Веронике, будто посвященной в некую тонкую шутку.

Вероника моргнула один раз. Второй. Уставясь на него, как будто он говорил на языке никогда прежде неслыханном ею.

Может, Лорелее мешало соображать тепло грубой руки, сжимавшей ее руку, однако она не сразу поняла смысл непристойного замечания Монкриффа в адрес еще не пришедшей в себя недавней вдовы.

Бракосочетание? Свадьба? Что именно сказал Грач, когда вошел? Она настолько погрузилась в анализ различий между ее Эшем и стоявшим перед нею пиратом, что его слов и в самом деле не запомнила.

«Какая удача, что вы уже в свадебном платье».

Ее сердце бешено забилось и замерло, а нервы загудели от страха и тревоги.

О боже. Не хочет ли он?..

– Что, во имя всего святого, ты нацепил? Зеленый бархат? – крючковатый аристократический нос Грача сморщился от отвращения. Как ни странно, это было самым бурным проявлением эмоций за все время этого сурового испытания.

– Вам не нравится? – Монкрифф широко развел руки и выпятил и без того мускулистую грудь. – Купил его у торговца на турецком базаре. Он сказал, что цвет бесподобный, но он не мог его продать, поскольку тот «чертовски ярок для бархата». Миледи, простите за его французский. – В любой другой ситуации осветившая его красивое лицо игривая улыбка, которой он одарил Веронику, сразила бы наповал. – Я надел это специально, подбирая под цвет ваших глаз.

Лорелея стиснула зубы. Как в такой момент можно флиртовать?

Вероника с отвращением от него отвернулась, но ее бледные щеки, казалось, снова разрумянились. И даже очень сильно.

– Не найду Библию.

Монкрифф невозмутимо сунул руку за спину, доставая из-за пояса брюк книгу.

– Однако на самом деле я, когда конфисковал с койки Монтеза «Энциклопедию Адмиралтейства и Морского права» Хорнбрука, сразу подумал, что это может пригодиться.

Кто-нибудь изящнее Монкриффа не удержал бы открытый фолиант одной рукой. Однако в экипаже «Дьявольской Панихиды» Лорелея других не видела, так что нанимать изящных было не в обычае Грача. Чудовищный акцент и приветливый нрав Монкриффа пугающе контрастировали с огромным ростом.

Когда Монкрифф перевернул страницу, в свете фонарей блеснуло несколько дорогих колец.

– Вы не должны вожделеть, изменять, прелюбодействовать, красть, убивать и так далее. В основном все то же самое, что и в Священном Писании, только с незначительной добавкой навигационных терминов. По-моему, законов из этой книги мы нарушаем столько же, сколько из любой другой. Хотя отсюда напрашивается вопрос, кого вы боитесь больше – Бога или британский Королевский флот?

– Никого, – отрезал Грач. – Давайте с этим покончим.

– Покончим с чем?! – воскликнула Лорелея. Но прежде чем эти слова сорвались с ее губ, она догадалась, о чем они говорят. Но она не верила, что это происходит всерьез. Этого не может быть, убеждала она себя, видимо, она что-то не так понимает.

– Все в полном порядке.

Книга захлопнулась с таким треском, что обе женщины подпрыгнули, а Монкрифф состроил торжественно-серьезную мину, которую подпортило лишь неизменное озорство во взоре.

Лорелею охватила паника, у нее даже потемнело в глазах. Она потянулась к стоявшему у стола стулу, казалось, привинченному к полу. Трон Грача, поняла она. Темный бархат, настолько темно-синий, что в ярком свете мог показаться фиолетовым. Она ухватилась за какой-то резной столб.

– Вы не всерьез! – закричала она. – Эш, прекратите это. Скажите, что происходит!

Он медленно, демонстративно наклонился к ней, пока его жестокий лик не приблизился настолько, что она ощутила на себе его дыхание. С этого расстояния она могла видеть каждую линию тонкой сетки шрамов у него на подбородке и шее, в свете фонаря различить глянцевый блеск старых ожогов от щелочи, заметить бледнеющие на загорелой коже следы шрамов.

Он него пахло ветром и солью.

– Еще раз назовете меня Эш, и последствия вам не понравятся. Ибо его больше не существует.

Нет. Это существо изо льда и тьмы не Эш. Куда подевалась его настороженная бдительность? Его благодарное молчание? И его нерешительное, но почтительное обожание. Вместо этого перед ней возвышалось существо непреложной власти, утверждавшееся бесчеловечным грабительством и безжалостной дисциплиной.

– Тогда… Кто вы? – прошептала она. Гулкий стук сердца отдавался, казалось, во всем теле.

Он выпрямился в полный огромный рост, и кривая ухмылка проложила глубокую складку у твердых губ.

– Понятия не имею, – загадочно ответил он. – И какое это имеет значение?

Когда он кивнул Монкриффу, Лорелея увидела на его подбородке знакомую ямочку.

Она осмотрела его лицо глазами четырнадцатилетней девочки, когда-то его любившей. Многие его черты не изменились. Пышные и настолько черные волосы, что на свету отдавали синевой. За двадцать лет их корни и вечернюю щетину на челюсти тронуло серебро. Кожа в морщинках у глаз была бледна, как у мальчишки. И та же, что у Эша, сардоническая складка между темных бровей. Безошибочно узнаваемая узкая верхняя губа, уравновешиваемая полнотой нижней.

Эти губы когда-то ее целовали. Она тосковала по ним всю пустую бездну времени между этими мгновениями.

Теперь она их боялась. Боялась его.

От горя у нее едва не подкосились колени. Откуда-то она всегда знала, что взрослым мужчиной он объявится. Ей просто хотелось думать, что свою забытую жизнь он прожил в другом месте. Что он был счастлив.

Иначе почему не пришел за ней?

Только когда Монкрифф театрально откашлялся, прочищая горло, она поняла, что означал кивок Грача.

Монкрифф открыл книгу на случайной странице и сделал вид, что читает.

– Капитан, вы действительно хотите взять эту женщину в жены? В прибыли и желании, в грабеже и удовольствии, в морской болезни и здоровье до тех пор, пока захотите?

– Да, – не посмотрел на нее Грач. – Она моя.

– Вот и все. Данной мне властью, ну… я объявляю вас капитаном пиратов и женой. Поздравляю вас обоих. Можете поцеловать невесту.

– Вы не можете меня целовать! – запротестовала Лорелея, хотя, пусть и не сразу, заметила, что он даже не предпринял попытки. – И я не ваша невеста! – Резко повернувшись к Монкриффу, она потребовала: – Вы собираетесь спросить, согласна ли его взять я? Потому что я категорически не согласна!