Тем не менее он не настолько бесчувствен, как утверждал, и Лорелея могла поклясться, что под водной гладью мелькнул водоворот.

Он подошел к ванне и закрыл краны, прежде чем повернуться к ней и спросить:

– Почему вы такая худая?

Вопрос был для Лорелеи полной неожиданностью.

– В последнее время я была слишком расстроена, чтобы думать о еде, – честно ответила она. Возможно, прежде чем он отвел взгляд, она все же успела заметить в его темных глазах искорку жалости?

Грач указал ей на остывающий на столе завтрак.

– Ешьте.

– Я не голодна, – упорно отрицала она, несмотря на предательское урчание в животе.

Он угрожающе подступил к ней.

– Если потребуется, я буду кормить вас с ложечки.

– Вы просто не можете всякий раз заставлять меня, когда я вам отказываю.

– На самом деле могу. И буду. Сейчас. Ешьте! – указал он на стол. – Ваши любимые круассаны с абрикосовым джемом.

Лорелея сердито глянула на него.

– Откуда вам известно, что за все это время мои вкусы не изменились?

– Изменились?

– …Нет, – мрачно призналась она.

Грач удивленно поднял брови.

– Во всяком случае, не в выпечке, – уточнила она.

Его губы растянулись в почти очаровательной улыбке.

– Ешьте. А я искупаюсь. Мы будем такими высококультурными.

– О да, – насмешливо согласилась она. – Я позавтракаю, приму ванну, а перед чаем – небольшое изнасилование.

Он снова одарил ее обжигающим взглядом. Лорелея подумала, что пар поднялся не только от ванны, но и с ее кожи. Отвернувшись, он стянул с широченных прямых плеч рубашку и сказал:

– Муж не может изнасиловать жену.

Лорелея открыла было рот возразить, но дерзость его слов в сочетании с видом его кожи лишили ее дара речи.

Она не могла сказать, почему ей было приятно узнать, что она не ошибалась насчет татуировки на его спине. Черные крылья, струясь, искусно разворачивались по буграм и гребням его скульптурно вылепленных мышц, не оставляя ни дюйма открытой плоти. Не будь она всего лишь трезвомыслящей – кое-кто даже сказал бы циничной – женщиной не первой молодости, она бы искренне поверила, что он может расправить эти темные крылья и подняться в небо.

У Лорелеи невольно зачесались пальцы погладить эти рисунки. Опуститься по этой гладкой плоти вниз и нащупать… О небеса! Он снял штаны.

Ахнув, Лорелея отвернулась, но успела заметить его худые бедра и сильно раздавшийся с юности зад.

Что еще изменилось за двадцать лет? Когда они были молоды, она видела то, что не следовало. Менялись ли с возрастом у мужчин?..

«Прекрати!» – одернула она себя. Эти предательские мысли не доведут ее до добра. Если она хочет выкарабкаться из этой передряги, ей необходимо сохранять трезвость рассудка и самообладание.

– Вы жестоко ошибаетесь. – Ее грешные мысли вытеснили болезненные воспоминания эхом разносившихся по всей усадьбе Саутборн мольбах Вероники, которую насильно брал Мортимер. Лорелея дрожала в постели, заливаясь бессильными слезами. Потом она часто к ней приходила, помогая несчастной встать с пола или оттуда, куда он ее толкнул, и надеть сорочку.

«Всякий раз, когда нас ломают, мы снова встаем и ковыляем вперед».

– Ошибаюсь? В чем? – поинтересовался Грач.

– Муж очень даже может изнасиловать жену. По закону или нет, сути дела не меняет. Страх, боль и… – она задохнулась от прилива чувств, – непоправимость всего этого остается.

Он встретил эти слова новой стеной непробиваемого молчания. Звуки плескавшейся воды рисовали в голове Лорелеи бесстыжие картинки, которые она могла увидеть, лишь обернувшись.

Лорелея помимо воли подошла к столу и посмотрела на искусно сервированные блюда. Они могли бы украшать королевскую трапезу. Помимо рогаликов и абрикосового джема, она увидела девонширский крем, различные пироги, толстые кусочки хрустящего бекона, плоские кружки заграничных пирожных, блестящих масляной глазурью. Тут же стоял янтарный сироп, более темный и менее густой по сравнению с медом. Из серебряных кофейников и чайников поднимались клубы пара.

Внезапно она чуть не упала в обморок от голода.

Она подумала, что бороться с голодом совершенно бессмысленно. Если она хочет избежать своей участи, ей необходим плотный завтрак и крепкий кофе.

Своей неровной походкой Лорелея обошла стол и изящно присела на зеленый стул, откуда не могла видеть медную ванну. Щедро намазывая джемом рогалик и уминая его с бо́льшим, чем могла себе представить, удовольствием, она упорно отводила глаза от темной головы и широких плеч над краем ванны. Поднимая взгляд от тарелки, она старалась смотреть в окна, поскольку туман все больше рассеивался, открывая изумрудное море.

– Вы знаете, – нарушил тишину его громкий голос, от которого она вздрогнула и чуть не подавилась великолепным куском. – Не опасайтесь вы так физической стороны дела, вы обнаружили бы, что брак со мной, возможно, лучшее из того, что когда-либо с вами происходило.

Хотя Лорелея и клялась себе не смотреть, зрелище ошеломило ее настолько, что она не могла закрыть рот. Он мыл длинные татуированные руки чем-то вроде пемзы с мылом. В отличие от спины, грудь украшали цветные татуировки, покрывавшие плечи и предплечья до самых запястий. Некоторые их детали скрывала мыльная пена, и она снова опустила глаза в тарелку, пока не остолбенела от изумления от очертаний и форм.

– Как это возможно? – удивилась она. – Что вы можете мне предложить, кроме вашего бесчестия? Я стану женой одного из самых разыскиваемых в мире преступников.

– Разумеется, но вы станете женой одного из самых богатых людей в мире.

– Ваше богатство меня не интересует, – саркастически отозвалась она. – Я лучше умру с голоду, чем выйду за вас замуж.

– Вы так говорите потому, что никогда в жизни не голодали.

Что-то в его тоне не оставляло сомнений в том, что он знал, о чем говорит. Следующий кусок показался ей не сладким, а горьким, а живот скрутил невольный спазм жалости.

– Вы знаете, я могу предложить больше, чем деньги. – Он поднял руки, чтобы вытереть волосы.

Лорелея фыркнула.

– У вас нет прошлого, нет родины, нет семьи, нет сострадания. Нет доброты. У вас нет даже имени. Чем вы можете меня соблазнить?

– Королевством. – Он жестом указал на окно, за которым без конца и края простиралась панорама, исчезая за горизонтом. – Я правлю морями. Обладаю большей властью над бесчисленными лье, чем ваша так называемая императрица способна себе представить.

– Но вы вечно полагаетесь на милости этих морей. Приливов. Ни один простой смертный не может притязать на то, чтобы править ими, – заявила Лорелея, пораженная его высокомерием.

Он опустил голову под воду и снова вынырнул. Ручейки стекали с волос и рисовали причудливые узоры на жилах шеи, во впадинах ключиц и между рельефами груди. При взгляде на него легко было забыть, что он простой смертный. О том, что не сделан из глины и железа, не укреплен вулканическим камнем и не закален невообразимыми штормами.

– Моря не ведают ни милости, ни пощады. Мне не на что полагаться.

Он провел рукой по лицу, смахивая воду, и Лорелея изо всех сил старалась не замечать того, что капли собираются и все еще висят на его темных ресницах, мерцая и переливаясь в солнечном свете как драгоценные камни.

– В этом мы похожи – море и я, – прогремел он. – Жалость бессмысленна. Я научился быть разрушительным как шторм. Я могу рассчитывать на приливы. Они убывают и прибывают по воле луны и звезд. Приливами я могу отмерять время своей жизни.

Он посмотрел на нее с таким пристальным вниманием, как химик под микроскопом мог бы изучать препарат.

– Сложнее предсказать людей. Они – неопределяемая переменная.

Лорелея посмотрела в иллюминатор и увидела, что они незаметно развернулись и вдали замаячила изумрудная береговая линия. Остров Малл. Оплот Черного сердца из Бен-Мора.

– Если на вас не производит впечатления мое почтенное королевство, у меня есть множество земельных владений и соответствующих титулов, которые я мог бы вам предложить, – продолжил Грач. – К примеру, я герцог Кастель Доменико в Италии. Граф де Лион и де Верден во Франции и…

– Вы герцог? – Она едва не пролила кофе на скатерть.

– Ну, не английский, однако, полагаю, ко мне все же следует обращаться «ваша светлость».

Нет, он не может лгать.

– Как… как вы им стали?..

– Легко. Я убил предыдущего, однако не раньше, чем он назвал меня своим наследником. В отличие от английских, большинство европейских титулов не подразумевают кровного родства.

Лорелея никогда в жизни еще не выставляла себя такой дурой.

– Вы убили…

Грач поднял палец.

– Если честно, большинство из них хотели убить меня первыми.

«Большинство из них?»

– Неужели жизнь так мало для вас значит, что вы с таким равнодушием ею разбрасываетесь?

– Однозначно.

– Что с вами произошло?! – закричала она. – Когда вы решили сделаться таким злодеем?

«Когда вы были в Европе? – Ей захотелось на него наброситься. – И почему вы не пришли за мной раньше?»

Ей вспомнились слова, сказанные им прошлой ночью: «И я решил избавить вас от своего присутствия насколько возможно… Боюсь, это единственная любезность, которую я могу себе позволить». Сейчас она не знала, благодарить ей или злиться.

Боги, он вызывал в ней эмоции, рвущие ее на куски; она чувствовала себя пойманной в паутину самого обескураживающего и опасного в мире паука.

В его взгляде снова возникла страшная пустота, засасывающая в темноту, настолько ужасающе черную, что она испугалась смотреть на нее слишком долго, чтобы не увидеть адские бездны.

– Эту историю я не хочу рассказывать, – произнес Грач холодным как арктическое море голосом. – А вы не захотите ее слушать.

Лорелея ему поверила. И все же… Ей очень хотелось ее услышать. Хотелось знать. Чтобы понять. Но хотелось ли ей видеть те муки, с которыми погибал Эш?