Но… почему?

Сердце забилось как раскаты грома, когда Вероника устремила взгляд поверх трясущихся обнаженных грудей, дрожащего от напряжения тугого живота, туда, где между раздвинутых ног проститутки сверкала бронзовая грива Монкриффа.

Бедра Вероники сжала болезненная судорога. Ощущение пронзило вены и сосредоточилось в том самом месте, которое так поглощало похотливое внимание Монкриффа.

Она вспомнила, как муж принуждал ее удовлетворять его ртом. Как она это ненавидела. Ненавидела его. Отвратительно ей было получаемое им от этого удовольствие. Он оставлял за собой боль и разрушение.

Ей никогда в жизни не приходило в голову, что женщина может потребовать от мужчины доставить ей удовольствие ртом. Что женщина вообще может получать удовольствие.

Ей было подумалось, что проститутка удовольствие изображает. Но тогда почему у нее такой дикий взгляд, когда мужчина ее лица не видит? Выражение слишком натуральное. Его не сыграешь. Пораженной вуайеристке оно показалось почти безумным.

Монкрифф отстранился, и женщина подняла темную головку, разочарованно что-то прохныкала, но Вероника не уловила, что именно.

Его нечестивый смех разбудил в Веронике то, что ей хотелось бы усыпить. Что-то, напоминающее голодный спазм у нее в животе.

Но только не в животе. Ниже.

Она наблюдала за игрой мышц на его крепких руках, когда он собирал свои растрепавшиеся волосы в хвост на затылке. Его улыбка была дразнящей и обольстительной. А слова – она это знала – гортанными и грубыми.

Что он сказал этой блуднице? Какие непотребства заставили женщину застонать и раздвинуть ноги в новом, явно гнусном, приглашении? Пальцы одной руки обнаженной женщины с драгоценными кольцами лениво играли с грудями, а ладонь другой медленно скользила по гибкому телу к ее лону.

Вероника задохнулась от отвратительности этой сцены. От закоренелой низости их обоих. От постыдной реакции своего предательского тела.

Казалось, ему нравилось раззадоривать женщину. Смотреть, как та ласкает себя. А она, казалось, добивалась ответного физического возбуждения. Он поощрял ее, гладя большими ладонями ее лодыжки, икры, лаская под коленями и нежно проводя по ее раскинутым в стороны белым ляжкам.

Женщина издала еще один отчаянный стон, когда его ладони обхватили ее запястья и грубо прижали к столу на уровне ее бедер.

Вероника издала протестующий вскрик, прежде чем успела прижать ладонь к губам. Однако они слишком сильно шумели, чтобы ее услышать, а глазок был попросту слишком мал, чтобы ее увидеть, не прильнув к нему.

Но даже так… ничего нельзя было бы заметить.

Женщина злобно на него выругалась и сильными бедрами сжала его плечи.

Лениво улыбнувшись, он снова прижался полными губами к ее лону.

Во рту у Вероники пересохло, грудь окаменела, дыхание пресеклось.

Он приподнялся и дольше, чем следовало, завис над женщиной, потом медленно высунул длинный плоский язык и нежно погрузил в нее. Раз. Другой. И еще раз.

Шея проститутки обмякла, голова снова упала за край стола, на лице заиграла торжествующая улыбка облегчения, бедра приподнялись, ища его язык. Требуя его.

Он впился в нее, и уже через пару вдохов проститутка начала хватать ртом воздух, потом у нее из глотки вырвались крики, перешедшие в визг, она заелозила под ним и, высвободив руки, вцепилась ему в волосы.

Из тела Вероники, из постоянно сокращающегося лона потекло что-то теплое, а откуда-то изнутри во все стороны разлился жар. Одну ладонь она запустила за корсет и осознала это, только когда та добралась до низа живота.

Она не знала.

Как она могла не знать?

Это отвратительная напряженная гримаса Мортимера, когда его быстротечные потуги венчал судорожный болезненный оргазм… Наслаждение, по словам матери, доступное лишь мужчине… могла испытать женщина?

У нее вырвался стон удивления, и взгляд метался с экстатического выражения лица симпатичной проститутки на ублажившего ее мужчину.

Он смотрел на глазок, когда его челюсть напрягалась и расслаблялась вслед за непостижимыми, волшебными движениями его языка. В его взгляде горели порочные мысли. Но не о женщине, тело которой он вкушал.

О ней.

Вероника отскочила к дальней стене каюты и прислонилась к ней прямо под открытым иллюминатором. Дрожащие ноги ее не держали.

Он ее не видел. Просто не мог видеть. Не с такого расстояния, разумеется.

Тем не менее он смотрел.

Она жадно вдыхала влажный прохладный морской воздух, желая остудить кипящую кровь и избавиться от болезненно склизкого ощущения, возникающего всякий раз, когда ее бедра терлись друг о друга.

Не его. Она виновато помотала головой. Его она не хотела. Бесчувственного жаждущего наслаждений пирата без роду, племени и совести. Глупее не придумаешь.

Ее просто пленило само действо. Его лицезрение. Его непристойность.

Открытие истины.

Женщина вправе требовать удовольствие, если мужчина готов его предоставить.

Но сразу же возникал другой вопрос. Зачем мужчине, доставляющему удовольствие проститутке, ей платить? Он вел себя просто глупо.

И зачем он смотрел на ее каюту в тот момент, когда женщина извивалась под его губами? Другая стройная женщина с волосами цвета красного дерева. С зелеными глазами.

О, боже милостивый, он за ней все это время шпионил? Видел, как она спала? Ела? Мылась?

Она прижала ладони к пылающим щекам. До ее слуха теперь доносились другие звуки.

Мужские, ритмичные.

Вероника снова посмотрела на глазок, невидимый оттуда, где она стояла. Он совокупляется с этой женщиной? Мышцы его шеи и плеч напряглись от наслаждения? Глаза у него потемнели? Налились опасностью. Насилием.

Точно как у Мортимера.

Ей захотелось посмотреть. Узнать.

Взглянуть ли ей еще раз? Быть может, увидь она акт таким, каким тому подобает быть, он перестанет внушать ей отвращение. Обратится ли удивительное манящее тело пирата в сплетение вздувшихся мышц и жил, когда он обретет свое…

Задвижка на ее двери отлетела за миг до того, как сама дверь врезалась в стену.

Черная пустота взгляда Грача пронеслась по тусклой комнате, пока он не обнаружил, что Вероника забилась в угол. Горевший в ее теле жар мгновенно сменился ледяным холодом. С таким взглядом, как у него, надеешься никогда больше не встречаться.

Вероника тщетно пыталась прийти в себя от страха, увидав пирата в одних только наспех надетых штанах.

Четырьмя чудовищно громадными шагами он подлетел к ней и потянул ее за руку к двери.

– Она не просыпается, – зарычал он.

– Что?

Казалось, кровь больше не пульсирует по венам.

– Лорелея… она упала. Она не просыпается.

– Упала?

Полностью пришедшая в себя, Вероника подобрала юбки и, тяжело и часто дыша, стремительно зашагала по коридору.

– Вы ее толкнули? Ударили?

– Я не причинил ей вреда, – проговорил он сквозь сжатые зубы. – Она просто… упала в обморок.

Вероника с порога бросилась к своей дорогой подруге, аккуратно уложенной поверх покрывала, все еще в свадебных юбках и теплой фланели.

Растрепанные и спутавшиеся кудри Лорелеи золотым водопадом разметались по кровати, тени ее ресниц мягко трепетали на бледных как воск щеках.

– Лорелея? – Вероника искала припухлости или покраснение на ее лице – первые признаки ударов, однако, к своему удивлению, ничего не обнаружила. Бог знает, как много они обе вынесли. А если он ударил ее там, где следов не остается? Может, в живот? По спине? Может, она ударилась головой.

Легкими прикосновениями Вероника проверила наличие ударов, но снова ничего не нашла.

– Черт, она дышит? – Грач едва ее не оттолкнул, чтобы прижать ухо к груди Лорелеи, поднимавшейся и опускавшейся как у безмятежно спящего ребенка. – Я приведу врача.

– Нет нужды, – с облегчением вздохнула Вероника.

– Что вы хотите сказать? – требовательно спросил Грач, мертвой хваткой сжимая ее запястья. – Что с ней? Такое бывало прежде? Что делать?

Вероника не успела испугаться от агрессивного прикосновения мужчины, как на смену страху пришло странное чувство удивления. Грач, ужас морей и безжалостный, дьявольский похититель… волновался.

Она уставилась на него.

– Э-это всего лишь обморок, у нее такое бывало.

– Это не просто чертов обморок. Я одним ударом кулака укладывал мужчин, но они приходили в себя быстрее. Я подносил ей нюхательную соль, аммиак, она только дергалась и громко стонала. Прошло уже несколько минут.

– Иногда помогает холодный компресс на лоб, – осмелилась предложить Вероника. – Или немного льда.

– Лед. Лед я достану. – Он выпустил ее и пошел к двери. – Лед ее разбудит? Вернет к жизни?

Вероника провела ладонью по липкому лбу Лорелеи.

– Через некоторое время.

– Как быстро? – не унимался он.

Она пожала плечами и покачала головой, показывая, что не может сказать.

Он угрожающе надвинулся на нее.

– Как быстро?!

– Возможно, через несколько часов, – стояла на своем Вероника. – Однажды она пробыла без сознания почти целый день. В общей сложности тринадцать часов. Денек как нельзя лучше подходил для того, чтобы его пропустить, – кисло вспомнила она. – Одна из безобразных пьяных выходок Мортимера.

Грач замер, неподвижным взглядом уставившись на распростертую перед ним Лорелею. Все его худое тело хищника дрожало от напряжения.

– Пропустить? – эхом повторил он.

– Доктор сказал, что это истерия, – объяснила Вероника, взяв неловкую влажную ладонь Лорелеи в свою. – Так ее тело реагирует на травму.

– Травма… – Он с трудом сглотнул и сам побледнел.

– Что вы с ней сделали? – испуганным шепотом спросила Вероника.

Он ничего не ответил.

Ее охватила ярость заступницы. Всего пару часов назад она была готова покончить жизнь самоубийством ради лучшей подруги и, казалось, готова сделать это снова.