Керриган Берн - Герцог с татуировкой дракона

– Раньше я любил вас, потому что думал, что вы слабы, но теперь я понимаю, ваша доброта делает вас сильнее нас всех.

Она замерла. Его слова пронзили ее сердце как кинжалы, оно остановилось, и кровь хлынула к рукам и ногам.

«Раньше я любил вас».

– Вы можете уйти утром, как только станет безопасно. Возьмите с собой несчастную Веронику. Я позабочусь о вас обеих, но… я больше не буду вашим тюремщиком. Я не буду держать вас в цепях.

Лорелея соскользнула на пол и зарыдала, услышав звук падающего на дверь засова.

Лорелея проснулась от толчка, хотя ладонь на ее плече была нежной.

В свете фонаря серые глаза и отливавшие серебряным блеском волосы Фары Блэквелл сияли, как у феи.

– Прошу прощения, что разбудила вас, но что-то…

В ночи раздавался первобытный рев, полный ужаса и тревоги. Его мог издавать раненый лев, загнанный племенем охотников.

Этот звук Лорелея слышала раньше. В бурную, напомнившую эту ночь, двадцать лет тому назад.

Эш.

Лорелея скинула одеяло и соскользнула с высокой кровати, а Фара уже держала наготове шелковый халат. Накинув халат, она захромала вслед за графиней Нортуок, проклиная боль в ноге.

Фара, видя ее мучения, подала ей руку, и они поспешили по роскошно украшенному коридору темного дерева. Босыми ногами Лорелея ступала по ворсистым бордовым коврам, пробиралась туда, где в паре дверей от ее комнаты в дверном проеме стоял Черное сердце из Бен-Мора с одинокой свечой, пляшущим золотом освещавшей его мрачные черты.

Без повязки на глазу вид его Лорелею обескуражил. Рана рассекла его левую бровь до скулы, и на месте темно-карего правого глаза красовался молочно-голубой шрам. Зрелище воистину поражающее.

Увидев Лорелею, Черное сердце бросил на нее отчаянный взгляд. Фара жестом велела ей остаться, а сама подошла к мужу.

Лорелея поняла, что шрамы были у всех. Боль, которую они носили на своей коже, предупреждала о более глубоких, более опасных внутренних ранах.

На мгновение они замерли, когда раскат грома заглушил рев человека, которого держали в плену отчаянные кошмары. От этого ее пробрало холодом до самых костей, а сердце разрывалось. Невозможно представить, что этот жалостный, мучительный звук мог вырваться из глотки такого пугающего и сдержанного мужчины.

Блэквелл положил ладонь на дерево двери, словно пробуя температуру огня с той стороны.

– Во всех нас это сидит, – сказал он хриплым ото сна голосом. – Или, может быть, нам этого не хватает. Всем, выросшим в Ньюгейте. Трудно обрести покой, когда сон делает тебя уязвимым к чужой жестокости.

То, что имел в виду Блэквелл, терзало душу Лорелеи не меньше резких глухих криков, доносившихся с другой стороны этой двери. Ей и вправду было не понять глубины страданий, которые должен был перенести человек наяву, чтобы сражаться с такими демонами во снах.

– Обычно мы спали по очереди. Он, Арджент и я. Один из нас бодрствовал, следя за старшими, которые могли… – Рука Блэквелла упала на щеколду. – Он отбивался от них лучше всех. Но никто из нас не побеждал все время. Пока мы не стали старше. Сильнее.

Лорелея встретилась с Фарой взглядом, и подтверждение, которое она прочла в ее глазах, пронзило ее сердце острой болью. Как девушка, она не могла себе такое представить. Истинных демонов, с которыми он сражался ночью, когда она разбудила его много лет назад, она не знала.

Теперь все стало ясно. Его тогдашнее отвращение к прикосновению доктора, его недоверие к другим мужчинам.

Хаос в его комнате достиг мучительного крещендо, как будто призрак тащили сквозь адский огонь. Душа лишена надежды. Беспомощный ребенок, кричащий в груди мужчины, который о нем забыл.

Блэквелл повернулся к ней.

– Прежде чем я пойду туда, я хотел спросить, вам известно, спит ли ваш муж с оружием? – спросил он у нее с грустной улыбкой. – Большинство из нас так и делают, и я не хочу, чтобы меня застрелил брат, вернувшийся из мертвых. Даже для меня это было бы чересчур иронично.

– Я пойду, – выдохнула Лорелея, прежде чем и вправду осознала, что решилась.

– Дорогая, считаешь, это разумно? – предостерегла ее Фара. – Он в таком состоянии…

– Я уже заходила к нему, когда он был молод, – сказала Лорелея. – Его терзали такие же кошмары. Раньше мне казалось, что ему лучше не вспоминать прошлое, если это те демоны, с которыми ему приходится сражаться в темноте.

– В этом, мисс Вестерсток, вы не ошибаетесь, – неожиданно Блэквелл посмотрел на нее с теплотой. Ободряюще. – Но моя жена права в том, что беспокоится. Там может быть небезопасно.

Лорелея положила ладонь на руку Блэквелла, снимая ее со щеколды.

– Боюсь, там небезопасно для всех, кроме меня.

Он рассматривал ее со вниманием химика, словно бы мысленно разбирая ее на составляющие и собирая вновь.

– Очень хорошо, – в конце концов произнес он. – Тем не менее я постою на страже на случай, если вам понадобится помощь, до тех пор, пока не удостоверюсь, что вы в безопасности.

– Спасибо вам.

Она взяла предложенную им свечу, набрала в легкие воздуху, а в сердце отваги и открыла дверь.

Едва Лорелея вошла, свеча у нее в руке замерцала и заплясала. Он оставил окно открытым, чтобы впустить бурю, и тяжелые шторы развевались на ветру, как паруса.

Подойдя ближе к кровати, она в слабом неверном свете увидела его душераздирающие страдания. Постельное белье запуталось в его длинных ногах, когда он бился в нем, будто пленник в цепях. Мощные мышцы его обнаженного торса изогнулись и напряглись, словно его давила какая-то невидимая сила.

Лорелея не могла представить живого человека, который мог бы так рваться, напрягая все силы своих грубых мышц, натянутых на тяжелые кости.

Но тогда он был мальчиком, был стройнее. Меньше.

Она поставила свечу на край тумбочки, где он не мог до нее достать, и звук с шипением вырывающегося из его глотки дыхания и скрежет зубов сильно подорвали ее решимость.

Он так ослепительно огромен. И он совсем недавно сказал, что голыми руками разрывал на части целые экипажи.

Что он мог с ней сделать здесь, в темноте? А если он примет ее за одного из своих демонов?

Он застонал, и вдруг все это перестало что-либо значить.

Собравшись с духом, Лорелея медленно опустилась на краешек просторной кровати с балдахином.

Большего не потребовалось.

Она пикнуть не успела, как его плечи взметнулись с матраса, а пальцы обвились вокруг ее шеи. Он смотрел на нее бездонным не сфокусированным взглядом, достаточно долго, чтобы она задохнулась от страха. Не в силах вымолвить ни слова, Лорелея сделала единственное, что пришло ей в голову. Единственное, что помогло тогда.

Она протянула левую руку и прижала ее к его сердцу.

Взгляд у него мгновенно прояснился, и с хриплым стоном, возможно, означавшим ее имя, он разжал хватку.

С ее шеи обе его руки метнулись, будто пытаясь поймать, накрыть ее ладонь, которую она прижимала к его груди.

И он, и она слишком неровно дышали, чтобы произнести хоть слово, поэтому несколько минут они просто сидели, сосредоточившись лишь на биении его сердца. Оно словно бросилось к ее ладони, пытаясь вырваться из тюрьмы из костей и крови, только бы она держала его в руке.

Он был залитым золотым светом красочным калейдоскопом мышц. Его тело изобиловало буграми жил и мускулов. И он и Лорелея принадлежали к одному виду, но как это вообще возможно? У него грудь расширялась жесткими дисками, а ее груди теряли упругость и все больше усыхали с каждым годом. Его ребра в широком плоском торсе, сужаясь лесенкой, впадали в мышцы живота, исчезающие под постельным бельем. У нее. Ну… у нее ребра иногда проглядывали, однако вряд ли кто-нибудь осмелился назвать это зрелище замечательным.

Он покачал головой, его вороньи глаза смотрели на нее одновременно обвиняюще и умоляюще. Молчаливые призывы, брошенные ей в тусклом свете одинокой свечи, были столь же громки и настойчивы, будто он их выкрикивал.

«Не надо было приходить».

«Не бросайте меня».

Лорелея отвечала столь же явно и безошибочно.

«Знаю».

«И я не брошу».

Даже сквозь загар кожа у него побледнела. У висков собрался пот, остывая на несущемся из окна штормовом ветру.

Раздался нерешительный стук в дверь, и Фара тихо спросила:

– Все в порядке?

Он напрягся, но не спускал с нее глаз.

Лорелее пришлось откашляться, прежде чем она смогла ответить:

– Все хорошо.

– Тогда спокойной ночи!

Лорелея не сомневалась, что слышала звук шагов двух пар ног, отходящих от двери.

Она пошевелила рукой, и он не решался отпустить ее, словно не желая, чтобы она увидела, что у нее под ладонью.

Это озадачило ее. Сквозь грудь чужого сердца никому не увидеть, только глядя в глаза. Это известно всем. Почему же он не хотел показывать ей свою грудь?

Лорелея моргнула и посмотрела вниз на держащие ее его грубые покрытые шрамами квадратные руки. Они чуть дрожали или лишь отражали ее трепет?

Вместо новой попытки вырваться, она скользнула ладонью по железному холму его груди, задохнувшись от своей находки.

Его ноздри раздувались, а в глазах мелькнула искра чего-то дикого и опасного, однако сидел он неестественно неподвижно, пока она, замерев, уставилась на свое открытие.

Раньше она этого не заметила, даже когда он стоял перед ней голый. Она так старалась не смотреть на него, что пропустила то самое подтверждение, которого все время ждала.

Здесь. На его груди. Под защитой свирепого тигра наверху и извивающегося змеей дракона внизу красовался рубиновый силуэт маленьких идеальных губ.

Ее губ.

Губ, чьим поцелуем она двадцать лет назад изгнала кошмар тьмы из его сердца.

У нее снова перехватило дыхание, когда уставилась на него во все глаза.

«Я знала, – подумала она, одновременно смиренно и окрыленно. Он лгал ей, но открытие правды вовсе не было для нее неприятным. Она не злилась. – Я знала, что Эш жив. Что он любит меня».