Вернулся из своего коттеджа дипломат с гитарой.

Репертуар у него был вполне бардовский. Нина с изумлением слушала, как он рыдающим баритоном исполняет песню Городницкого «От злой тоски не матерись». Странно звучали в устах дипломата, наверняка связанного со спецслужбой, слова о Магадане, о зэках, о побеге и безумии.

Потом он спел еще несколько песен, на самый конец приберег «Жену французского посла». После шашлыков все выпили кофе, все вместе побросали одноразовую посуду в большой и прочный мусорный мешок и стали расходиться.

Обняв Нину за плечи, Никита повел ее к коттеджу Павла. На пороге она попыталась его остановить:

— Прости, я устала.

— Знаю, но я просто не доживу до завтра, если не скажешь, в чем дело. — Он крепко обнял ее и жарко зашептал на ухо: — Мы ничего не будем делать, просто полежим, и ты мне расскажешь, что у вас с ней было.

Они разделись, легли на широкую кровать и обнялись. Никита зажег лампу с регулируемым светом — свой подарок Павлу — и прикрутил яркость. Ему было трудно: хотелось прижимать ее к себе и в то же время видеть ее лицо. Пришлось чуть-чуть отодвинуться и лечь на бок. Но его рука лежала у нее под головой, а другой рукой он крепко сжал ее пальцы.

— Это было, когда я училась в Строгановке. Самое счастливое время моей жизни… кажется, я уже говорила. У меня появились заказчицы, мне больше не приходилось шить за маму. Это было так интересно! Ко мне привели гуттаперчевую девочку из циркового училища, и я сшила ей костюм из разноцветных ромбиков. Трико Арлекина. Там вся штука была в том, чтобы рисунок подогнать по суставам. Ну, чтобы подчеркнуть суплес.

— Суплес? — переспросил Никита.

— Это они гибкость так называют. Потом я сделала еще несколько цирковых костюмов… Это такой восторг! Такая роскошь! Деньги невелики, зато есть где разгуляться. Цирковые костюмы — это целая наука. Они строго функциональны, но дают простор фантазии. Можно нашивать блестки, не боясь впасть в китч. Потом я сделала туфли для одной балерины…

— Ты шила туфли?

— Ну, шить балетные туфли мне бы не доверили, у них там целый цех специалистов на этом сидит. Но это была молоденькая балерина, ей дали первую сольную партию — Уличную танцовщицу в «Дон-Кихоте». Она хотела, чтобы ноги казались босыми. Балетные туфли — пуанты — обычно кроют розовым атласом и ленточки такие же пришивают. Вот она принесла мне пару таких туфелек, сшитых специально для нее, а я спорола весь розовый атлас и обшила их замшей телесного цвета, а ленточки пришила капроновые, прозрачные, без блеска. Потом пришлось красить ее трико, чтобы добиться такого же оттенка. Вот это была мука! Мы несколько пар извели. Но туфли произвели фурор. Мы достигли иллюзии босоногости — ну, условной, конечно, в балете все условно, — но, главное, оказалось, что, когда вся нога по цвету сливается со стопой, она зрительно удлиняется. И теперь эта девушка танцует в Гамбурге у Ноймайера, — мечтательно добавила Нина.

— И все из-за туфель?

— Ну что ты, конечно, нет! Просто она талантлива. Послала ему свою кассету, и он ее пригласил. А с туфлями я изобрела велосипед… но только потом об этом узнала. Этот трюк известен давным-давно. К нему прибегала еще Марлен Дитрих, а уж она о женских ногах знала все. Она всегда надевала туфли в цвет чулок. Прости, я говорю совсем не о том…

— Ничего, мне интересно.

Никита понимал, что ей хочется вспомнить о приятном, и не прерывал ее. К тому же он сказал правду: ему было интересно.

— Потом… меня познакомили с одной телеведущей. Весьма экстравагантная особа. Она вела ежедневное ток-шоу по будням и каждый день появлялась в новом платье. И каждый раз это должно было быть нечто сногсшибательное. Я сделала для нее очень смелый наряд, и она осталась довольна. — Нина тихонько засмеялась. — На нее бабушки-пенсионерки смотрели как на антихриста. Нет, ты не подумай, все это было вполне безобидно. Им нравилось пугаться, а ей нравилось их пугать. Они засыпали редакцию возмущенными письмами, но каждый день, как подорванные, включали телевизор на ее передачу. И вот после нее появилась эта женщина… Зоя Евгеньевна. Так всегда бывает. Люди рассказывают своим знакомым, и те приходят…


Зоя Евгеньевна была сама любезность и сыпала обещаниями направо и налево. У нее «горел» номер в правительственном концерте, срочно нужны были новые костюмы. Сказочный танец, костюмы фей и эльфов. Шесть мальчиков и шесть девочек. И все это нужно было ко вчерашнему дню. «Я вам буду так благодарна, — повторяла она, — я в долгу не останусь». Нина согласилась. Сделала эскизы сказочных костюмов, показала заказчице, и та их одобрила. Через фонд, который курировала Зоя Евгеньевна, были закуплены ткани. Нина обмерила детей, сделала индивидуальную выкройку для каждого, а шитье по ее «наводке» поручили тому ателье на Покровке, где она работала, пока училась в вечерней школе. Поступив в институт, она продолжала заглядывать к своим старым товаркам из ателье, обращалась к ним, когда нужно было сделать оверлок или другую операцию, которую не брал ее старенький, еще от мамы доставшийся «Зингер».

— Шитье детской одежды считается самой сложной, самой дорогостоящей операцией. И самой невыгодной, потому что работы много, деталировка большая, а расценки все равно низкие, — объяснила Нина. — Мы все оформили по самому высокому тарифу, но я рассчитывала, что она расплатится неофициально, она не раз на это намекала. А я хотела дать девочкам заработать. Ну, и сама надеялась на богатый заказ. Я тогда копила на новую машинку, хотела купить «Пфафф», думала, вот получу гонорар, и мне хватит.

— И она не заплатила? — ахнул Никита.

— Все вышло, как у Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях». Мы две ночи сидели, сострачивали эти мелкие детали, нашивали стеклярус, в общем, уродовались ударными темпами, как «папы Карлы», но уложились в срок. Спасибо еще, она мне машину прислала прямо к ателье, мы все костюмчики аккуратно упаковали, уложили, и я привезла их прямо к ней в контору, в этот ее фонд. Надо было потребовать деньги вперед, но мне даже в голову не пришло. А она поблагодарила и как-то дала понять, что все, до свидания, она меня больше не задерживает. Я… я просто обомлела, растерялась… Про себя я уже вообще не думала, но сказала ей, что работницам ателье надо заплатить. А она говорит, все уже оплачено, вот, мол, копия счета, и чего еще от нее нужно? Я пыталась ей втолковать, что этого мало, что официальная оплата по счету не окупает затрат труда, что заказ был срочный и сверхсложный, что мы работали сверхурочно… Тут она надулась, как индюк, и заявляет мне: «Я взяток никогда не давала и давать не собираюсь».

— А ты?

— А что я? Получила по морде, повернулась и ушла.

— Постой. А твой гонорар? Тебе-то она заплатила?

— В том-то и дело, что нет! Говорю же, я так растерялась, что о себе уже и не думала. Да нет, я уже понимала, что ничего не получу. По глазам видела, что она не заплатит.

— Не понимаю, — признался Никита. — Денег у нее навалом. Зачем ей это нужно?

— Ты… меня спрашиваешь?

— Нет. Ладно, черт с ней, с ее психологией. Что было дальше?

— Ну, на себя мне было в конечном счете наплевать. Я эту потерю пережила и даже была ей благодарна за науку. Но обмануть этих несчастных теток из ателье? Нет, этого я не могла допустить. Собрала все деньги, какие у меня были, — я же говорю, на машинку копила, — разложила по конвертам, еще на торт и на шампанское хватило, и пришла к ним. Три швеи — я раздала по двести долларов каждой. Тогда это были большие деньги, а для них — просто громадные. Мы выпили, съели торт… Они до сих пор думают, что это заказчица с ними так красиво расплатилась. Понимаешь, если бы они знали, что деньги от меня, они бы не взяли…

— А ей так и сошло с рук? — спросил Никита.

— Нет, не сошло. Я вообще считаю, что такие жлобские деньги счастья не приносят… Кстати, номер не прошел, не было в правительственном концерте этого танца, уж не знаю почему. Я специально весь концерт отсидела, от начала до конца. Но детей мне жалко и костюмы тоже, костюмы были хорошие. А поквиталась я с ней по-другому: всем, кого знала, рассказала, что она не платит за работу.

— Ну и что? — горько усмехнулся Никита. — Здорово ты ее уела?

— Не стоит это недооценивать, — нахмурилась Нина. — Круг знакомств у меня обширный, люди передают друг другу… Я уверена, что после того случая ей многие отказали.

— Что-то я не видел, чтобы она сегодня явилась сюда голая и босая.

— Нет, но она была в костюме, купленном по каталогу.

— Откуда ты знаешь?

— Я видела этот каталог.

— Я начинаю тебя бояться. Это плохо — быть в костюме, купленном по каталогу?

— Нет, но ничего хорошего в этом тоже нет. Во-первых, это не эксклюзив, а готовое платье. Во-вторых, по каталогу всегда покупаешь кота в мешке. Невозможно пощупать ткань, невозможно примерить, сообразить, идет тебе или не идет. Можно, конечно, отослать обратно, если не подходит, но это такая морока… И все равно надо заказывать что-то другое, не голой же ходить, в самом деле.

— И все это сделала с ней ты?

— Ну, не преувеличивай мое могущество. Просто я уверена, что теперь с нее все московские модельеры требуют деньги вперед.

— Ладно, черт с ней, — вздохнул Никита. — Надо было раньше ее отшить. Она меня давно достает. Ну все, теперь конец. Просто у меня в голове не укладывается, зачем она это сделала. Зачем? Знаешь, больше всего удручает немотивированная жестокость.

— Вряд ли она даже сознавала, что это жестокость. Может, радовалась, что так ловко обтяпала дельце, обвела лохов вокруг пальца. Она это сделала, потому что могла. Потому что ей за это ничего не будет. Какая еще мотивация тебе нужна?

— Да, ты права. Моя бабушка в таких случаях говорила: «Не ищи смысла там, куда сам его не клал».