«Нестеровой два звонка», — прочитал Никита. Нина говорила, что Маклаков выселил ее с матерью в коммуналку, но ему и в голову не приходило, что она может жить здесь до сих пор. «Я на квартиру копила, — вспомнил он, — все пришлось отдать». Значит, и тут Оленька подгадила. Да нет, чепуха, что она могла скопить своим рукоделием? Уж точно не на квартиру в Москве.

Никита позвонил в дверь. Нина открыла, и ему с порога ударил в нос неописуемый запах коммуналки, запах, в котором смешалось все: и кухня, и туалет, и дезинфекция. Он даже не сразу ответил на вопрос Нины:

— Как ты меня нашел?

— Можно войти?

Она отступила на шаг, пропуская его в полутемную прихожую, где на стене, прямо как в фильме «Покровские ворота», висел допотопный черный телефон. Нина прошла вперед, свернула налево в узенький, совсем темный коридорчик и толкнула какую-то дверь. Никита, ошеломленный множеством дверей, вошел следом за ней в довольно большую комнату с двумя симметричными окнами в противоположной от двери стене. Он машинально отметил, что окна выходят не туда, где он оставил машину, хотя и с противоположной стороны тоже открывался вид на двор.

Кузя приветливо залаял и завилял хвостом, прыгая вокруг него. Никита присел и погладил собачку.

— Как ты меня нашел? — повторила Нина.

— Мне Тамара сказала.

— Этого не может быть. Она же в круизе!

— Телефон и там работает. И вообще, вопросы буду задавать я. Почему ты сбежала?

— Я просто уехала.

— Не сказав мне ни слова?

— Я думала, ты поймешь.

— А я, тупой, не понял. Почему ты сбежала? — повторил Никита. — Вот так, в один миг? Ни здрасьте, ни до свиданья?

Она метнула на него свой алмазный взгляд.

— А что, собственно, произошло? У нас с тобой был курортный роман, а они, как известно, славятся своей прочностью. И вот теперь ты являешься сюда и…

В эту минуту Никита готов был ее убить.

— Ты такая же бессовестная дрянь, как моя бывшая жена! Нет, хуже, она хоть в постели была хороша. А ты номер отбываешь, как шлюха. Только шлюхи боятся оргазмов! — в бешенстве выкрикнул Никита.

Он все-таки высказал ей что хотел, но удовлетворение оказалось секундным.

— Не нравится? Дверь вон там. — Нина указала рукой ему за спину.

Никита повернулся и вышел, хлопнув тяжелой, выкрашенной в коричневато-рыжий цвет дверью, стремительно пересек коридорчик и прихожую. Он никак не мог совладать с примитивным замком, долго дергал на себя дверь, не соображая, в какую сторону она открывается. Подошла какая-то бабка и открыла ему.

А Нина как стояла возле дивана, на котором разбирала привезенные из поездки вещи, так и повалилась прямо на них, приминая платья и блузки. Она лежала, бессмысленно уставившись в спинку дивана, и у нее не было даже сил закрыть глаза. На нее как будто рухнула стена. Слез не было, мыслей не было, одна лишь черная пустота. Нина не слышала, как жалобно и испуганно заскулил Кузя, не шевельнулась, когда он вспрыгнул на диван — обычно ему это категорически запрещалось, но он прекрасно понял, что сейчас исключительный случай, — и просунул холодный влажный нос ей под ладонь. Стена давила на нее, ей казалось, что она пролежит так до скончания века. Вот так, наверное, чувствовала себя ее мать после тяжелого запоя: это была единственная связная мысль, пришедшая ей в голову.

Нет, мысли были. Они появились через некоторое время, заползли в голову черными змеями и стали мучительно ворочаться в ней, тяжелые, как жернова.

Он разозлился… Конечно, он разозлился, она же на это и рассчитывала. Но она надеялась, что он плюнет, проклянет и забудет, а он поехал за ней, разыскал ее… Что теперь делать? Он никогда не поймет. Да и нельзя ему рассказывать. Нет, он ушел. Больше он не вернется. Теперь уж точно не вернется.

Она не знала, сколько времени прошло, не слышала бесконечных звонков в дверь и злобного крика открывшей наконец соседки: «К Нестеровой два звонка!» Кузя соскочил с дивана и с лаем бросился к двери. Постучали, но Нина все воспринимала отстраненно, звуки доносились до нее как сквозь толщу воды. Кузя вернулся, снова вскочил на диван и начал тыкаться в нее носом. Пришлось вылезать из-под упавшей стены. Нина с трудом распрямилась, повернулась к двери и увидела вдвигающийся в комнату сноп цветов. Из-под охапки роз виднелись только ноги, ну и руки, еле удерживающие этот ворох.

И розы были не привозные — холодные, грубые, анилиново-яркие, словно слепленные из воска, а подмосковные — мелкие, но живые, нежные, душистые… Такие, как она любила.

— Ты с ума сошел, — растерянно заговорила она, еле ворочая языком. В голове все еще гудело, как в колоколе. — Ну куда столько цветов? Мне их и ставить некуда…

— Да бог с ними, с цветами, — отозвался Никита и бросил розы прямо на пол. — Прости меня. Я черт знает что тебе наговорил…

— Это я виновата… Сбежала, как последняя трусиха… Но я надеялась, что ты поймешь… Глупо было надеяться… Погоди, я поставлю цветы в воду. Кузя, фу! Он может пораниться, — пояснила Нина и скрылась за дверью.

В ее отсутствие Никита осмотрел комнату. Здесь стоял круглый стол, платяной шкаф в углу, а рядом с ним большой старинный резной буфет. В другом углу — холодильник. У противоположной стены — диван со спинкой. Телевизор на подвесной полке. Ему понравился только паркет: квадратные дубовые плашки. Он никогда таких раньше не видел. И буфет был хорош: настоящая антикварная вещь.

За стеклом на одной из полок стояла фотография в рамочке. Никита пригляделся. Издалека женщину на фотографии можно было принять за Нину: худощавая, черноволосая, с такими же острыми скулами и впадинками на щеках. Но стояла она, понял Никита, всмотревшись внимательно, у подножия знаменитой одесской лестницы. И лицо у нее было совсем другое — грубоватое, заурядно-смазливое личико этакой разбитной черноморочки с густыми черными бровями.

Нина вернулась с эмалированным ведром, собрала розы и поставила их в воду.

— Я не знал, что ты все еще здесь живешь, — признался Никита.

— Где это «здесь»?

— В коммунальной квартире.

— А где ж мне еще жить? Нет, я копила на квартиру, сделала взнос, а компания прогорела… Мы надеялись, что нас расселят, но, похоже, о нашем доме все забыли. Одна моя соседка еще при советской власти третьего ребенка родила, чтобы ей квартиру дали, и вот, ее сын уже в армии, а она до сих пор здесь живет.

Никита решил задать сразу самый главный вопрос. Как только Нина подобрала все розы и распрямилась, он обнял ее за плечи и повернул лицом к себе.

— За что ты сидела в тюрьме?

Лицо Нины помертвело. Она высвободилась.

— Откуда ты знаешь?

— Тамара сказала.

— Тамара не могла тебе сказать. Она сама ничего не знает.

— Она знает, что ты была в тюрьме. Я спросил, почему тебя не было на свадьбе, и она мне сказала.

— Она обещала никому не говорить, — глухо пробормотала Нина. — Вы что, ее пытали?

— Физически — нет, но Павел адвокат, хоть и корпоративный. Он умеет добывать информацию. Ты не сердись на нее, — добавил Никита, — она держалась стойко. Хочешь, позвоним ей?

— Хватит с нее звонков. Ты и так испортил ей медовый месяц.

— Ничего, переживет. Вернемся к нашим баранам. За что тебя посадили?

— Я не хочу об этом говорить.

— Ну, это понятно. Но сказать придется. Я же не из любопытства спрашиваю.

— Никита, ты не понимаешь. Я не могу рассказать, это опасно. Я, может, до сих пор жива только потому, что никому ничего не рассказывала.

— А может, потому что сразу из тюрьмы за границу уехала? — строго спросил Никита. Он снова обнял ее и усадил на диван. — Колись давай.

Нина яростно замотала головой:

— Нет.

Он обхватил ее лицо ладонями.

— Ты поэтому сбежала от меня?

— В том числе.

— Ладно, об остальном мы после поговорим. А сейчас рассказывай, что произошло. Тамара сказала, что тебя подставили. Кто подставил? За что? Пароли, явки, адреса. Все выкладывай.

— Да пойми же ты, не могу я тебя вмешивать! — рассердилась Нина. — Это мерзкая и грязная история, но она уже закончилась. Я положила ей конец. Сама. И давай не будем ее ворошить.

— Нет, будем. — Никита схватил ее запястья и крепко сжал. — Послушай, я все равно узнаю правду. Не мытьем, так катаньем. Если ты мне не скажешь, я подключу к этому делу свою службу безопасности.

— У тебя есть служба безопасности? — растерялась Нина.

— Ясное дело, есть. Начальник — зверь. На три метра под землей видит. Он все раскопает.

Нина упрямо высвободила руки и встала.

— Знаешь, я не могу общаться на равных с человеком, у которого есть своя служба безопасности.

— Опоздала. — Никите тоже пришлось встать. — Мы с тобой общались на равных целый месяц. И я собираюсь и впредь продолжать в том же духе. Ты здесь больше не останешься ни дня.

— Не командуй.

— Ты здесь больше не останешься, — повторил Никита. — А теперь давай рассказывай.

— Ну почему я всегда тебя слушаю? — с досадой пробормотала Нина.

— Это я тебя слушаю. Начинай.

Но Нине трудно было начать. Он видел, как судорога прошла по ее тонкому лицу. Она принялась убирать в шкаф выложенные из чемодана вещи.

— Сядь поудобнее, — сказала она, освободив диван. — Я, пожалуй, кофе сварю. Рассказ будет долгий. Ты можешь налить воды в чайник? — На лице у Никиты невольно отразился ужас, и Нина улыбнулась — впервые за это утро. — Можно в ванной, если там не занято. Дверь напротив.

Никита взял у нее электрический чайник. Возвращаясь в квартиру, он невольно заглянул в кухню, где стояли две плиты и несколько грубо сколоченных столиков с табуретками, и ему стало страшно. Конечно, где-нибудь в глубинке люди живут еще хуже, но Нина, его Нина, его «загадочная леди», не должна так жить.