– Вы здесь долго жили?

– Долго. Когда я впервые покинул родину, то сначала поселился здесь. Вон тот отель был еще жалкой лачугой в безлюдном лесу. Потом снова уезжал и снова возвращался.

Гоблин говорил тихим голосом, поэтому Ынтхак приходилось прислушиваться.

– Жалко. Если б вы тогда ту лачугу купили, то сейчас бы отель принадлежал вам.

Она так искренне за него переживала, что Гоблин не выдержал и хмыкнул. Услышав его многозначительную усмешку, Ынтхак резко задрала голову:

– Или этот отель и так ваш? Да ладно!

– А ты не опоздаешь?

– Куда?!

– В школу.

Ынтхак, только что удивлявшаяся, что этот отель его, теперь удивлялась уже по другому поводу. У нее было чувство, как у Золушки, когда на балу пробило полночь. Она не знала, какая разница часовых поясов между Кореей и Канадой, да и вообще, похоже, потеряла счет времени. Гоблин поднял руку и посмотрел на часы. В Корее было десять утра.

Они вернулись назад, просто открыв дверь в каком-то здании. Вокруг снова была привычная обстановка: громко гудели машины, люди передвигались так быстро, будто гнались за чем-то. Ынтхак вдохнула городской смог и усмехнулась.

– Какой хороший был сон…

Гоблину показалось странным, что ее усмешка была как-то не по-детски грустна.

– Я как будто спала и теперь снова проснулась. Даже представить себе не могла, что когда-нибудь побываю в другой стране. А благодаря вам я там оказалась. Спасибо.

Ынтхак поклонилась Гоблину. Он хорошо смотрелся и среди кленов, и в центре города. Ынтхак постаралась запомнить его образ. Благодаря ему у нее теперь будут добрые воспоминания.

От ее слов Гоблин почувствовал себя в неудобном положении. Он же, по сути, ничего не делал, она сама прошла за ним. Уголки рта у Ынтхак дернулись, и она широко улыбнулась.

– Что ж, на этом все. Сон закончился, пора в школу. Если из-за меня вам пришлось чувствовать себя неловко, простите меня, пожалуйста. Это я от радости так разошлась.

Ынтхак повернулась и побежала в школу. Ей хотелось, чтоб эти мгновения никогда не выветривались из головы. У нее за всю жизнь особо и не было таких счастливых воспоминаний, но тем они и ценнее. Когда просто идешь по красивым просторным улицам. Когда никто не шушукается за твоей спиной, никто не издевается. Когда рядом, возможно, идет твой дух-хранитель, пусть и грубоватый. Все это хочется оставить в памяти надолго. А еще больше – его взгляд: когда она признавалась в любви, казалось, что время замерло в его глазах.

Классная руководительница устроила Ынтхак ужасный разнос за опоздание. Она вызвала ее в учительскую и выговаривала перед всеми: «Как можно в выпускном классе перед экзаменами пропускать занятия?» Ынтхак училась довольно неплохо, но была из бедной семьи, да и с одноклассниками плохо ладила, так что классная не стеснялась открыто выражать ей свое недовольство. Но это было для девушки уже делом привычным, так что она просто все в очередной раз стерпела. А когда тебе портят настроение, то лучше всего послушать любимое радио: безмятежная музыка и тихий голос всегда успокоят душу.

Ынтхак вынула книги из сумки, чтобы поставить на полку. Из одной книги выпал ярко-красный лист клена – тот самый, что Гоблин поймал на лету. Ынтхак сразу же вспомнила сегодняшнее приключение, и на ее губах появилась улыбка. Вот бы сейчас открыть дверь и снова оказаться в Канаде…

Но за дверью вместо Канады ее сразу встретил сварливый голос тетки:

– Ты где это до самого вечера шлялась?

– Я же в школе была.

– Ты там поговори мне еще!

– Нам что здесь, от голода помирать? Ужин давай быстрее готовь! – заныли Кёнми и Кёнсик.

Сами они, понятное дело, даже пальцем не хотели пошевелить. Ынтхак тихо вздохнула и закатала рукава. В холодильнике лежало лишь немного какой-то зелени. Ни на что больше она бы все равно не подошла, поэтому девушка решила сделать кимпап. Она отварила шпинат, добавила соли и поджарила яйца. Завернув рис в лист водоросли, аккуратно разложила кимпап на разделочной доске, чтоб нарезать роллы. В этот момент из ее комнаты выскочила Кёнми, тряся какими-то бумажками. Ынтхак их узнала и, сняв перчатки для готовки, стремительно выбежала из кухни.

– Она собралась за границу свалить! Вот, смотри, в Канаду!

Тетка выхватила у дочери туристический буклет и вытаращила глаза.

– Что? Так вот что эта девка надумала! Страховку получить и свалить с концами? И ты хочешь сказать, что у тебя при этом нет счета в банке?

Что ж, по правде говоря, она действительно хотела хоть куда-то свалить из этого дома, в котором каждый угол был ей омерзителен до тошноты. Измученная Ынтхак протянула руку.

– Отдайте, это мой сувенир на память.

– Какой еще сувенир? Откуда? Ты когда туда съездить успела, за сувениром этим? Вот ты и попалась наконец! Так, значит, за мою доброту отплатила? За то, что тебя здесь приютили-воспитывали!

Тетка всегда с легкостью распускала руки, и сейчас тоже одним криком дело не ограничилось: она начала бить Ынтхак по спине, но та все равно буклет не отпускала.

Кёнми, которая и заварила всю эту кашу, под шумок прокралась на кухню и схватила приготовленный Ынтхак кимпап. Но, едва взявшись за нож, чтоб его нарезать, тут же поранила палец.

– А-а-а-ы-ы-ы-ы, ма-а-а-ма-а-а-а! – закричала дочь, драматично тряся окровавленной рукой.

Лишь услышав крики, тетка прекратила колошматить племянницу. Ынтхак, увидев, что вся семья собралась вокруг порезавшейся Кёнми, схватила школьную сумку, кинула в нее буклет и выбежала из дома. По дороге она прихватила кимпап, потому что тоже была очень голодна. Выбрав место, где поменьше людей, она села на скамейку, достала из сумки кимпап и запихала его в рот. Подобные вещи с ней часто происходили, так что она уже привыкла: за стол и кров можно вытерпеть многое. Но когда ее взгляд упал на измятый буклет, ей действительно захотелось расплакаться. Измяты были ее воспоминания, да и настроение в целом было тоже помятое.

Жуя кимпап, она еле плелась по улице. Школьная сумка казалась самой тяжелой на свете. Судя по всему, она ходила по кругу, потому что уже в четвертый раз прошла одно и то же место. Идти ей было некуда, переночевать у друзей она тоже не могла, потому что их у неё не было. Все прохожие шли своими компаниями, лишь она бродила одна. Всякий раз, когда она убеждалась в своем одиночестве, это ранило в самое сердце. И только сегодня утром она шла с кем-то рядом…

– Ой!

Перед ней снова стоял Гоблин. Ынтхак не знала, что до этого он следил за ней с крыши соседнего здания. Ему нравилось иногда наблюдать с высоты за жизнью обычных людей. Но сегодня он высматривал именно Ынтхак. Нелепую девчушку, которая призналась ему в любви.

– Мы ж только недавно виделись, зачем снова позвала? Да еще среди ночи.

– Так я ж не звала…

У Ынтхак посветлело лицо. Ведь сейчас рядом с ней был Гоблин. «Нет, он точно мой дух-хранитель». И даже сумка сразу стала немного легче.

– Звала.

– Нет, на этот раз правда не звала.

– Ты сейчас обо мне думала или нет?

– Э-э-э… думала. Просто хотела, чтоб кто-то был рядом, чтобы был дух-хранитель…

– Ага, вот видишь, думала. Вот поэтому! А знаешь, как я сейчас занят? Нельзя ж меня так дергать постоянно…

– А что, вас можно вызвать, если только лишь подумать?

– Ну, это не точно. Просто я очень чуткий и восприимчивый, так что давай это учитывать в наших отношениях.

– Извините.

Ынтхак сказала это так покорно, что Гоблину даже стало неловко за свое ворчание.

– Ты обо мне что думала? Что конкретно?

– Хм… Канада – она была такая красивая. Мне бы хотелось там жить. Я была там так недолго, но мне и этого хватило, чтоб почувствовать себя счастливой. Вот об этом я и думала и как-то само собой вспомнила о вас. У вас одежда такая дорогая, часы еще дороже, и отель, как понимаю, тоже свой собственный есть… Все вроде у вас хорошо… Отчего же вы кажетесь таким печальным?

Говоря все это, Ынтхак задумалась по-настоящему. Он действительно выглядел печальным. Там, на кладбище. Может, поэтому она и говорила добрые слова, обращаясь к безымянной могиле. Или потому, что он выглядел очень одиноким, когда осенний ветер раздувал полы его пальто? Или это от того, что она встретилась с ним, когда ей самой было плохо и одиноко? Догадавшись, что ее вопрос был не очень тактичен, Ынтхак неловко улыбнулась.

Гоблин поймал ее взгляд и отвернулся: эта девчонка все время говорила такое, что приводило его в замешательство.

– Кстати, а чего это ты тут посреди ночи разгуливаешь?

– А вы как про это узнали?

– Иногда я жалею, что такое знать приходится.

Она не звала его. Просто он почувствовал, что Ынтхак едва сдерживается, чтоб не заплакать, поэтому и пришел. Сам не зная почему, он переживал за нее.

– Я просто гуляю. Жду, когда у тетки все уснут. Они как отрубятся, то там хоть из пушки стреляй, ничего не услышат. Я успею немного поспать, а утром уйду пораньше. Они где-то в двенадцать угомонятся.

Гоблин поцокал языком: «Одной до полуночи по улицам шляться? Девчонка и впрямь бесстрашная». В итоге он решил составить ей компанию. Они кружили по окрестным улочкам и уже в третий раз прошли мимо одной и той же лавки.

Ынтхак была рада, что кто-то идет с ней рядом. Гоблину же не хотелось в этом открыто признаваться, поэтому он все время убеждал ее, что гуляет исключительно потому, что это полезно для пищеварения и что он все время делает это перед сном. Ынтхак едва сдерживала смех, а ведь всего десять минут назад у нее слезы подступали к горлу.

В какой-то момент их заметили: это была Сучжин, она училась в том же классе, что и Ынтхак, и была одной из тех, кто любил ее изводить. «Ух ты, это же Чжи Ынтхак! Идет с каким-то мужиком явно за тридцать! Вот сейчас запустим слушок, что она себе папика подцепила, неслабо ее потом можно будет запозорить!» Спрятавшись за припаркованной машиной, Сучжин достала телефон, чтобы сфотографировать парочку. Но в тот самый момент, когда она нацелилась сделать снимок – бум! – ее сильно ударило задней дверцей автомобиля. Было больно, но кричать она не могла, чтоб себя не выдать. Она заглянула внутрь и уже хотела возмутиться, что нужно смотреть, когда выходишь из машины, но, к ее удивлению, внутри было абсолютно пусто. «А кто ж тогда дверцу открыл?» Обескураженная Сучжин не успела прийти в себя, как дверь точно так же сама по себе закрылась. Сильно испугавшись, она бросилась наутек.