– Вы уверены, что это необходимо? Мой изначальный макияж был неплох.

– Он не подходит для съемок.

– Но я получаюсь какой-то невзрачной…

– Мне лучше знать, – отрезала гримерша.

Я посмотрела на ее грубое скуластое лицо и усомнилась. Да еще это платье… оно было серое, а мне не шел серый. Оно меня полнило. Зачем вообще его на меня нацепили, если я пришла в таком миленьком наряде?

– Готово.

Меня выставили в коридор, где я проторчала около часа, глядя на заурядную пыльную улицу за окном. Люди так заворожены телевидением… я же чувствовала себя разочарованной. Потом меня забрала коротко стриженная женщина в очках и поставила за занавеску.

– Выходите, когда услышите ваше имя.

Ожидая, я едва понимала, о чем говорят в студии. В желудке громко урчало. Наконец назвали мое имя, и на негнущихся ногах я вышла и села на красный диван, скованно улыбнувшись ведущему. Его звали Сергей Монахов. Я видела его по телевизору. Он говорил с такой скоростью, что, наверное, смог бы связать шаль, используя язык вместо крючка.

– Здравствуйте, София!

– Здравствуйте, – я нерешительно посмотрела на присутствующую в зале публику. Среди редких хлопков послышались смешки. Я понимаю, что зрители оживляют шоу, но участникам они мешают.

На большом экране на стене позади красных диванов продемонстрировали запись моего знакомства с Александром и последующего душераздирающего свидания с ним же. Пока шло видео, я раздумывала, какую бы позу принять, чтобы выглядеть менее толстой. Это правда, что камера визуально добавляет пять килограммов? Тогда конец мне.

Экран погас, и ведущий развернулся к зрителям:

– Напоминаю, что тема нашего сегодняшнего шоу «Любовь по-русски» – почему русские женщины позволяют мужчинам унижать себя.

– Что? – беззвучно прошептала я, поднимая глаза на Монахова. – А как же конкурс?

– Послушаем комментарий психолога, – игнорируя меня, Монахов передал микрофон женщине в ярко-малиновом костюме.

– Артемида, психолог, – представилась она. – Первое, что привлекает внимание: легкость, с которой девушка дает согласие на встречу с сомнительным мужчиной, увиденным ею впервые в жизни…

– Но люди всегда видят друг друга впервые, когда знакомятся. И он не казался сомнительным, – возразила я, но из-за отсутствия микрофона меня едва ли кто-то услышал.

– Далее она позволяет вовлечь себя в неприятную ситуацию, покорно принимает грубость. Все это очевидные проявления наличествующего у нее комплекса жертвы.

– То есть, Артемида, вы хотите сказать, что она сама выбирает таких мужчин, которые будут с ней грубы? – невинно осведомился Монахов.

– Именно, – Артемида закивала, плотно сжав губы. – Либо же подсознательно провоцирует их на неадекватное поведение.

– Артемида, как вы считаете, является ли возможным для нашей героини построение благополучных отношений с мужчиной в будущем?

– Конечно, нет.

Почему бы сразу не сказать, что я сдохну в одиночестве, в приюте для нищих, с ампутированными ногами? С какой вообще стати эта женщина решила, что может рассуждать о моем будущем?

– Дайте мне микрофон, дайте микрофон! – попросила я.

Монахов оглох так удачно, что слышал всех, кроме меня, и микрофон переходил в чьи угодно руки, кроме моих. Каждому было что сказать.

– Вы знаете, я не думаю, что это «комплекс жертвы». Все проще. Посмотрите на нее – женщина за тридцать. Конечно, она готова на все.

– Профессиональная сваха ей поможет. Хотя, не факт.

– У нее низкая самооценка, причины которой нужно искать в детстве. Соня, скажите, вы были хуже всех остальных детей?

– Это естественный отбор. Она никому не нужна. Ее гены умрут вместе с ней. Не стоит плакать об этом. Это жизнь.

– Я экстрасенс и с уверенностью заявляю, что на ней венец безбрачия, надетый очень могущественной ведьмой, которую ей следует искать в своем ближайшем окружении.

Они говорили, и говорили, и говорили, и говорили. Гудели, как рой злобных ос.

– Замолчите! – закричала я. – ЗАМОЛЧИТЕ!

К моему удивлению, Монахов на этот раз поддержал меня, добавив к моим воплям свои. Мы почти не успели охрипнуть, а в зале уже наступила тишина. Наконец-то я получила микрофон.

– Люди, послушайте, я нормальная! Если бы я искала себе плохого мужчину, поверьте, я бы давно его нашла, потому что плохих больше, чем хороших. И если во время того несчастного свидания я не стала в истерике кататься по полу, так это не потому, что я не видела, как гадко он ведет себя, или что мне это нравилось! Я просто хотела сохранить достоинство, не дать себя расстроить, а затем уехать домой и забыть все, как страшный сон!

Я встретилась глазами с глазами Монахова и в его взгляде увидела понимание. Он был таким симпатичным человеком, с такой красивой прической. «Хотя бы один здесь нормальный, – подумала я. – Хотя бы один». А потом он раскрыл свой большой болтливый рот и начал вещать, обращаясь к студии:

– Наша героиня может не осознавать глубинных психологических проблем, разрушающих ее жизнь и отношения с мужчинами, но это не причина осуждать ее. Посмотрите на ее лицо, волосы и одежду. Она как цветок, увядающий до срока. Мы должны здесь, сейчас найти способ помочь ей, потому что без нашей помощи у нее просто нет шанса.

Его ладонь легла на мое плечо в заботливом, оберегающем жесте, но я стряхнула ее, как мерзкого тарантула. Какое ужасное место, ужасные люди. Если я и победила в конкурсе, то только за звание «Мисс Лох». Чувствуя, что вот-вот разрыдаюсь, я вскочила и побежала прочь – из студии, из здания, подальше от этой улицы.

Запыхавшись, я перешла на шаг, слишком расстроенная, чтобы отслеживать свой маршрут. Невнимательность всегда чревата, и через двадцать минут я была вынуждена признать, что не знаю, где нахожусь, а обстановка вокруг крайне подозрительная. Вот уж не думала, что в черте нашего города можно увидеть такое: облупленные заборы, покосившиеся одноэтажные домишки, колдобистые дороги, усыпанные битым стеклом. У дома в конце улицы паслась привязанная к колышку коза.

– Извините, вы не подскажете… – обратилась я к прохожей, но она проволокла свое грузное тело мимо, даже не глянув в мою сторону. Ну и ладно, от бесед с такими особами добра не жди.

Вон еще человек идет. Когда он приблизился, я посмотрела ему в лицо. Пожалуй, и на этот раз мне следует воздержаться от коммуникаций.

– Козочка, милая, – обратилась я к кроткому животному. – Где я нахожусь?

Я доблестно попыталась самостоятельно отыскать выход в нормальный мир, но мои поиски закончились вместе с прочностью моей босоножки. И тогда я села на один из заготовленных для колки на дрова чурбанов и позвонила единственному человеку, который мог согласиться мне помочь.

– Эрик, пожалуйста, прости меня. Я не должна была так говорить о твоей матери, и…

– Что у тебя произошло? – после недавней ссоры голос Эрика звучал холодновато.

– У меня порвалась босоножка, и телефон вот-вот разрядится, и… я не знаю, где я.

– То есть?

– Ну, это где-то в получасе ходьбы от телецентра, и тут все очень деревенское на вид.

– Еще что?

– Здесь коза, – телефон вырубился, помешав Эрику высказаться насчет моего несомненного таланта давать ориентиры.

Через полтора часа меня, впавшую на бревнах в кататонию, привели в сознание звук и ослепительный свет фар подъезжающего такси.

– Ты не перестаешь поражать меня, – заявил выпрыгнувший из машины Эрик. У него было мрачное выражение на лице и веселая морда Багза Банни на футболке.

– Это потому, что я такая удивительная женщина, – кисло пошутила я.

– Нет, это потому, что ты чудо гороховое, – Эрик был суров, но справедлив. – Нельзя делать закон Мерфи основным законом своей жизни.

– Что за закон Мерфи?

– «Если что-то может пойти не так, оно обязательно пойдет». И что за хламида на тебе?

В такси Эрик положил свою тяжелую усталую голову на спинку сиденья и заморгал, пытаясь не заснуть.

– Прости, наверное, счетчик много накрутил, пока вы меня искали. Я верну деньги.

– Не нужно. Мне хорошо заплатят за проект. К тому же ты так заботилась о нас, пока я был занят работой.

Я широко улыбнулась. Не то чтобы я ждала благодарности, но она в любом случае приятна.

– Ты закончил проект?

– Ровно за минуту до твоего звонка, – Эрик посмотрел в окно. – Скоро будем дома.

– Эрик, – я вцепилась ему в руку, – я не хочу домой!

– Почему?

– Лучше бы я была прокладкой. Или памперсом. Если сейчас я окажусь в тишине своей квартиры, я начну думать обо всем, что я натворила, и просто умру от стыда.

– Если бы от стыда умирали, никто не пережил бы подросткового возраста, – возразил Эрик, но попросил остановить машину возле кафе.

– Соня, что ты будешь?

– Салат с морепродуктами.

– Два таких салата, пожалуйста.

– Эрик, как ты думаешь, я могу запретить им трансляцию выпуска с моим участием?

– А ты подписывала бумаги?

– Да…

– Тогда, скорее всего, у них все схвачено.

– Что пить будете? – спросила официантка.

Я печально посмотрела ей в глаза.

– Водку. Принесите сразу целую бутылку.

У Эрика были свои причины для печали:

– Кофе. У вас маленькие чашки?

– Да.

– Тогда четыре. И перелейте в кружку.

В последующие три часа я подливала водку и проливала слезы.

– Мама убьет меня…

– Соня, судя по тому, что я узнал о твоей маме, она убьет тебя вне зависимости от.

– Может, она подобрела бы, если б иногда купалась в бассейне с парнями, как твоя?

– Я видел эту фотку. Мамин салон устроил для сотрудников корпоратив в бассейне. Моя мать обучает новичков для всей сети, и те парни, чтобы были с ней, Соня, все геи.

– Да?

– И, как ни странно, мясо, тушеное с овощами и творогом, получилось ничего, тем более что я помешал ей добавить сгущенное молоко. Нам с Деструктором понравилось.