Председатель подкомитета поблагодарил ее, и она вернулась на свое место в зале. Через несколько минут он поблагодарил всех остальных, и зал опустел. Машина отвезла Джинни обратно на вокзал, она села в поезд и уехала в Нью-Йорк.

В поезде она уснула. В десять вечера она вернулась в свою квартиру. Позади был утомительный день. Приняв ванну и обдумав все случившееся, Джинни залезла под одеяло, гадая, явится ли назавтра Блу. Она боялась, что он не придет, и уже готовилась опять отправиться на вокзал и увещевать его. Или лучше не мешать ему жить? Он имел право жить так, как ему хочется, никого нельзя принудить к лучшей жизни. Окончательный выбор оставался за ним самим.

Утром она села пить кофе и просматривать новости онлайн, когда снизу позвонили. Она как раз открыла страницу «Нью-Йорк Таймс» с материалом о своем вчерашнем выступлении. Его приняли на ура. Она подошла к интеркому, надеясь, что это Блу, и обмерла, услышав его голос. Она впустила его, и через минуту Блу вышел из лифта. Она ждала его в открытой двери. На Блу опять была ее куртка, он вроде бы вытянулся и как-то возмужал за эти три месяца. Жизнь на улице изменила его, мальчишеского стало меньше, взрослого – больше. Он замялся, и Джинни поманила его к дивану, на котором он раньше ночевал. Она видела, что Блу смущен, чувствует себя у нее в квартире неуклюже. Сняв куртку, он присел.

– Ты ел? – Он кивнул. Джинни сомневалась, что это правда, но не настаивала. – Ну, как ты живешь? – осторожно спросила Джинни, ища в его глазах честного ответа. Жизнь на улице не сахар. Блу пришел со своим школьным рюкзаком, и Джинни предположила, что там ноутбук. Блу негде было оставить самое ценное, вот он и носил его с собой.

– Порядок, – тихо ответил он. – Я читал, как снайпер застрелил в Афганистане сотрудника гуманитарной организации. Хорошо, что не тебя, – простодушно добавил он.

– Я была рядом. Это был очень хороший человек, – сказала она, вспоминая Энцо. – Из-за этого некоторых из нас распустили по домам раньше времени. Я уже два дня как вернулась. С ног сбилась, разыскивая тебя! – Они встретились глазами, и Блу смущенно отвел взгляд.

– Я в порядке, – повторил Блу. – В «Хьюстон-стрит» мне не понравилось. Не понравились некоторые ребята.

– Жаль, что ты там не удержался. А школа? С этим-то теперь как? Ты знаешь, как я к этому отношусь.

Он кивнул.

– Сам не пойму. Учителям – и тем было все равно, делаем ли мы домашку. Ужасно глупо просиживать штаны и каждый день зря тратить время.

– Знаю, как это бывает, но все равно это важно. – Он встретил эти ее слова стоном, хотя понимал, что она права.

– Я хочу обратно, – произнес Блу одними губами. Она наполовину расслышала, наполовину прочла смысл фразы в его глазах.

– Хочешь остаться со мной? – Это признание застало Джинни врасплох. Она думала, что Блу ее бросил, а выходило…

Он утвердительно кивнул и продолжил уже четче:

– Я думал, ты уже не вернешься. Раз так, то без разницы, как я поступаю…

– Еще какая разница! – возразила она. – Я сказала, что вернусь, и сдержала слово.

Он только пожал плечами.

– Я не поверил. Все всегда говорят, что вернутся, но никогда этого не делают. – Он был в ужасе, что она может погибнуть, поэтому закрыл на все глаза и удрал на улицу.

– Что ты хочешь делать, если опять станешь жить у меня? Нельзя просто сидеть, пялиться в телик и играть в компьютерные игры.

– Не знаю… – Он повесил голову, потом вопросительно поднял глаза.

– Если останешься, тебе придется ходить в школу. Причем уже серьезно, без скидок. Я через месяц опять уеду. В мое отсутствие тебе придется жить в приюте, чтобы я знала, что ты в безопасности, что больше не рискуешь жизнью на улице. Ты можешь вернуться сюда, Блу, но только если мы договоримся и ты станешь выполнять свое обещание. Я не потерплю, чтобы ты валялся на моем диване и бездельничал, потому что ленишься идти в школу, тебе там, видите ли, скучно!

– Ненавижу приют и школу! Но, если ты меня заставишь, придется послушаться.

– Тебе придется заставить самого себя. Не могу же я тебя конвоировать, я не полицейский, да и не хочу! Если я начну тебя заставлять, то ты опять сбежишь. Изволь захотеть того, что это тебе в конце концов даст. Если мы с тобой будем заодно, то исключено, чтобы без меня ты слонялся по улицам. Иначе я заболею от тревоги за тебя, как в этот раз. Издалека, из тех мест, куда меня отправляют, я ничего не могу изменить. Поэтому мне нужна уверенность, что ты будешь поступать так, как пообещаешь. Как делаю я сама, когда говорю тебе, что вернусь.

Он серьезно кивнул. Было видно, что на него действуют ее убедительные слова. Джинни хотела ему помочь, хотела, чтобы он остался с ней, но только на том условии, чтобы в ее отсутствие он больше не сбегал из приюта и из школы.

Надежность – вот что Джинни требовалось от Блу.

– Ну, что скажешь?

– То и скажу: ужасно не хочется возвращаться в школу и в «Хьюстон-стрит»! – Это было сказано со всей серьезностью. Потом он расплылся в улыбке. – Но я сделаю это для тебя, потому что ты хорошая, и я не хочу тебя волновать. Теперь я могу вернуться?

Его физиономия выражала такую безграничную признательность, что Джинни улыбнулась сквозь слезы облегчения. Кроме него, у нее никого не было. Когда он пропал, она решила, что он исчез навсегда. Сейчас ее посетила новая мысль.

– Возвращайся. Но спать на моем диване ты больше не будешь.

– Это ничего, – решительно ответил он. – Дома у тетки я спал на полу или в ванне, когда к ней заваливался дружок. Тот еще был козел! – добавил он. От него Джинни услышала об этом человеке впервые, все, что она знала о сожителе Шарлин, исходило от нее. – И у тебя посплю на полу.

– Я о другом. – Джинни поманила его за собой во вторую спальню, забитую нераспакованными коробками с тех самых пор, как она сюда въехала. – Предлагаю тебе поработать, зарплата минимальная, как договаривались. Надо все это разобрать, чтобы ты мог жить в этой комнате. Как тебе такой вариант?

У него загорелись глаза, как у ребенка при виде рождественских подарков. Он недоверчиво уставился на Джинни.

– У меня никогда не было собственной комнаты, – благоговейно прошептал он. – Даже когда я жил с мамой. Мы спали в одной постели, правда, тогда я был еще совсем мал… Когда начинать? – Он уже загорелся.

– Сейчас прикинем, – сказала она, изображая раздумье. – Газету я уже прочла, душ приняла. Потом мне надо будет сходить в магазин. Может, прямо сейчас?

Он с криком бросился ей на шею. Джинни спросила, где его вещи. Он ответил, что оставил свой чемоданчик на колесиках и спальный мешок приятелю на вокзале, но может принести все в любое время.

– Давай сходим куда-нибудь позавтракать в честь этого события, потом заберем твои вещи, вернемся сюда – и за работу. Завтра купим тебе постель, какой-нибудь комод и все прочее.

Она уже подумывала об IKEA или о знакомом магазинчике с приличной мебелью по сходной цене; Джинни хотелось поменять кое-что и в своей обстановке. Она устала от копеечной рухляди, которой пользовалась все три года в Нью-Йорке. Вдруг появилось желание тепла, захотелось уюта для них обоих.

Был приятный апрельский денек. По пути в «Макдоналдс» обоим казалось, что мир превратился во вполне обитаемое место. Джинни нашла Блу, у него впервые в жизни будет собственная комната. Желания обоих осуществились. За яичными «макМаффинами» Джинни рассказала ему о лагере в Афганистане, потом напомнила про школу искусства и музыки.

– Хочешь, я снова туда обращусь? Подать заявку надо было еще в прошлом сентябре, на собеседование ты опоздал, но перед отъездом у меня был с ними разговор. Если ты настроен серьезно, они могли бы учесть особые обстоятельства и принять заявку сейчас. Если получится, это будет большой удачей. Если тебя примут, тебе придется проявить максимум ответственности, если сбежишь, возврата уже не будет. Я поручусь за тебя своим словом, – торжественно сказала Джинни, и это произвело на Блу должное впечатление. – Если они разрешат, ты пройдешь собеседование и прослушивание. Это не должно составить для тебя проблемы. Может быть, тебе понравится учиться, если ты займешься любимым делом.

– Если можно будет каждый день играть на пианино, то мне обязательно понравится, – подтвердил он, запихивая в рот очередной кекс. Блу лопал так, будто три месяца не видел еды.

Позавтракав, они поехали на подземке на Пенсильванский вокзал. Она спустилась с Блу по лестнице, а потом осталась ждать на платформе, отпустив его к друзьям в их спальный закуток. Там уже не было никого, кроме паренька лет шестнадцати на вид. Джинни смотрела, как Блу собирает вещи и разговаривает с другом. Блу рассказывал ей, что в их компании нет девчонок и что они ночевали здесь всю зиму. Их никто не тревожил, в холод это был самый приемлемый вариант. Скоро Блу присоединился к Джинни, с чемоданчиком и со спальным мешком под мышкой – таким истрепанным и засаленным, что она предложила купить новый. Тогда Блу сбегал к другу и отдал спальный мешок ему. Этот поступок и благодарность друга выглядели очень трогательно.

Вернувшись в квартиру, она взялась за дело. Джинни включила верхний свет и стала изучать пометки на коробках. Она делала это впервые и расчувствовалась. На одних было написано «детские фото», на других – «свадьба»; на коробках, которые собирала Бекки, не было никаких надписей. Джинни начала с них и с волнением наткнулась на фотографии себя, Криса и Марка в серебряных рамках, на мелочи из их спальни, в том числе на свадебные подарки, на меховые подушки и красивое кашемировое покрывало. Бекки решила, что этим вещам еще можно найти применение. Старинный черепаховый туалетный набор был подарком Марка Джинни на день рождения, книги в кожаных переплетах – ее подарками ему. Целая коробка была набита мишками и прочими любимыми игрушками Криса; открыв ее, Джинни ахнула и поспешила закрыть крышку. Вид некоторых вещей все еще причинял ей боль. В коридоре был пустой стенной шкаф, куда Джинни решила убрать ненужные или сохраняемые из одной сентиментальности вещи, вроде детских фотографий или свадебного альбома. Но были и вещи, вид которых принес Джинни радость. Бекки отобрала их со знанием дела.