– Прости меня, – виновато сказала Джинни. Ей было тяжело снова слышать его голос, это было отчасти сродни попытке созвониться с Марком, такой тесной была дружба двух мужчин. Потому Джинни и не отвечала – не хватало духу. Но сейчас ей было не до собственных переживаний, она старалась ради Блу. – Эти три года я пыталась забыть, кто я. Более-менее получалось… – откровенно начала она. Она перестала быть женой и матерью, а для нее это было равносильно утрате индивидуальности. Она стала просто сотрудницей гуманитарной организации, мотающейся по командировкам в самые Богом забытые уголки мира; она казалась самой себе призраком прежней Вирджинии Картер. – Мне тебя недоставало, – тихо продолжила она. – Бывает, вспомню тебя на какой-нибудь горе и мысленно шлю тебе привет… Меня носит по поразительным местам. Никогда не думала, что со мной будет происходить такое. Но так жизнь обретает смысл. – До появления Блу обретение смысла было проблематичным. – Ты бы меня не узнал, я уже три года не делаю прически и не пользуюсь косметикой. – «Кроме сенатских слушаний», – мысленно оговорилась она, туда она явилась даже на высоких каблуках. Остальное время она смахивала на автостопщицу – ну и пусть!

– Как жаль! – с чувством откликнулся Кевин. – Ты всегда была чудо как хороша. Готов поспорить, что красота никуда не делась.

– Я сильно изменилась, Кев, – прошептала она. – Теперь все не так, как прежде, ничего не поделаешь. – Она извлекала из своего положения максимум возможного – помогала другим. Он был одним из тех немногих, кто, как она надеялась, мог бы ее понять, в отличие от сестры, для которой Джинни была загадкой – сейчас и, наверное, всегда. Во всяком случае, Джинни все больше приходила к этой мысли.

– Ты справляешься? – осторожно спросил он. – Я бы предложил встречу в скайпе, но как бы самому не разреветься… Я тоже соскучился. Где они, былые времена нашего тройственного союза! – У него случались пылкие романы, пару раз он пытался с кем-то пожить, но так и не женился. Сейчас до нее дошло, что ему уже сорок три.

– Справляюсь, – ответила Джинни на его вопрос. – А ты по-прежнему не женат?

– Нет, эта лодка, похоже, проплыла мимо. Мне слишком удобно так, как есть. А девушки все молодеют! Последней было двадцать два, она вела метеопрогноз на другом канале, свеженькая выпускница университета. Есть свои проблемы, но мне слишком нравится, чтобы бросить… – Кевин был красавчиком, женщины находили его неотразимым. Она и Марк даже подтрунивали над ним.

– Что заставило тебя рухнуть с небес? – спросил Кевин. – Просто захотелось поздороваться? – Он отлично знал ее и подозревал, что у ее звонка есть серьезная причина. Джинни всегда была законченным профессионалом, и все, даже веселье, получалось у нее очень сосредоточенным.

– Я оказалась в занятной ситуации, – призналась она. – Теперь у меня приемный ребенок – без официального усыновления. Просто несколько месяцев назад наши пути пересеклись, я вроде как его наставница. Ему тринадцать. Он живет у меня сейчас и жил три месяца назад. Сестра считает, что я спятила, но он замечательный и умница. Я стараюсь направить его по верному пути, определить в хорошее учебное заведение. Я часто и подолгу отсутствую, командировки от SOS/HR длятся по три-четыре месяца, я возвращаюсь в Нью-Йорк на месяц, а потом опять в путь. Пока я здесь, пытаюсь сделать для него максимум. Он такой хороший!

Кевин ждал продолжения, заинтригованный началом. С одной стороны, он не мог себе представить, чтобы она пригрела бездомного подростка, но с другой – догадывался, что забота о другом человеке может стать для нее спасением. Она была превосходной женой и матерью, но с тех пор ее личный компас вышел из строя…

– Вчера мы с ним болтали, и он мне такое поведал, что я остолбенела! Мы читаем про подобное уже не один год. История не нова, но тут она произошла с ребенком, который мне небезразличен. Прямо как в кино, только хуже, потому что это быль. Темный подвал, священник, заманивающий его в церковь посулами дать побренчать на пианино и настаивающий на секретности, иначе ему, священнику, не поздоровится. Потом он садится рядом с мальчишкой, целует его, залезает ему в штаны – и обвиняет в «соблазнении»: дескать, парень сам виноват и, если что, сядет в тюрьму. Мальчику страшно: его отец осужден, матери уже нет в живых, тетка считает этого попа святым. Он пытался ей рассказать, но она затыкала уши. – Оба знали, что это типичная история из теленовостей.

– До чего же подлая публика! – сказал в сердцах Кевин. – Мне, католику, от этого еще более тошно, я рос, наблюдая превосходных святых отцов! А такие – настоящие нарывы на церковной заднице! Они порочат Церковь. Их надо бы лишить сана и всех пересажать, вместо того чтобы выгораживать…

О подобных эпизодах взахлеб вещали в новостях. Вышестоящие скрывали преступления подчиненных, чтобы не чернить приходы. Джинни не ошиблась, выбрав именно Кевина. К тому же это стало поводом позвонить ему, восстановить прерванную связь.

– Он насиловал мальчишку? – спросил Кевин. История задела его за живое, при этом он был рад случаю поговорить с Джинни.

– Не думаю. Блу говорит, что нет, хотя кто знает? Вдруг он подавляет в себе эти воспоминания? Он еще так юн!

– Ты бы сводила его к детскому психологу, тогда все прояснилось бы. Специалист мог бы прибегнуть к гипнозу. Если парню повезло, то все обошлось поцелуями и лапой в штанах. Но и это – грубейшее предательство доверия, не говоря о преступном сексуальном домогательстве к ребенку. – Кевин реагировал так же бурно, как она, поэтому беседа с ним принесла Джинни облегчение: ее непримиримое отношение получило оправдание.

– Я не знаю, как быть, Кевин, не знаю, с чего начать. К кому обратиться? Куда идти? Или махнуть на все рукой? Если предъявить священнику обвинение, то можно навредить Блу? Или главное – наказать растлителя? Я всю ночь ломала над этим голову.

– Блу – это имя ребенка?

– Да, у него невероятные синие глазищи!

– У тебя тоже, – проворковал он. Он всегда был к ней неравнодушен, но дальше вздохов никогда не заходил: она была женой его лучшего друга. Друга не стало, но Кевин по-прежнему считал ее недосягаемой. Начать за ней ухаживать даже через три с лишним года после смерти Марка – предать его память. – Честно говоря, я толком не знаю процедуры, – сознался Кевин. – Слышал кое-что, как и многие вокруг, но знаю мало. Если хочешь, я уточню. Заодно будет повод снова поболтать с тобой. – Джинни улыбнулась в ответ на тепло в его голосе.

– Я больше не пропаду, – заверила она Кевина. – Мне полегчало. Вот только через пару недель опять придется улететь. Я недавно из Афганистана.

– Вот черт! Надеюсь, не оттуда, где снайпер недавно шлепнул парня-правозащитника?

– Я ехала с ним в горы. Когда его подстрелили, его лошадь шла стремя к стремени с моей. Мы с ним работали в одном лагере для беженцев.

– Это уже серьезно, Джинни! Не надо так рисковать! – Его отрезвило ее признание. Он знал, как был бы напуган Марк, если бы узнал, в каких ситуациях ей доводится оказываться.

– А что делать? Так, по крайней мере, в моей жизни появляются цель и смысл, я хоть кому-то приношу пользу.

– Как я погляжу, ты много помогаешь бездомному пареньку. Если тебя убьют, кто ему поможет?

– Он тоже так говорит. Но я люблю свою работу.

Кевин разбирался в людях и не мог отделаться от подозрения, что Джинни намеренно рискует собой, может, даже ищет смерти, лишившись мужа и сына. Кевин знал, что таково мнение ее сестры. С подобным часто приходилось сталкиваться, и результат нередко бывал трагическим.

– Об этом позже, – логично рассудил Кевин. – Дай навести справки про священника. Он по-прежнему служит в этом приходе?

– Рассказ Блу так меня потряс, что я не догадалась это уточнить. Я выясню или спрошу у Блу. Хотя он, возможно, не в курсе, он с тех пор в церковь ни ногой.

– А ты узнай из простого любопытства, там он или, может, перевелся? Вдруг на него поступали жалобы? Это были бы полезные сведения.

– По словам Блу, к нему питал ненависть еще один мальчишка. Блу думает, что священник и его домогался. Он постарше, ему уже тогда было двенадцать.

– Разузнай все это поточнее, а я тем временем разнюхаю, как принято предавать такие вещи огласке. Только учти, от твоего мальчика потребуется желание сотрудничать. Многие пострадавшие предпочитают навсегда уходить в тень и не жаловаться. Благодаря этому такие растленные типы и выходят сухими из воды. Все боятся раскачивать лодку. Вернее, многие – к счастью, уже не все. Как только что-то узнаю, немедленно позвоню тебе. А ты дознайся, где служит священник.

– Обязательно! – пообещала Джинни. – Спасибо, Кев! Я очень тебе благодарна. Как здорово было поговорить с тобой!

– Я больше не позволю тебе исчезнуть! – пригрозил он. – Даже в Афганистане достану! Хотя лучше бы тебе больше туда не ездить. Можно приносить не меньше пользы где-нибудь поближе, а не на другом конце света, не там, где свистят пули…

– Увы, нельзя. В тех местах, куда я езжу, без нас не могут обойтись.

– Вот не думал, что ты похожа на мать Терезу. В эфире ты была великолепна! – Они с Марком и вправду были золотой парой новостной службы, а теперь Джинни занесло в Афганистан, где она ездила верхом на муле… Кевину трудно было это представить, но в ее тоне звучала такая убежденность, что он встревожился и решил приложить все силы, чтобы отговорить Джинни. Зная ее упрямство, он, увы, заранее сомневался в осуществимости этой затеи. Можно было подумать, что Джинни выполняет священную миссию; мальчику она была предана так же беззаветно. Кевина восхитило желание Джинни не жалеть ради мальчика сил, в этом он был полностью на ее стороне. Мальчик заслуживал, чтобы с его обидчиком поквитались: по тому плакала тюрьма. Кевин надеялся, что Джинни хватит упорства в достижении этой цели.

– Как только появятся новости, я тебе позвоню, – сказал он. – Береги себя, будь умницей.