Адвокат удовлетворенно кивнул и продолжил, переходя к плану действий. Он обратится к следователю, с которым всегда сотрудничал в таких случаях, большому умельцу выведывать в приходах слухи и подозрения, а иногда и гораздо больше, добывать улики и выявлять других пострадавших. О’Коннор пообещал поддерживать тесные контакты с детективом Сандерс. После того, как штат – или сразу несколько штатов – предъявит отцу Тедди Грэму обвинения, он подаст гражданский иск и одновременно потребует расплаты от Церкви. После вынесения обвинительного приговора их иск будет обречен на выигрыш. Вопрос будет только в сумме. Но до этого предстоит пройти долгий путь. По прикидке Эндрю О’Коннора, весь процесс, нацеленный на получение компенсации, должен был занять примерно год – может, чуть меньше, может, чуть больше. Сам суд мог занять больше времени, но, по его мнению, до этого не должно было дойти. Если епархия попытается скрыть преступления отца Тедди, то только усугубит свое положение. Суды ожидали от Церкви раскаяния за преступления ее святых отцов и соответствующих выплат.

Как ни старался адвокат не смущать Джинни своим взглядом, любопытство брало верх. Она выглядела совсем не так, как когда-то на телеэкране. Ее красота не померкла, но стала спокойнее, не такой ослепительной. Ее нынешний облик он невольно сравнил с ликом Мадонны. Джинни не пользовалась косметикой, зачесывала назад длинные светлые волосы, такого печального выражения глаз ему еще не приходилось видеть, даже когда она смеялась. Это были омуты грусти. Счастливой Джинни выглядела только тогда, когда говорила с Блу.

Сама Джинни, наблюдая за адвокатом в момент прощания, укрепилась в своем первом впечатлении, что он умудрен профессиональным и житейским опытом. Облик у него был лощеный, моложавое лицо не портили поседевшие виски; она дала бы ему лет сорок.

Она помнила, что иезуиты – интеллектуальная элита Церкви. То, что у него за плечами была работа юристом в Ватикане, говорило о высокой квалификации и остром уме; Кевин обмолвился о четырех годах жизни в Риме. Адвокат был очень способным человеком и вызвал у нее не меньше доверия, чем Джейн Сандерс. Дело Блу попало в хорошие руки. По дороге домой Блу сказал Джинни, что он того же мнения. Мальчик не спрашивал, сколько денег ему может причитаться, сама эта мысль смущала его, что радовало Джинни. Из Блу вырастал поборник правого дела, а не чистогана.

Вечером она позвонила Кевину Каллагану, чтобы искренне поблагодарить его.

– Юрист – пальчики оближешь, Блу он тоже понравился. Как я погляжу, он отличный законник. Я чуть из кресла не выпала, когда он сообщил, что берется за такие дела бесплатно.

– Поразительно! – согласился Кевин.

– Он вроде бы верит во все свои иезуитские ценности и очень хочет избавить Церковь от плохих священников, – продолжила Джинни.

– Интересный типаж, – откликнулся Кевин. Джинни была того же мнения. Она все еще находилась под сильным впечатлением от услышанного. Дело Блу сдвинулось с места сначала благодаря встрече в полиции, а потом при беседе с Эндрю О’Коннором.

После Кевина Джинни поговорила с Бекки – сестра сама ей позвонила. Всякий раз, когда в трубке раздавался ее голос, Джинни готовилась к плохим известиям.

– Как папа? – спросила она и затаила дыхание.

– После твоего отъезда ничего не изменилось. Так, незначительные колебания. Чаще он целыми днями спит. – Отец был как свечка, огонек которой слегка подрагивает, прежде чем совсем погаснуть. – Как прошла неделя? – спросила Бекки. Это был их первый разговор с тех пор, как они простились в прошлое воскресенье.

– Ужасно утомилась. Слишком много дел. – Джинни вконец обессилела, зато была очень довольна собой и Блу.

– Что ты успела?

– Самое трудное позади, – доложила Джинни. – Мы занялись делами Блу, вернее, приступили к ним. – Это было только начало, она еще не говорила сестре всего, чтобы не ставить Блу в трудное положение. Скоро его дело неминуемо вызовет широкий интерес, даже если удастся скрыть его имя. Настало время поставить Бекки в известность.

– Что-то в школе? – попробовала догадаться та.

– Нет. Три года назад его домогался священник в церкви, мы очень серьезно это обсудили и решили не оставлять без последствий. Мы побывали в полиции, в отделе борьбы с насилием над детьми, а сегодня познакомились с адвокатом, специализирующимся на исках к Церкви. Нелегкое дело! Но, думаю, Блу это принесет пользу. Он больше не будет стыдиться пережитого, потому что поймет, что его обидчик получит по заслугам и что приличные люди не допустят несправедливости.

Джинни договорила, но на другом конце линии молчали.

– Боже! – через минуту выдохнула Бекки. Джинни предположила, что ее потрясла беда Блу. – Не могу поверить, что ты в это ввязалась. Теперь ты решила посрамить Церковь? Откуда ты знаешь, что он тебя не обманывает?

Бекки не поверила ни единому слову. Среди справедливых обвинений попадались и лживые, уничтожавшие репутации честных святых отцов. Такова была оборотная сторона медали. Но Джинни точно знала, что это не тот случай. Она не ставила под сомнение ни одного слова Блу. Его страдания были слишком реальными.

– Я полностью уверена в его правдивости, – спокойно ответила Джинни.

– Ты можешь ошибаться. Многие дети врут на эти темы. Напрасно ты в это встряла. Он не твой ребенок, ты его едва знаешь – и замахиваешься на католическую церковь! Ты что, перестала верить в Бога? Да что с тобой?!

Джинни не верила своим ушам. Это говорит ей родная сестра?

– Верю, конечно. В Бога, а не в попов, злоупотребляющих саном и домогающихся, даже насилующих маленьких мальчиков. Будем смотреть правде в глаза. Кто его поддержит, если не я? У него больше никого нет, Бекки: ни родителей, ни взрослого, который бы его опекал, родная тетка видеть его не желает, у нее самой трое детей в однокомнатной квартире и дружок, который ее колотит. Ты не понимаешь, что это за среда, и тебе на это наплевать, а мне нет. – Джинни возмутила реакция сестры. Та и так была противницей всего, что было дорого Джинни: ее правозащитной работы, Блу, теперь – их борьбы со священником, пытавшимся его развратить.

– Ты что, Жанна д’Арк? Бороться против Церкви, в вере, в которой мы выросли, кощунственно и аморально. Не верю, что ты на это пойдешь. Слава богу, что папа этого уже не узнает!

Их отец всю жизнь посещал по воскресеньям церковную службу, как и мать. В детстве они тоже ходили в церковь. Сейчас Бекки и Алан бывали там только время от времени, но брали с собой детей. Назвать их верующим католиками было нельзя. Но Бекки решила, что ее долг – вступиться за отца Тедди Грэма, хотя это он осквернил святость Церкви, а не Джинни, защищавшая Блу и требовавшая для него возмездия.

– Не могу поверить, что ты говоришь все это серьезно! – не унималась Бекки. – Возьмись за ум. – Она не просто не верила сестре, а категорически, гневно ее осуждала.

– Может, мне посоветовать Блу забыть, что его домогались, сказать, что это ерунда, что поп – хороший человек? Ему место в тюрьме! Уверена, он приставал не только к Блу. Я сама на прошлой неделе видела, как он вел куда-то очередного мальчишку.

– Час от часу не легче! Ты за ним следила? – Бекки чуть не перешла на крик. Джинни снова поняла, что сестра всю жизнь не одобряла ее. Но что бы Бекки ни говорила, она не сможет помешать Джинни отстаивать интересы Блу.

– Нет, просто съездила в Чикаго, где он теперь служит. Тот еще тип!

– Ты не лучше, – фыркнула Бекки. – Вот не думала, что моя родная сестра замахнется на Церковь!

– Ее надо трясти, как грушу, эту публику необходимо разоблачать. Они – совратители малолетних, самые мерзкие извращенцы. Как все педофилы, они должны сидеть в тюрьме.

– Блу не тужит, посмотри на него: здоровый счастливый ребенок. Так бывало со многими. Ничего, переживет. Не превращай это в крестовый поход, не позорься!

– Я не могу больше разговаривать с тобой об этом, – сквозь стиснутые зубы процедила Джинни. – То, что ты говоришь, возмутительно. Что надо, по-твоему, делать? Помогать попам-развратникам? Покрывать их? Зажмуриться и заткнуть уши? Церковь так и поступает, только усугубляя ситуацию.

– Они святые, Джинни, – ледяным тоном произнесла Бекки. – Бог тебя накажет, если станешь в это соваться.

– Наказание будет еще серьезнее, пострадает моя совесть, если я не помогу этому мальчику восстановить справедливость.

– Ты бы лучше перестала над ним кудахтать и занялась своей собственной жизнью, а то подбираешь каждую бродячую собачонку, на которую натыкаешься, носишься по белу свету, все болеешь за проблемы, которых все равно не решить. Хватит мотаться, найди приличную работу, хоть раз сделай себе прическу, сходи на свидание, превратись в конце концов в нормального человека! И ради бога побольше уважения к католической церкви!

– Благодарю за совет, – сказала Джинни и повесила трубку, вся трясясь от негодования. Она не могла поверить, что выслушала все это от родной сестры – не столько про себя, сколько про попов, плевавших на любые законы, забывших про всякую мораль и достоинство и насилующих детей! Ее сестра явно предпочла бы, чтобы все оставалось шито-крыто.

Немного погодя к Джинни явился Блу в пижаме.

– Что это было? Когда я выходил из душа, мне показалось, что ты кричала. – Хорошо, что он не слышал, что именно она кричала!

– У нас с Бекки вышел глупый спор. Между сестрами так бывает. Говорит, мне надо чаще причесываться.

Глядя на ее длинные светлые волосы, он пожал плечами. Кто их, женщин, разберет!

– А мне нравится.

– Спасибо, – с улыбкой сказала она. Джинни ни на мгновение не пожалела, что вступилась за него в этой борьбе. Бой шел именно за уважение к католической церкви, за нее саму, против священников, предававших ее. И одновременно за право детей на безопасность и неприкосновенность в святилище непорочности. У Бекки в Лос-Анджелесе Джинни было хорошо, почти как в былые времена, в детстве. А теперь сестра опять пустилась в разглагольствования, заступается за то в Церкви, что не достойно заступничества. Джинни кипела от гнева, но одновременно была признательна Бекки: та дала ей понять, что найдется немало людей, которые, узнав о них, будут негодовать, как она. Они тоже предпочли бы скрыть грехи попов-растлителей ради сохранения незапятнанного облика католического духовенства. Джинни была категорически против этого попустительства. Она была поборницей правды и искоренения зла, выступала за справедливость для невинных жертв, за право мальчиков не подвергаться растлению и насилию со стороны духовных пастырей их приходов. Джинни было ясно как день, что эти принципы заслуживают защиты, что бы об этом ни думала ее старшая сестра. Если Бекки против – что ж, тем хуже для нее самой. Джинни была стопроцентно уверена в своей правоте. Когда Блу обнял ее, прежде чем идти спать, она увидела в его глазах непоколебимую веру – подтверждение того, что она права.