– Ну и что? – дрожащим голосом спросила Мариетта. – Я же вам сказала: Луис был богобоязненным. – Слезы снова навернулись ей на глаза. – Возможно, вы правы, он действительно убил себя. Я не знаю, может, он и впрямь считал себя грешником. Все мы грешники. Но это еще не делает его убийцей!

– Мы не считаем, что ваш брат имел в виду себя, когда подчеркивал эти строчки, мисс Родриго. Мы думаем, они относятся к жертве.

– Я не понимаю.

– Тому есть три причины. Он пометил еще одну строчку. – Детектив снова взял записную книжку. – «Посему, если при живом муже выйдет за другого, называется прелюбодейцею».

– Эта женщина была прелюбодейкой? – тихо спросила Мариетта.

– Этого мы не знаем. Вторая причина, мэм, заключена в том, что эти строки были подчеркнуты кровью.

– Чьей? – прошептала она.

– Этого мы не узнаем, пока не будут готовы результаты экспертизы.

– Но вы думаете, что это ее кровь?

– Проверим, тогда узнаем. – Вы сказали – три причины.

– Да. – Детектив помолчал. – Убийца вырезал на своей жертве крест.

Мариетта покачнулась и закрыла глаза. Младший из детективов вскочил, налил в бумажный стаканчик воды и сунул ей в руку.

– Попейте.

Мариетта повиновалась, и через минуту ее глаза открылись.

– Извините, мне придется задать вам еще пару вопросов. Вы сможете отвечать?

Она слабо кивнула.

– Вы знали, что ваш брат употреблял наркотики?

– Да, – ответила Мариетта так тихо, что они едва расслышали.

Детектив сделал пометку в блокноте.

– У него была работа?

– Да, – ответила Мариетта и снова заплакала. – У него долго не было работы… он так старался найти себе место… любое место.

– Но в конце концов он все-таки нашел работу?

– Всего неделю назад, – всхлипнула она. – Он был так горд… так счастлив!

– А что за работа, вы знаете?

– Конечно, знаю. Луис мне рассказал. Он работал на доставке в винном магазине «Бернарди», – пояснила Мариетта. – Ну, знаете, бегал по всему городу, собирал заказы, а потом развозил клиентам ящики с вином.

Детектив сделал еще одну пометку в своем блокноте. Название магазина ему ничего не говорило.

Даниэлю оно могло сказать все.

* * *

На пятом этаже больницы Святого Винсента Андреас, осунувшийся и постаревший от пережитого шока и усталости, расспрашивал врача-интерна о Даниэле. Было пять часов пополудни, Фанни только что отправилась домой немного отдохнуть.

– Вам тоже не помешал бы отдых, мистер Алессандро, – заметил молодой доктор. – Ваш друг накачан седативными средствами и пробудет в таком состоянии до утра.

– А вдруг он проснется посреди ночи? Я не хочу оставлять его одного.

– Если он проснется, медсестра тут же сделает ему еще один укол. – Интерн покачал головой. – Сказать по правде, я видел множество пациентов в шоке, но никогда… – Он замолчал. – Вам сказали про кота?

– Нет. А что?

– Похоже, когда соседи услыхали шум, они вошли и обнаружили, что мистер Стоун держит черного кота, покрытого кровью.

– Господи!

– Похоже, он не желал с ним расставаться. Цеплялся за несчастное животное всю дорогу до больницы. При поступлении ему сделали укол, после того как он поговорил с полицией, и только тогда кота забрали.

– Кот мертв?

– Нет, – улыбнулся интерн. – Честно говоря, я слыхал, что кота заштопали прямо там, в перевязочной, и он вроде бы держится. Чего только на свете не бывает! – добавил врач, покачав головой.


В своих апартаментах у «Пьера» измученная Фанни, не веря своим глазам, заглянула в последний из пустых гардеробов Ли и тяжело рухнула на постель.

– Почему? – спросила она вслух. – Ради всего святого, Ли, почему?

Она потащилась в кухню и там, на разделочном столе, увидела записку, написанную четким почерком Ли.

Дрожащей рукой Фанни взяла записку.

«Мне очень жаль, Фанни, мне правда очень жаль, но я должна исчезнуть, причем немедленно.

Спроси у жида. Он объяснит.

Думай обо мне плохо, если хочешь, но знай, что я люблю тебя.

Натали».


Фанни перестала дышать, не в силах отвести взгляда от записки. Детали безобразной мозаики постепенно складывались у нее в голове в чудовищную картину, прожигая ум и сердце, оставляя глубокие, незаживающие шрамы.


Уже объявили посадку на ее рейс, но Натали протолкнула в щель автомата еще один десятицентовик. Экземпляр «Нью-Йорк пост» был зажат у нее под мышкой; пот тек у нее по спине, оставляя мокрые пятна на шелковой блузке.

– Я сказала, что хочу поговорить с Джо Бернарди, – повторила она, едва не прижимаясь губами к трубке.

– Кто его спрашивает?

– Просто соедините его со мной.

– Сначала представьтесь, мадам.

– Скажите ему, что это насчет Зильберштейна.

– Кого?

Она повторила имя. Стремительно текли секунды.

– Да.

– Бернарди?

– Это его коллега. Что вам нужно?

У «коллеги» был грубый гундосый выговор типичного обитателя Бронкса.

– Я хочу поговорить с Бернарди.

– Он занят, леди, вам придется поговорить со мной.

Натали скрипнула зубами. Она повернулась лицом к стене и понизила голос до шипения:

– Я хочу знать, что, черт побери, произошло.

– Произошло?

– Ты прекрасно знаешь, о чем речь, ублюдок. Я говорю об убийстве.

– Об убийстве?

– Salaud! [34] Дай мне поговорить с Бернарди!

– Я тебе сказал, он занят.

– Слушай, imbecile [35], – прошипела она в телефон, чувствуя, как испарина россыпью выступает на лбу. – Я дала Бернарди наводку, чтобы он мог рассчитаться с Зильберштейном за прошлое. Но речь не шла об убийстве! Я понятия не имела, что вы зарежете его жену! – В трубке послышался странный щелчок, и Натали догадалась, что кто-то еще, возможно сам Бернарди, подключился к разговору. – Этот парень, Родриго… – Она перехватила свободной рукой газету. – Они говорят, что он ненормальный. Что вы с ним сделали, чтобы заставить его убить таким зверским способом? А может, Родриго ее вовсе не убивал? – Натали замолкла, сообразив, что сболтнула лишнее. – Ты меня слушаешь?

– Слушаю. – Голос в трубке стал еще более зловещим. – И могу дать два совета.

– А именно?

– Мистер Бернарди не любит анонимных звонков, а ложные обвинения приводят его в бешенство, так что тебе лучше заткнуться, а не то…

– Передай ему, пусть катится прямо в пекло! – завизжала она.

Пауза была короткой.

– Он тебя там встретит, милочка, но он предпочитает дальний путь, так что скорой встречи не жди. Хочешь послушать второй совет?

– Ничего я не хочу от грязной итальянской свиньи!

– Не забывай молиться каждый вечер.

Скользкая от пота трубка едва не выпала из ее руки. Если Джо Бернарди ее когда-нибудь найдет, ей конец.

Натали подхватила свой новенький саквояж из крокодиловой кожи, последний подарок Фанни. Они выбирали его вместе у «Марка Кросса» всего несколько дней назад.

К этому моменту, с горечью думала Натали, Зильберштейн наверняка уже все разболтал Фанни, и та теперь будет ее ненавидеть до скончания дней.

Словно издалека до нее донеслось последнее приглашение на парижский рейс. Ей уже пришлось потратить столько драгоценного времени и усилий, чтобы раздобыть место на первом самолете, улетающем в Европу, – будь она проклята, если теперь рискнет пропустить свой рейс. Ее охватило странное чувство: смесь ненависти, горя и желания истерически расхохотаться. И еще чувство приближающейся опасности.

Она проклята. Проклята, если улетит, и проклята, если останется.


В четыре часа той самой ночи, когда Барбара была убита, Даниэль проснулся в больничной палате. В этот страшный час он оказался один.

На один блаженный и краткий миг лекарства отсрочили приговор. Дверь открылась, и он увидел золотистые волосы. Его душа подобно ракете взмыла к небесам из отяжелевшего тела.

– Барбара?

И тут он увидел больничный халат.

– Все в порядке, мистер Стоун?

Даниэль закрыл глаза и увидел Барбару, лежащую на ковре, увидел зияющие раны, услыхал свой собственный крик и учуял запах крови…

Он открыл глаза. В руке медсестры, стоявшей над ним, был зажат шприц. Он схватил ее за запястье.

– Помогите мне, – прошептал он.

– Ну, конечно, мистер Стоун. – Она успокаивающе похлопала его по руке. – Позвольте, я сделаю вам укольчик…

Даниэль крепче стиснул ее руку.

– Я хочу умереть, – отчетливо произнес он. – Прошу вас, пожалуйста, помогите мне. Убейте меня.

У медсестры было молодое и милое личико. Она сочувственно склонилась над ним, и рука Даниэля бесчувственно упала на одеяло.

– Вы должны жить, мистер Стоун, – послышался ласковый шепот, беспощадный, как приговор.

Игла вонзилась ему в руку, сознание покинуло его.


Его привезли вместе с Котом в квартиру у Центрального парка и поместили их, опять-таки вместе, в спальню для гостей. Их пичкали седативными средствами, куриным бульоном и любовью, пока боль не начала наконец понемногу отпускать. На пятый день они оставили Бобби и Кота на попечение Роберто, а сами улетели в Миннеаполис, откуда гроб с телом Барбары перевезли в Нортфилд с печальным эскортом, состоявшим из Андреаса, Александры, Фанни, Леона и Сары, Роланда и Кэт. Барбару вместе с их неродившимся младенцем похоронили на местном кладбище, где уже покоились ее родители. Друзья беспомощно стояли рядом, опасаясь того момента, когда нужно будет бросать землю в могилу. Никто не знал, чего ждать от Даниэля. Но Даниэль ничего такого не сделал: просто бросил ком земли на полированную крышку гроба и отошел.

Когда они вернулись в Нью-Йорк, Даниэль четыре дня подряд просидел неподвижно на жестком стуле с прямой спинкой и четыре ночи пролежал, стараясь не смыкать глаз. Он не плакал, ничего не говорил. Кот не отходил от него ни на шаг. Ничего не понимающая, но полная сочувствия маленькая Бобби терпеливо простаивала часами возле Даниэля, своими теплыми маленькими ручками согревая его холодные руки. Ее мать с беспокойством наблюдала за ними, а Андреас как безумный метался взад-вперед по коридору в бессильном гневе.