Господи! – я вновь вспоминаю все, произошедшее с нами, и закрываю лицо руками. – Какая ужасная ситуация! И как ужасно, что мое прошлое сегодня коснулось Ильи.

В комнате достаточно тепло, однако меня все равно бьет непроходящая дрожь. Я стягиваю джинсы, но остаюсь в свитере и послушно забираюсь в постель – похоже, слушаться и доверять Люкову уже входит у меня в привычку.

Постель большая и холодная, не уютная, чужая. Я ложусь на самый край и укрываюсь одеялом до подбородка, желая по минимуму ощутить себя ее частью. Жду Люкова, не смыкая глаз, так и не выключив свет, и не прикрываю глаза даже тогда, когда он выходит из ванной комнаты и подходит к кровати. На мгновение склоняется надо мной, обдав запахом мужского геля и свежести, сдергивает подушку, свернутый в валик плед, еще один и расстилает себе на полу походную постель вблизи от меня. Щелкнув выключателем, раздвигает шторы – так, чтобы снежная ночь осветила комнату, и, не раздеваясь, ложится на пол, оставшись в джемпере и джинсах, забросив руки за голову.

И замирает, не выдает себя в тишине ни одним движением. И лишь спустя длинный выдох…

– Спокойной ночи, Воробышек.

И мой прервавшийся вздох…

– Спокойной, Илья.

И вновь тишина. И густая полутьма ночи, в которой мы долго лежим молча без сна, думая каждый о своем.

Я знаю, что он не спит. Его спокойное дыхание едва слышно, но ему не обмануть меня. Я поворачиваюсь на бок, затем на живот и чуть сползаю с края кровати, желая видеть хотя бы тень Люкова.

– Илья… – окликаю шепотом парня, упирая подбородок в подушку. – Ты спишь?

– Нет, – тихо отвечает он, подтверждая мою догадку. – Так же, как ты. Что случилось, птичка? Тебя что-то беспокоит?

– Нет, – дергаю я подбородком, пусть он этого и не видит, и тут же признаюсь: – То есть, да…

– Что? – бесцветно интересуется Люков.

– Собственная глупость. Илья, извини, я так глупо повела себя, когда ты сказал, что… когда я спросила тебя… Как маленькая, честное слово!

– Ну, не такая уж ты и взрослая.

– Но и далеко не подросток же, чтобы так шарахаться от слов на ровном месте! Глупо.

– Нет. Это мне не стоило говорить. Не знаю, что на меня нашло, – он шумно вздыхает. – Спи, Воробышек, уже поздно, я не собираюсь набрасываться на тебя.

– Знаю. Просто я хотела…

– Что? – Я чувствую, как Люков напрягается, поворачивая лицо в мою сторону. – Что же ты хотела, птичка? Кристальную слезу единорога? Или звезду с неба? Сегодня до неприличия звездная ночь, пожалуй, я мог бы попробовать.

Улыбка сама собой трогает мои губы: он все еще пытается приободрить меня.

– Сегодня я не стану загадывать желание, Илья.

– Почему?

– Потому что глупо желать большего, чем ты для меня сделал.

– Жаль, – серьезно отвечает Люков, снова направляя взгляд в окно, где светит заметно пополневшее с нашей прошлой встречи ночное светило. – Веришь, так и чешутся руки ухватить эту проклятую луну за хвост.

Он опускает руку на бедро полусогнутой ноги. Сдернув плед, чертыхается, недобро помянув градовский отель.

– Я хотела объяснить, о завтрашнем дне…

– Я говорил, птичка. Тебе не стоит больше бояться Ящера. Просто забудь о нем.

Просто забудь… Если бы это было так легко! Но…

Как он может так чувствовать меня? Буквально угадывая то, о чем я думаю? Разве так бывает? Но Люков удивительный, и я не могу не сказать ему об этом, выудив из водоворота мыслей самую неожиданную.

– Ты удивительный человек, Илья. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. И сердце у тебя вовсе не с желудь размером, – это Донг в сердцах сказал, – а большое и отзывчивое.

Он вновь молчит и смотрит на меня, а я… Я, подавшись вперед, высвободив руку из-под одеяла, черчу пальцами непонятные узоры на ковре, все крепче прикипая к парню взглядом.

– Не знаю, смогу ли я забыть Игоря. Позволит ли он мне забыть о себе, но, Илья, я очень тебя прошу, не связывайся с ним. Грег злопамятный, он не привык к унижению, не привык получать отпор.

– Все когда-нибудь бывает в первый раз, птичка. Если понадобится, я закреплю за Ящером это знание.

– Бывает, – соглашаюсь я. – Да, я теперь знаю, что даже такого, как он, можно остановить, и все же… Я не хочу, чтобы у него появился хоть малейший шанс навредить тебе. Я так испугалась, когда ты вернулся, я видела, каким он бывает жестоким…

– Воробышек…

– Возможно, я в конце концов сдамся, – я говорила, Игорю под силу причинить вред моей семье, он не остановится ни перед чем, – но я никогда не соглашусь быть… никогда не буду с ним по доброй воле. Понимаешь?

Я протягиваю руку, нахожу его ладонь и вплетаю в нее свои пальцы. Новая неожиданная мысль вместе с пробуждающимся в моем теле теплом всплывает из водоворота на поверхность, и я признаюсь:

– Знаешь, а ведь я купила елку и новогодние игрушки, я помню, ты хотел. Только, кажется, их разбили.

– Воробышек, что ты делаешь? – шепотом спрашивает Люков, безвольно встречая мое прикосновение.

– Не знаю.

– Женя…

– Илья…

– Ты понимаешь, что я не смогу остановиться?

– Не останавливайся…

Люков осторожно высвобождает ладонь из моих пальцев и садится на полу, уронив волосы на лицо.

– Черт! Птичка, – шепчет с досадой, – это выше моих сил! Все же мне лучше уйти! – Стремительно поднявшись, бросает подушку и плед в кресло, направляясь к двери. – Ты спи. Я вернусь за тобой утром.

Вот так – коротко оборвав нити, уходит светлой тенью в ночь, оставляя меня одну, а я понимаю, что не хочу отпускать его. Не могу! Потому что это тоже выше моих сил – остаться без него. Потому что все, что я думала о нем, думала о себе – все ерунда! Глупость! Тлен! Ничто! Пыль перед откровением, накрывшим меня с головой. Пониманием, что только он сейчас важен для меня, только его близость, только его руки, только его тепло.

Только это наше общее с ним мгновение.

Глупая, глупая птичка воробышек! Что же ты наделала?!

Я вскакиваю с кровати, путаюсь в одеяле и падаю на пол. Поднявшись на ноги, отбрасываю одеяло прочь и нагоняю Люкова уже в прихожей. Вцепившись в предплечья, приникаю лбом к широкой мужской спине и выдыхаю, взмаливаюсь, останавливая, но мне плевать:

– Не уходи! Да! Люков, слышишь, да! Пожалуйста… Не оставляй меня.

Он замирает под моими руками, а я крепче прижимаюсь к нему.

– Помоги узнать, как это – быть с тем, кто хочет тебя, и кого хочешь ты. Кого очень хочешь! Если ты сможешь ко мне прикасаться после Игоря.

Он вновь словно статуя – напряженный, твердый, и только сбившееся дыхание выдает его. Я отпускаю руки, обхожу его и заглядываю в лицо, скрытое сейчас от меня полумраком ночи.

– Илья, не молчи. Пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! Я все равно тебя не отпущу, не отпущу, слышишь!

Он не молчит, напрасно мое зашедшееся в волнении сердце пропускает удар, он просит, опустив голову, жарко выдохнув в мой лоб:

– Да, не отпускай. Дотронься до меня еще раз, птичка. Ради бога, сделай это!

Сделай это! – мягкий шепот опаляет меня, и я с радостью встречаю овеявшее душу тепло. Прикасаюсь к Люкову, подступаю еще ближе, медленно поднимая ладони вдоль рук к широким плечам.

– Нет, не так! Мало! – он сдергивает через голову джемпер и отшвыривает его в сторону, снова замирая в ожидании моего прикосновения.

Какие сильные у него руки. И плечи. Он весь словно соткан из мышц – живое воплощение силы и красоты. Должно быть, именно такими испокон веков создавала природа лучших своих детей. Я опускаю руки на горячую, потрясающе упругую обнаженную кожу и веду ладони вдоль гладких мышц, отмечая вниманием каждую выпуклость, каждую впадинку, чувствуя в душе нарастающий трепет от безумно смелого прикосновения. Прикосновения женщины к мужчине. К своему мужчине.

Странная мысль, неожиданная, но сегодня я позволяю себе безоглядно верить ей. Я действительно трогаю, ласкаю своего мужчину. Впервые в жизни не стесняясь себя и проснувшегося желания. Глажу его грудь, спускаюсь к животу и провожу пальцами по рельефному прессу. Увожу ладони за спину Люкова, приникая щекой к крепкой груди. Трусь о нее как кошка – осторожно, пытливо, с наслаждением впитывая в себя эту нечаянную радость – быть к нему так близко.

Он тут же обнимает меня в ответ, замыкая на мне руки. Утыкается губами в макушку.

– Же-еня… – пробует мое имя на вкус, шевеля дыханием волосы, перекатывая его на языке так бережно, будто в чаше ладони хрустальные шарики: – Женя…

– Теперь ты, – наверно, я сошла с ума, но я тоже хочу гораздо большего. И я одним движением уверенных рук стягиваю с себя свитер и бросаю под ноги, оставшись в одном белье. Не колеблясь ни секунды, прошу парня, отыскав в рассеявшейся полутьме прихожей колючие глаза. – Ты, Илья! Сейчас. Дотронься до меня.

Он не расцепляет рук, но прижимает меня крепче, и я целую его в ключицу, в шею, заставляю с силой втянуть в себя воздух.

– Пожалуйста.

– Я боюсь обидеть тебя, птичка, – ласковые пальцы зарываются в мои волосы, шершавые подушечки оглаживают щеку, висок. – Как, подскажи?

– Вот так, – я беру мужскую ладонь и опускаю себе на грудь, подаюсь на остром вздохе навстречу новому прикосновению. – Подожди! – завожу руки за спину, желая расстегнуть застежку бюстгальтера и сбросить с себя досадную помеху, мешающую коже впитать желанную ласку… но он останавливает меня.

– Нет, – ловит руки, опуская к бокам, поворачивает к себе спиной, скользя осторожными пальцами по обнаженным плечам. – Не надо, Воробышек. Я сам.

Не знаю, скольких женщин ему довелось раздеть, сейчас я не хочу об этом думать, но он долго играет с нашим общим желанием, трогая, перебирая пряди моих волос, опуская ладони вдоль спины до самых ямочек на пояснице. Оглаживая талию, касаясь живота, возвращаясь к плечам, – познавая меня так же внимательно, как я его минуту назад.

Вот пальцы скользнули к лопаткам, замерли на секунду, и деталь моего белья исчезла где-то у стены, освободив грудь. Вот медленно огладили позвонки, отвели на плечо волосы, подбираясь к затылку и обнажая шею. Теплые губы прошептали за ухом, прежде чем коснуться кожи и лишить дыхания, так тихо, почти сливаясь с тишиной комнаты, и все же позволяя услышать. Понять, как сильно он меня хочет.