– Поговорим, Матвей, – соглашается Босс и дает отмашку обступившей нас охране отойти к машинам. – Идем в дом, Валюша, вы с Женечкой совсем замерзли, – мягко подталкивает под спину маму, на которой, кажется, и лица нет – настолько происходящее этим днем все еще ошеломляет ее.

У Босса очень теплый тон и внимательный взгляд, он ведет нас к дому, приобняв за плечи, показывая всем свое расположение, но даже я сбиваюсь с шага, когда черноглазый Матвей, поднявшись по ступеням крыльца и собственноручно распахнув перед нами массивные входные двери, вдруг обращается к маме, приглашая переступить порог:

– Госпожа Градова?

– Черта с два! – она спотыкается и говорит это очень быстро и тихо, схватившись рукой за ворот плаща, но все равно сказанное ею звучит невежливо, и мама, глядя, как удивленно замер у дверей хозяин, тут же пытается исправить ситуацию:

– Госпожа Воробышек! То есть, не госпожа, – теряется, покраснев, как помидор. – Просто Воробышек.

Теперь озадачен мужчина, хитрая улыбка покинула лицо, но его рука все так же поднята в приглашающем жесте, и мама, буркнув извинения, скрывается внутри дома, оставив за Боссом право легко отмахнуться на ее слова и пожать плечами:

– Не обращай внимания, Матвей. Это у нас игры такие – брачные. В птички! – И снова поймав маму за плечо, когда хозяин отвлекается на своих людей: – Поверь мне, Валюша, это Восток. Лучше, если тебя здесь будут воспринимать, как мою женщину. Да и мне спокойнее, пока вы тут без меня с Женечкой…

– Чт-то?

– Ну, не упрямься. Давай помогу снять плащ. И чего разнервничалась, спрашивается?

– Сумасшествие какое-то… – как-то потерянно отвечает мама, послушно отдаваясь рукам Босса. – Рома, – поднимает к мужчине все еще смущенное лицо, – кажется, я не одета для такого дома. Я ведь с работы.

– Не бери в голову, Валентина, это мне переживать нужно, не тебе. Скажут люди, что я жадный, – поясняет на ее удивленный взгляд, – а я не жадный, правда, Валь! Вот совсем! Дай только сил с нашими детьми разобраться. Так что выше голову и чувствуй себя королевой, – тебе по положению положено!

Я тоже раздеваюсь, едва ли замечая богатое убранство дома, выдержанное в светло-золотых тонах. Сбрасываю с головы капюшон, поправляю волосы…

– Рад тебя видеть в своем доме, Кунсулу! Так вот ты какая… – оказывается рядом Матвей, но я не сразу понимаю, что слова мужчины обращены ко мне, поэтому ответная улыбка получается откровенно натянутой.

– Роман Сергеевич! – обращаюсь к Градову, пользуясь тем, что он сам провожает нас с мамой в парадную столовую, прежде чем уединиться с хозяином в его кабинете. – Я так боюсь, что будет поздно, и Илья пострадает! Что же мы тянем? Ведь это, – обвожу рукой вокруг, – совсем не важно!

Но он возражает мне, разрешив беспокойству проявиться в голосе:

– Ты ошибаешься, Женя. Здесь свои обычаи, и это нельзя не учесть. Гостеприимность хозяина многое говорит о его расположении и желании помочь. К тому же, мы должны набраться терпения – Байгали нужно время созвать своих людей. Бои начнутся с приходом ночи, а мы, к сожалению, до сих пор так и не выяснили место проведения турнира…

У меня покалывает щеки и грудь, подводит живот, ноги совсем непослушны, но в доме неожиданно людно, и Босс, притянув меня к себе за плечи, с отеческой заботой просит держаться ради Ильи и мамы.

– Пожалуйста, девочка. Если с тобой что-то случится, я никогда себе не прощу, что привез тебя сюда. Но ты – моя последняя надежда!

Мне почти все равно, что он может оказаться неправ в своих ожиданиях относительно чувств своего сына ко мне. Главное сейчас – найти Илью, и я заставляю себя улыбнуться мужчине, возвращая ему и себе уверенность.

– Все хорошо, Роман Сергеевич. Не беспокойтесь, конечно, мы с мамой подождем вас.

У Байгали красавица жена и не менее красивая дочь. Они встречают нас довольно прохладно, как встречают незнакомых, невзначай навязанных для общения людей. Беседу за столом в отсутствие хозяина и его главного гостя поддерживают трое из присутствующих женщин – то ли сестры, а то ли тетушки Матвея, – к счастью, не требуя от нас особого внимания, не вовлекая в разговор, позволяя нам с мамой молча цедить горячий чай с молоком и довольствоваться, несмотря на полный угощений стол, лишь кусками сыра и вкусной лепешки.

Разговор ведется вокруг Анаргуль – дочери Матвея, – ее успехов в учебе, красоты, нарядов и прочих атрибутов юной любимицы. Женщины без устали восхваляют девчонку, сулят ей выгодное замужество, упоминают о тайной симпатии, а она не спускает с меня цепких глаз. Когда я, в очередной раз поймав на себе чуть раскосый высокомерный взгляд, не без раздражения поправляю очки, она, взметнув косами, привстав над столом и под громкий тетушкин «Ох!» поймав крепкой рукой мое запястье, требовательно говорит, показывая взглядом на тонкий золотой браслет.

– Откуда это у тебя?

И я, сама того не ожидая, отвечаю вдруг холодно и почти зло:

– Руку убери. Не то откушу.

Эта девочка – Анаргуль – обласкана вниманием, с ней нельзя говорить подобным тоном, и она совершенно по-детски теряется, повернувшись к матери.

– Мама! – громко восклицает и разом сникает. А я встаю из-за стола, больше не в силах выносить эту компанию незнакомых мне людей и слушать неинтересный разговор, наверняка переступая черту допустимого приличия.

– Гуля, сядь!

– Спасибо за чудесный ужин! Извините нас, Зарина, но мы с дочерью, пожалуй, выйдем подышать свежим воздухом. Это все перелет виноват, смена климата и перепады давления! – моя мама тоже знает, когда вмешаться, и я с облегчением и благодарностью ловлю ее руку. Не глядя на поджавшую губы Анаргуль, плюхнувшуюся под материнский окрик на стул, в свою очередь благодарю хозяйку:

– Спасибо вам за гостеприимство, и правда, все было очень вкусно.

Когда час спустя хозяин с Боссом находят нас с мамой в теплой беседке за домом, Байгали без стеснения говорит:

– Не обращай внимания на мою Анаргуль, Кунсулу. Понравился ей Илья – видный джигит, дрогнуло девичье сердце. А тут я еще масла в огонь подлил, рассказав о невесте. А подарок от всей души, не сомневайся! Горсти золота парень отмел, а на часиках этих остановился. Как увидел, так и загорелся взгляд! Да я и сам вижу, что не прогадали мы с подарком.

– О невесте? – я чувствую, как мой голос внезапно предает меня, а к сердцу подкрадывается холод. – У Ильи… есть невеста?

– Шутница ты, дочка, однако, – коротко смеется Матвей. – Есть! Как две капли воды похожи вы с ней! Сам не ожидал, что мальчишка так скоро определится. В последнюю нашу встречу Гульку свою за него сватал, – буду честен, с радостью бы отдал, – а он так старика удивил. Отказал, надо же! Самому Байгали отказал, слышишь, Роман! Не увидишь меня, говорит, если будешь с родством в душу лезть, и все тут! И фотографию любимой Кунсулу под нос, чтобы пасть свою волчью, значит, зря не разевал.

– Ф-фотографию? Мою? – я так удивлена, что и не знаю, что сказать. Кусаю губы, не представляя, откуда у Ильи мог оказаться мой снимок.

– А ты чего стесняешься, Женя? – поднимает густую бровь Большой Босс. – Ведь в новогоднюю ночь признались еще!

– Как в новогоднюю? – теперь очередь удивляться маме. – Женя?

– Это было недоразумение… Я обронила случайно, когда встретила Михаила, а Илья не стал говорить.

– Случайно – поутру двумя ногами в один сапог влезть, Кунсулу, – вновь называет меня непонятным словом Матвей. – А джигита случайно женить – плевком солнце достать, так же невозможно. То, что у тебя на руке – свадебный подарок моего названого сына своей невесте. Его выбор и его решение. Не случайное, уж поверь старому Байгали. А вот то, что сегодня с Ильей происходит, даже недоразумением не назовешь. Почему так, мне понять сложно.

Я не знаю, что и думать. Если мужчина прав, и отец Ильи не ошибся… Почему не сказал? Почему не нашел? Ведь смог бы, если захотел…

Понимание настигает меня ударом молнии. Огорошивает похлеще ушата ледяной воды. Бросает из воды в полымя, вновь побуждая сорваться с места и бежать, нестись в опустившуюся на город ночь сломя голову. Ведь я чувствовала, каким нежным он был со мной, знала в душе, что не мог он быть таким с другими! Должна была понять, когда пришел! Когда после Игоря не отвернулся! Когда так целовал, что от счастья заходилась криком душа!

Почему же мы промолчали оба?!

– Потому что пообещал, – говорю я потерянно вслух. – Я попросила, а он пообещал, что никто и никогда не заставит меня любить его против моей воли.

* * *

– Четыре боя, Люк. Четыре боя с лучшими бойцами моих друзей и, если ты выстоишь, как заявляешь… Если продержишься на ногах первые три, до встречи с моим новым бойцом – Сагитом, – я заплачу тебе с общака вдвое больше твоей прошлой доли. А если не устоишь…

– Если я не сдохну, Айдар, ты заплатишь мне половину. В противном случае – моя доля достанется тебе.

Руки Шамана мерно катают в пальцах черные бусины чёток, пока узкий взгляд сверлит мое лицо.

– А ты стал дерзок, мальчишка. И без гаранта. Я бы на твоем месте, пастушок, попридержал норов. Не думай, что на собак Байгали не найдется пары голодных волков, а на расплодившееся стадо – нового пастуха. Жаден к богатствам степи отец твой названый стал, а ты с него дурной пример берешь. Заносишься. Нехорошо.

– Я беру свое, Айдар. Если ты опустил мое в свой карман – не сетуй на чужую жадность, с себя спрашивай. Матвей в любом случае, как гарант, получит с моей доли часть денег, здесь мы с тобой прежде ударим по рукам. Не советую играть на «сыновних» чувствах. Я доброту старика помню, а сам обид не забываю.

– Я выставлю против тебя сразу Сагита и Алима, не побоишься? Баи сегодня собрались серьезные, а ты, пастушок, дерзишь не в меру. Проучить бы тебя не мешало, а нам интерес поднять. Так как?

Я поднимаю глаза на замерших за плечом Шамана Алима и нового, незнакомого мне бойца – крупного парня лет тридцати, в ответ на мой взгляд набычившего широкие плечи и нервно заигравшего на скулах желваками.