Замечаю, как Ди сглатывает от волнения.

— Парня, — улыбаясь, подкалывает Джон, и мы слышим вступительные нотки мелодии.

— Именно с тобой я чувствую себя цельной, живой, счастливой.

Делаю глоток пива и поворачиваю голову в сторону сцены.

— Ты — мой воздух, — продолжает Ди дрожащим голосом. Не понял, это она мне?

Дилан смотрит на меня, широко улыбаясь, а затем делает вдох, чтобы выдать:

— Я люблю тебя, Кейн.

Что?!

Я задерживаю дыхание и закрываю глаза. Сердце в груди бьется с бешеной скоростью, отдаваясь пульсацией в висках. «Я люблю тебя… люблю тебя… люблю тебя…» эхом режет мой слух голос Ди, придающий оттенок такого знакомого голоса

Эммы. Испугавшись этого звука, резко распахиваю глаза и срываюсь с места, решающим шагом направляясь к выходу.

— Эй, Кейн! Ты куда? — понимаю, что Джон рявкает мне в спину, но сейчас не до него. Меня останавливают посвященные мне слова песни:

Говорят, он пребывал здесь какое-то время,

Но, мой бог, так прекрасна улыбка парня,

Что хочется его обнять. И, возможно, мне стоит спеть об этом.

Слезы наворачиваются на глаза; зажимая переносицу своими пальцами, я оборачиваюсь к сцене. Невероятно. Ди только что призналась мне в любви. Да еще таким открытым образом. Никогда бы не подумал, что она на такое способна.

А я? На что, вообще, способен я, кроме как трусливо вскочить с места и убежать, чтобы не думать о будущем. Неужели я все еще не в состоянии отпустить свое прошлое? А в настоящий момент я поступаю, как полный мудак. Пора окончательно положить этому конец.

Не отрывая взгляда от Дилан, прохожу мимо озадаченного Джона. Еще пару столиков и еще. Теперь я рядом с ней. С моей Ди.

Она, кажется, поет с закрытыми глазами. Стесняется толпы. Понимаю, что ей легче таким способом исполнять и проживать эту песню. Касаюсь ее руки и притягиваю к себе для объятий.

— Ди, — шепчу я, — не бойся, открой глаза. Я рядом.

Спустя секунду, вновь вижу любимый мной янтарного цвета взгляд, наполненный светом и любовью. Ее щеки порозовели от возбуждения и волнения. Я только сейчас расслышал и понял, какой же у нее завораживающий тембр голоса. Восхитительный. Мягкий. Нежный.

Продолжая петь, одной рукой она держит микрофон, а вторую кладет мне на грудь, пока я обнимаю ее за талию.

Глаза в глаза. Покачиваясь в такт. Мы словно одни на этой сцене. И больше никого. И только приятная мелодичность и потрясающий исполнения голос…

***

— Так о чем ты хотел нам рассказать? — спрашиваю я у Джона, когда спустя несколько минут мы сидим за столиком, попивая наши напитки.

Он несколько раз вздыхает и потирает подбородок, будто размышляет, стоит ли нам говорить. Давай, мужик, не тяни.

— У меня появились кое-какие неотложные дела. Это касается моего перевода в другой штат, — он замолкает, опустошая свой стакан.

На душе становится тоскливо.

— Надеюсь, это не из-за нас?

Тот с усмешкой смотрит то на меня, то на Дилан.

— Нет, конечно, нет, — мотает головой. — Я уже давно размышлял над тем, чтобы уехать и начать свою жизнь с нуля. Больше меня здесь ничего не держит, — его слова выходят с горьковатым привкусом.

— И куда тебя переводят? — растерянно интересуется Ди.

Джон равнодушно пожимает плечами.

— Не знаю точно. Так что, в гости пока не приглашу, но открытки на День Благодарения и Рождество так уж и быть — с меня, — игриво улыбается, крутя пустой стакан в руке.

Ди удивленно наблюдает за моей реакцией. Я тем более не знаю. Вообще, о чем он?

— И как надолго?

— Как только удастся осуществить задуманное.

— Черт, мужик, хватит говорить загадками. Я действительно беспокоюсь о тебе.

Джон какое-то мгновение смотрит на нас, обдумывая свой ответ. По нему видно, что он не особо желает делиться подробностями своей профессии и личной жизни. Пока висит эта неловкая между нами пауза, официант приносит еще по выпивке.

— Ладно, — прерывает наши мысли Дилан, — давайте выпьем за исполнение наших самых заветных желаний.

— Интересно, — наклоняюсь к ней ближе, — какое же твое самое заветное желание? Может быть, я в состоянии его осуществить... или уже осуществил? — поигрываю бровями и быстро чмокаю ее в губы.

Дилан тихонько хихикает, и мы, приподнимая наши бокалы, отпиваем по глотку.

— Ох, простите меня, мне нужно срочно... припудрить носик, — произносит Дилан и, кокетливо виляя попкой, исчезает из вида.

— Эй, так и шею можно свернуть, — шутит Джон, когда я откровенно провожаю ее взглядом.

Я поворачиваюсь к нему.

— А теперь выкладывай все на чистоту, — даю понять, что из меня не стоит делать идиота.

— Нечего выкладывать.

— Ладно, если не хочешь — не говори, я пойму. Но ты хотя бы знаешь, чем будешь заниматься?

Джон вздыхает.

— Не стоит за меня переживать. Я большой мальчик, — потирает слегка небритый подбородок, — я за тебя беспокоюсь, — тычет в меня напитком. — Как у тебя с Ди?

Вижу, что очень хорошо. И мне хочется надеяться, что это серьезно. С ее стороны я спокоен, а вот с твоей — не совсем.

Я понимаю, о чем он — сегодняшнем признании Ди, и моей, в результате этого, минутной слабохарактерной попытки исчезновения. Джон не дурак, и, слава Богу, в тот момент не побежал за мной, не стал лезть в душу и что-то исправлять в моей башке. Я же тоже взрослый мужик и в состоянии справиться со всем этим сам.

Пока раздумываю над ответом, Джон указывает на перстень с голубым камнем, который я ношу на безымянном пальце левой руки.

— Смотрю, решил нацепить это барахло.

Не обращая внимания на его подколку, покручиваю кольцо большим пальцем. Когда-то давно мама подарила нам с Джоном дедушкины перстни с камнями. Ему по старшинству перешел темный топаз, а мне достался аквамарин в цвет моих светлых голубых глаз. Слагают легенды о силе и могуществе этих камней, и наши предки охотно верили и передавали своим сыновьям из одного поколения в другое. Не могу сказать, как долго это происходило, но сохранились эти драгоценности довольно неплохо.

Если верить словам моей матери, то аквамарин означает камень верности, и он способен изменить чувства и мысли своего обладателя, наставить его на путь истинный и не допустить места лжи и обмана в любовных делах.

«Да все это — хрень собачья!» — именно так я думал до сегодняшнего момента. Не знаю, чем я руководствовался, когда, вспоминая детство и родителей, открыл мамину шкатулку и увидел эти перстни. Словно что-то щелкнуло в моей голове, пока я доставал свой аквамариновый камень и, крутя между пальцами, надел его.

— Скучали по мне? — присаживается на свое место Ди, целуя меня в щеку.

Погружаясь в свои мысли, я даже не заметил ее возвращения. Широко улыбаюсь ей в ответ. Я так сильно хандрил без нее за свои отработанные «сутки», что нет терпения ждать, когда мы вновь окажемся наедине.

Мы сидим в баре еще около часа, пока Джону не приходит какое-то очень важное для него сообщение, а затем решаем с Ди рвануть на мотоцикле уже к так называемому «нашему» озеру.

— Я прихватила пару тостов на тот случай, если ты голоден, — говорит Ди, пока мы расстилаем на песке покрывало.

— Ты угадала, я голоден как никогда. Но не думаю, что сейчас подойдут твои тосты, — нагло улыбаюсь. — Иди ко мне.

Присаживаюсь, беру ее руку и одним рывком тяну к себе. Она плюхается рядом со мной, прижимаясь спиной к моей груди. Устраиваемся удобнее. Наши руки переплетены, через футболку ощущаю тепло ее кожи и биение сердца, а мой нос утыкается в ее макушку. Вдыхаю столь знакомый аромат и просто балдею.

Дилан охотно рассказывает о славном мальчугане Микки, и как он идет на поправку: хорошо спит, кушает и потихоньку бегает к другим таким же детям, чтобы поиграть.

Последний раз я был у него пару дней назад, но уже успел соскучиться. Дилан говорит, что для него появились опекуны, но кто они, пока сама еще не знает. Вся эта бумажная чепуха и таинственность с опекунством просто выводит из себя. Черт. Если бы я только мог, давно бы уже забрал этого пацана. Но мне не доверят. У меня нет семьи, имею опасную для жизни должность и кучу прочего неподходящего для усыновления дерьма.

Поэтому остается только молиться и надеяться на лучшее для этого мальчика. Болтая о Микки, Ди рассказывает всякие веселые моменты за время ее работы в госпитале и тихонько посмеивается.

— Ты вел себя тогда, как полный мудак, — нежно поглаживает своим пальцем шрам на моей руке. Она о нашей первой встрече.

— С трудом припоминаю.

— «Не хочешь побыть моим доктором, малышка», — копирует меня хриплым и низким голосом. У нее едва получается. Но я хохочу. Теперь вспомнил.

— Тебе повезло, что я была еще с тобой мила.

— А то что? — сверкаю в нее взглядом.

— Не церемонясь, послала бы к чертовой матери, — выдыхает без раздумий.

— Так ты и послала, залепив при этом пощечину, выплевывая что-то там о герпесе, — крепче прижимаю ее, и она тихонько хихикает. — А я-то просто поцеловал, когда зарекался, что больше не поцелую никого и никогда.

В воздухе висит пауза, я прямо чувствую, как Дилан что-то гложет.

— Кейн, расскажи мне о себе.

— Я — пожарный, — стараюсь обратить все в юмор, хотя понимаю, к чему она клонит. — Грубый, эгоистичный и вечно недовольный тип. Но ты и так об этом знаешь. Так что, ничего нового, — она оборачивается и заглядывает в мои глаза.

— Нет, это неправда. Есть еще кое-что, — Ди пересаживается ко мне лицом и начинает неуверенно скользить руками по моей груди. — Здесь, — прикладывает руку прямо к сердцу. — Здесь ты совсем другой. Я знаю, и это очевидно. То, как ты относишься к детям, своей профессии, долгу, брату… ко мне. Пусть поначалу у нас все складывалось не самым лучшим образом, но я чувствую, как в этой душе живет совершенно другой парень, способный любить и дарить эту любовь окружающим. Ты даже не представляешь, каким ты можешь быть замечательным, — проводит рукой по моим волосам, зарываясь пальцами в короткие пряди. — Просто мне непонятно, почему ты скрываешься под маской озлобленного и обиженного на весь мир человека, — ее взгляд бегает по моему лицу в поисках ответа.