Я не успеваю ничего спросить и ответить, Алена и Хадя бегом несутся к крыльцу. Зависаю, рассматривая свою жену. Какая же она красивая, даже в обычных джинсах и футболке. Простая и одновременно очень сложная по причине того, что изображает из себя не ту, кем является. В очередной раз утром слушал ее разговор с самой собой. Точнее разговор на публику по ту стороны камеры. Мне не важно, что она рассказывала, мне нравилось слушать ее голос, смех.

— Перестань хмуриться, а то морщины появятся, — разглаживает пальцами мою переносицу. — Какой-то ты бука сегодня, — обнимает за талию, совсем не смущаясь присутствия бабушки и Хади. Обхватываю ее за плечи, прижимаю к себе, повернув голову в ее сторону. Она вкусно пахнет. И мне безумно нравится зарываться лицом в ее волосы. Еще у нее очень гладкая и шелковистая кожа, последнее время мои ладони постоянно блуждают по ее телу, не встречая ни сопротивления, ни возмущения.

— Обед уже на столе, поспешим, пока не остыл, — бабушка берет Хадю за руку, игриво двигает бровями, явно на что-то намекая.

— Я балдею от Хади, она такая умница! Все прекрасно понимает, соображает, не ребенок, а какой-то космос.

— Ты можешь родить свой персональный космос, — наблюдаю за лицом Алены. Сначала шокировано молчит, потом тянет губы в улыбке. Сейчас начнет шутить.

— Обязательно. Шесть!

— Шесть? Почему?

— А сколько у мамы-мартышки было детей?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Не помню.

— Это и не важно, главное то, почему все досталось этой бедной обезьяне? Где папаша этих детей-мартышек? Дело сделал и слинял?

— При чем тут мультик и рождение своего ребенка? Я не понимаю.

— При том. Я рожу, возможно даже не одного, а ты потом решишь, что тебе все это не нужно.

— Откуда такой вывод?

— Ты не живешь со своим ребенком, Давид, а она очень по тебе скучает. Если ты не хочешь брать ответственность за Хадю, отдай ее матери, я не думаю, что Милана кончена, и ей по хрену на малышку, — смотрит на меня вполне серьезно, веселости нет, как при упоминании мартышки.

— Ты серьезно? Ты идеализируешь Милану, как мать. К твоему сведенью, из-за нее дочь не разговаривает! — прикусываю изнутри щеку, чувствуя, как меня накрывает гнев. Тот самый гнев, что был тогда… давно, когда я нашел своего ребенка, спрятавшегося в шкафу. — Я даже под дулом пистолета никогда ей не отдам Хадю навсегда! — рявкаю.

Понимаю, что не прав, что Алена не виновата в поступках бывшей жены, но слишком давно меня так не задевали. Убираю руку с плеча, сжимаю кулаки. Лицо жены напряженно, губы сжаты в тонкую линию. Сердце сжимается от картинки, что вижу перед глазами. Моя девочка, моя крошка сидит в шкафу в майке и трусиках, смотрит на меня большими глазами, в которых застыл страх, ужас. С тех пор Хадя боится темноты и молчит. Я могу только догадываться по какой причине.

— Извини, — выдавливаю из себя, отворачиваясь. Я пообещал однажды, прежде всего самому себе, что никогда и словом не оскорблю Милану, никогда не буду о ней говорить в негативном ключе, как о матери. Никогда не буду обвинять в изменениях с дочкой. Но сегодня мое слово потеряло силу, впервые из меня вырвались первые обвинения.

31

* * *

— А платья брать? Босоножки? — Давид качает головой. Судя по его вещам, нужно брать удобные кроссовки, пару джинсов, свитера, финскую не продуваемую куртку.

— Мы прям наверху горы будем жить? Мы точно едем в горы? А то мне кажется, что мы едем на Северный полюс, — Давид усмехается, придирчиво смотрит на мое содержимое.

— Ты сама по себе мерзлячка?

— Никогда на Севере не была, но сплю под теплым одеялом.

— Это я помню. Возьми побольше теплых вещей.

— А ты предпочитаешь держать себя в прохладе, — игриво приподнимаю бровь, Давид прищуривает глаза. Вот уже три дня мы гостим у его бабули, спим в одной кровати. Без секса.

— Там условия есть?

— Обычные. Не жди пять звезд и все включено.

— Ок, теперь понятно, чего ты такой неприхотливый, хоть и живешь в элитном доме и можешь позволить себе каждый день на ужин омаров.

— Никогда не понимал, зачем тратить деньги на еду. Лучше вложиться в дело, которое потом будет тебя кормить.

— О, та ты еще и инвестируешь? Какой у меня муженек, точно Скрудж МакДак.

— Ну, не настолько я скуп, но почему бы не приумножить свое состояние, если есть возможность.

— А если ты допустим разоришься?

— У нас по-прежнему люди любят эксклюзив, не такое, как у всех, поэтому мои руки меня прокормят. Моя семья никогда не будет знать лишений.

— Впечатляет, от голода не сдохну. Там хоть кормят или будем есть из консервных банок?

— Обычная еда есть, если ты ждешь лягушачьих лапок, спешу тебя разочаровать.

— О, какая жалость! — всплескиваю руками, прижимая их к груди. Давид сдерживает улыбку. — Я так люблю эту мерзость! Пару раз тошнило, но ничего страшного.

— Кстати, надо активированного угля взять, — прикусывает верхнюю губу, отворачиваясь к шкафу, чтобы достать чемодан.

— Насколько мы едем? Судя по количеству одежды — месяц точно.

— На неделю.

— Пыф-пыф, всего лишь. Я думала у нас медовый месяц, а тут карикатура месяца.

— В январе выберемся к солнцу.

— Это хорошо, — улыбаюсь, ободренная, что все же улечу из России.

Наши сборы занимают чуть больше часа. Провожает нас бабулик, дав еще в дорогу еды, жалко, что Хадя в это время уже спала. Вчера мы с ней до самого позднего вечера смотрели мультики, играли в настолки, рисовали. Весь день я была с ребенком, не отходя от нее ни на шаг. Давид занимался своими делами, только перед сном пришел почитать сказку. Хадя его любит, как может любит дочка своего отца. Пока он читал ей забавные истории о маленькой дерзкой мартышке, она жалась к нему, перебирала его пальцы на одной руке. Так и засыпала, сжимая его ладонь.

Дорога в горы, точнее в поселок в горах, оставляет желать лучшего. Сначала меня все вокруг интересовало, но через пару часов стало клонить в сон, но из-за колдобин заснуть невозможно. Давид как всегда за рулем предпочитает молчать, да я и не смею его на такой дороге отвлекать. Беру мобильник, вставляю в уши беспроводные наушники, прикрываю глаза. Хорошо, что у меня огромный плей-лист музыки, под спокойные мелодии умудряюсь прикорнуть.

— Мы приехали? — сонно спрашиваю, когда машина наконец-то останавливается.

— Удивительно, что ты умудрилась поспать, — улыбается Давид. Смотрю на него и не узнаю. Лицо расслабилось, на губах и в глазах таится улыбка, которая готова вот-вот появиться во всей красе. Кажется, именно горы ему и нужны для отдыха.

Нас встречает мужчина и здоровается с Давидом на непонятном мне языке, улыбается, кивает головой. Милый дядя. Оглядываюсь по сторонам, стараюсь сохранить лицо, а это сделать сложно. Я знаю, что в поселках не так, как в городе, но чтобы совсем не так, к этому не была готова.

— Пойдем, — Давид берет наш чемодан, кладет одну руку на талию. Мужчина ведет нас к неприметному дому. Я же не жить приехала сюда, переживу. Навстречу выходит женщина, приветливо улыбается, поправляя на голове платок черного цвета.

— Добры вечер, Давид. Как доехали?

— Добрый вечер, Лида, нормально.

— Я приготовила вам комнату, — смотрит на меня, я как можно естественнее улыбаюсь.

— Алена, жена Давида, — протягиваю руку, — Рада знакомству!

— Лида, жена Майрама, — приятная женщина, позже обязательно с ней побеседую, сейчас мне нужна кровать. Я устала, это поняла, как только зашли в дом, где пахло выпечкой, было тепло.

Комната, как и дом внутри, небогата, но есть двуспальная кровать. Давид ставит чемодан у дверей, я падаю на кровать в позе звезды и прикрываю глаза.

— Я в шоке.

— Я так и думал, — ложится рядом, чувствую его тепло, его дыхание. — Вот в этом и есть настоящий Кавказ, а не все эти дома с комфортом городского жителя.

— Как они тут живут? — задерживаю дыхание, ощутив теплую ладонь у себя под водолазкой.

— Трудно, конечно, но горцы не жалуются, а радуются тому, что есть, наслаждаясь красотой гор и природы вокруг. Я надеюсь, что не смотря на скудность обстановки, некоторые неудобства, ты сумеешь ощутить здешнее великолепие, — дрожу от нарастающего желания. Не знаю, что я должна оценить, это потом. Сейчас я ценю то, что муж мой целует меня за ушком, оглаживая мой живот, подбираясь к грудям. Хлопковый бюстгальтер в спортивном стиле рулит, мои тоскующие груди до прикосновений в свободном доступе. Давид тяжело дышит, утыкается лбом мне в висок, обводя пальцем сосок.

— Тут стены, наверное, еще тоньше, чем дома у твоей бабушки, — приоткрываю глаза, поворачиваю голову. Давид смотрит на меня черным взглядом, точнее смотрит на мои губы.

— Хозяйские комнаты на другой стороне, но если будешь громко стонать, могут услышать.

— Я буду стонать? — насмешливо приподнимаю губы, их тут же сминают в жадном поцелует. Наваливается на меня сверху, обхватывает мою голову, проникая языком так глубоко, как никогда ранее. Обхватываю ногами его талию, прижимаясь бедрами к его бедрам, ощущая сквозь ткань наших джинсов его эрекцию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Ты ехал черт знает куда, чтобы меня трахнуть подальше от бабушки? — выдыхаю, когда отрывается от моих губ. Снимает с меня водолазку, расстегивает джинсы и снимает их.

— Давид?

— Да, Алена, я ехал сюда с тобой, чтобы трахать тебя двадцать четыре часа все семь дней, не переживая, что нас могут прервать, — у меня аж дар речи пропадает от такого признания.