— Серьезно? — приподнимаю брови и бедра, лишает меня трусов. Я стараюсь не показывать своего нетерпения, но мои глаза горят, наблюдая за поспешным раздеванием муженька.

— Как никогда, — толстовка в сторону, джинсы следом летят на пол к моим вещам.

— Я сама, — подрываюсь на кровати, как только берется за резинку боксеров. Убирает руки, щурит глаза, я опускаюсь перед ним на колени. Облизнув губы, неторопливо поглаживаю через ткань напряженный член. Он горячий, пульсирующий, реагирующий на каждое мое движение.

— Я хочу сделать тебе приятное, — смотрю снизу — вверх в глаза, Давид так же облизывает губы.

— Я не возражаю, — смотрит сквозь опущенные ресницы, напрягая пресс, как только я оттягиваю резинку и позволяю его члену вырваться на волю.

В теории я знаю, как делать минет, просветили некоторые сайты категории восемнадцать плюс. На практике мне страшно сделать что-то не так. Оглаживаю пальчиками по всей длине, чувствуя подушечками пальцев каждую венку. Целую сначала напряженный живот, россыпь поцелуев смещается ниже. Дую на кончик, осторожно лизнув языком. Вскидываю глаза вверх, Давид пристально за мной наблюдает. Я теряюсь, смущенно отстраняюсь.

— Что? — воинственно задираю подбородок. Если сейчас скажет, какую-нибудь чушь, встану и уйду. В другой конец комнаты.

— В рот возьми. Только не откуси, — не понимающе смотрю несколько секунд, потом смеюсь, качая головой.

— Шутить изволишь?

— Никак нет. Держу себя в руках, хотя терпение совсем на исходе, — гладит меня по голове, улыбается. — Ты мое чудо, — это произносит с такой нежностью в голосе, что я верю ему. Верю, что его чудо, персональное. Меня вновь заполняет до макушек то самое чувство необъятной любви, когда хочется дарить ласку, нежность, вызывать улыбку, раствориться без остатка в любимом человеке, ничего не требуя взамен.

Мне теперь не просто хочется, я упиваюсь сама тем, что могу подарить ему себя без остатка. Давид ненавязчиво помогает мне понять, что ему нравится, как ему хочется, не принуждая меня перепрыгивать через себя. Делая ему хорошо, я сама испытываю удовлетворение.

— Божечки, как же хорошо, — шепчу в губы мужа, когда он заполняет меня собой, предварительно вновь нацепив презерватив. Целует, прикусываю его нижнюю губу, обнимая ногами-руками его тело, скорей мешая, чем помогая ему двигаться.

— Давай ты сверху, — сказал и умудряется перевернуться на спину, не разъединяясь ни на секунду.

— Вау! — впечатлена его маневром и новым ощущением. — А вы, батенька, однако аз в плане секса, — ухмыляется, обхватывая мои груди.

— Давай, Аленушка, дерзай в своей любимой позе, вы так часто об этом говорили, пора продемонстрировать на деле.

— У меня слов на тебя нет, Давид, — опираюсь ладонями на его грудь, поднимая и опуская бедра. Все чувствует как-то по-другому. Более остро, более ярко. Я на взводе, чувствую приближающую волну цунами, то ускоряюсь, в попытке быстрее потонуть, то замедляюсь, надеясь, что вот-вот накроет, но не хватало какой-то малости. Давид сжимает мои груди, пропуская сквозь пальцы соски, закрываю глаза настроившись на одну волну. И вот…вот…шумит где-то рядом, ускоряюсь, но силы на исходе. Одна рука мужа опускается на низ живота, усиливает давление. Я впиваюсь ногтями в его грудь.

— Ах… — не кричу, а просто выдыхаю. Открываю глаза, все мутненько как-то, расплывчато. Пора наведаться к окулисту, что-то во время секса меня подводит зрение. Это не первый раз, между прочим.

Давид сжимает мои бедра, совершает несколько мощных выпадов, замирает, зажмурив глаза без звука. Хватка ослабевает, и я позволяю себе свалиться ему на грудь, заметив следы от своих ногтей. Целую отметины.

Несколько минут мы просто лежим, выравнивая дыхание. Теперь мне уже не так и неприятны неброские обои на стенах, и занавески на окнах миленькие. И солнце кажется появилось, по приезду его то чего-то не наблюдалось. Чувствую себя кошкой, тело тянется к ладони Давида, он поглаживает меня по спине.

— Что будем делать? — приподнимаю голову, трогаю его губы пальцами. — Через час опять повторим? Или сколько там нужно мужикам для восстановления? — молчит, губы застыли в какой-то блаженной полуулыбке, все так же лежит с закрытыми глазами, вырисовывая на моей коже какие-то узоры пальцем.

— Ты серьезно, что ли про двадцать четыре часа? Это сколько ты взял с собой пачек презервативов? Что-то не видела их в чемодане. Чего ты молчишь?

— Мне хорошо. И говорить совсем не хочется, — один глаз зажмурен, другой на меня смотрит. — Конечно, я преувеличил по поводу двадцать четыре часа. Секс хорошо, но не это главное.

— А что главное? — с замиранием сердца спрашиваю, по — глупому надеясь на признания.

— Я здесь, среди гор, мне впервые за последние полгода хорошо на душе, рядом ты, — разочарованно вздыхаю, так себе признание, хотелось бы более романтического. Кладу голову ему на грудь, дабы скрыть разобиженное самолюбие.

— Я ни с кем сюда не приезжал, — добавляет чуть позже, накрывая нас двоих одеялом. — Всегда один. Это мое убежище, все знают, что я еду в горы, но куда именно — никто.

— Это безрассудно! — возмущаюсь его безответственностью. — Я хоть и не родилась здесь, но наслышана, какие тут бывают различные чп. Ты и в этот раз не сказал, куда мы едем? — страшно. Я понимаю теперь, что на дорогу, по которой мы ехали, могли в любой момент упасть камни сверху, или земля под колесами машины могла внезапно стать подвижной. И вообще хочу домой, обратно.

— Я сказал бабушке.

— Хорошо, что хватило мозгов, — поднимаюсь, рассердившись, но Давид перехватывает меня за запястье, тянет обратно на себя.

— За последние десятилетия тут ничего не происходило. Вряд ли сейчас что-то случится.

— Это горы.

— Это мой дом, — вот так. Любишь горца, люби его родные края, без которых он не дышит. А то, что Давиду здесь хорошо, это видно невооруженным глазом, это чувствуется рядом с ним.

— Я постараюсь полюбить твой дом, — со вздохом произношу, он крепче прижимает к себе, поцеловав в макушку. Твой дом — должен стать моим.

32

* * *

Новизна от нового места у меня проходит через три дня, особенно если локация пребывания не меняется. Первые дни я визжала от радости, видя перед глазами величественные горы, впервые совершила долгую прогулку верхом на лошади, балдела от чистейшего горного воздуха. Три дня я вырубалась быстрее, чем голова касалась подушки. Потом я заскучала, но продолжала изображать восторг. Ради Давида. Он здесь совершенно другой. Расслабленный, улыбающийся, шутливый. А как он чувственно занимался со мной сексом, я готова была и дальше делать вид, что мне нравятся эти спартанские условия, простая еда, отсутствие интернета и красивая природа.

— Какие сейчас у нас планы? — выхожу во двор, заплетая волосы в косу. Судя по тому, что нам седлали лошадей, вновь едем кататься в горы. Давид оказывается превосходный наездник. Если я боялась даже рысью ездить на лошади, предпочитая спокойный шаг, то мой муж на вороном коне носился по местности, как угорелый. При чем, что животное, что он — выглядели довольными, пот с них тек в три ручья.

— Покатаемся возле гор, — подходит ко мне, застегивает куртку, улыбается. Господи, я так привыкла к этой улыбке, что не представляю, как буду потом жить без нее, когда мы вернемся домой.

— Может еще шапку на меня на тянешь, заботливый ты мой?

— Можно, сегодня прохладно, а я не хочу, чтобы ты заболела.

— Ты меня согреешь, если что, — откровенно намекаю на жаркие наши ночи, ухмыляется, прикасаясь костяшками к щеке.

— Обязательно, — чмокает в губы и отворачивается, направляясь к лошадям. Крепись, Алена, за эту неделю он намного больше к тебе прикасается, чем когда вы у бабули в доме или в Сочи. Ради вот этой ласки я молчу, не закатываю истерики из-за съедавшей меня скуки, реагирую на все с радостью, что он мне предлагает.

Мы не спеша выезжаем их поселка. Местные детишки провожают нас некоторое время, они любят издалека смотреть на меня. Я выделюсь внешностью, одеждой на фоне местного колорита.

— Чудесное место. Сюда можно возвращаться каждый раз, когда в жизни наступает путаница, нужно подумать, — горы рядом, они с виду безобидные, но я все же их побаиваюсь. Слышала, как Лида с кем-то из местных женщин переговаривалась по поводу того, что в соседнем районе предупреждали о возможном сходе снега.

— Именно это я и делаю, — Давид управляет лошадью одной рукой, смотрит вперед. Я понимаю, что сейчас он настроен поговорить на более личные темы. Эта поездка немного нас сблизила, мы учимся доверять друг другу.

— Как ты нашел этот поселок? Посоветовали знакомые или тыкнул пальцем наугад?

— Скорей просто ехал и приехал, — усмехается, придерживая своего коня, когда тот спотыкается об камень.

— Ого, даже так.

— Просто мне нужно было уехать из дома. Со всех сторон давили, прессинговали, что-то требовали. Бабушка предлагала уехать мне к своей сестре в соседний город, но я понимал, что мне нужно одиночество.

— Так все достали?

— Типа того. Мы с Миланой были женаты уже три года, родственники недоумевали почему у нас до сих пор нет детей. Обычно за этот срок второго рожали все вокруг, а мы все никак.

— Она не могла родить? Врачи поставили бесплодие? — Давид непонимающе на меня смотрит. — Ну три года и никак, значит что-то с ней или с тобой не так.

— Да все так, просто, когда муж набегами дома, а секс от случая к случаю, не всегда получается забеременеть. Хадя все же родилась, — улыбается, вспомнив дочь. Надо все же уговорить его забрать девочку с собой, они оба в этом нуждаются.

— Почему ты не забрал с собой жену? Было бы сейчас пять детей и не развелись, — фу, противно от самой себя, но сохраняю лицо. Я не ревную, я просто рассуждаю и интересуюсь прошлым мужа.