— Знаешь, когда мои родители стали жить отдельно, я была обижена на весь мир, — господи, как разговаривать с четырехлетней малышкой о взрослых проблемах? — Мне, правда, было побольше лет, чем тебе, — поднимает голову, черные бровки сведены к переносице, но слушает.

— Мама уехала жить в страну, где тепло, а папа женился на другой тете. А я… — а я стала вести себя, как последняя высокомерная сучка. Тратила бездумно отцовские деньги, не считая нужным их считать. Задирала нос, считая себя королевой. Грубила, когда хотелось внимания. Провоцировала…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Я плохо себя вела. И однажды мой папа решил, что мне следует повзрослеть. Я знала о его планах, — смотрю на Хадю, она продолжает внимательно слушать меня. — Я встретила твоего папу. А дядя Омар… — сразу напрягается, в глазах испуг, я улыбаюсь. — Он решил, что твоему папе очень нужна такая жена, как я, — отодвигаю в сторону кресло, сажусь рядом с Хадей.

— Сейчас без тебя и без твоего папы, я не представлю свою жизнь, — обнимаю малышку, усаживаю ее на себя, глажу по голове. — Я очень вас люблю. Может не всегда у меня получается правильно выразить свои чувства, но… — беру маленькую ладошку, перебираю пальчики, целуя каждый. Хадя свободной рукой начинает гладить меня по голове. Быстро моргаю, чтобы не разрыдаться перед ребенком. Ее ласка напоминает ласку Давида. Неужели он меня жалеет? Смогу ли я вызвать у него чувство любви? Сможет он ко мне испытать то, что испытываю я, каждый раз смотря ему в глаза, трепеща от его прикосновений?

— Алена! — в комнату врывается обеспокоенный Давид, наткнувшись взглядом на нас, осторожно прикрывает дверь. Надеюсь он не будет сейчас нас поднимать с пола и читать мораль.

— А я думаю, куда мои девочки запропастились, а они тут затихли и секретничают, — к моему удивлению, садится на пол к нам. — И какие у нас тут тайны? Мне можно узнать?

— Мы рассуждаем на тему будущего отпуска.

— И куда решили? На моря или в горы? — Хадя оживает при слове горы, смотрит оживленно на папочку. — В горы? Втроем? — она активно кивает головой. Ты моя сладкая девочка!

— В Швейцарию?

— Чего это? У нас тут есть Домбай и Архыз, я сегодня позвоню знакомому. Только, Ален, пятизвездочного отеля не обещаю.

— Кажется, в горах, когда мы были вместе, тоже не наблюдалось «все включено», ничего, я жива. Там действительно будет снег? А то, если смотреть на прогноз в столице, его в нашей стране катастрофически не хватает.

— По-моему, в Сибири его с избытком. Пойдемте, уже накрыли стол, — встает, подхватывает дочь, помогает мне встать. — Спасибо, — шепчет мне в ушко, целуя за ним.

Спускаемся на первый этаж, в столовой уже во всю идет рассадка, Давид ведет меня в конец большого стола. Мы садимся рядом друг с другом, Хадю усаживает к себе на колени. Помня просьбу молчать, скромно улыбаюсь, вежливо общаюсь с соседями. Даже не реагирую на недовольные взгляды некоторых родственниц, а вот прищур бабушки Тамары постоянно направлен на меня.

— Я как-то не так себя веду? — тихо спрашиваю у Давида.

— Почему ты так решила?

— Она на нас постоянно смотрит.

— Наверное, ей нравится твое поведение. Во всяком случае… — понижает голос, я покрываюсь мурашки от возникшей хрипотцы, уже догадываясь, о чем сейчас скажет. Наклоняю в его сторону голову.

— Помнишь, я как-то просила шелковые простыни, свечи, шампанское… — Давид улыбается, прикусывая губу. — Я все еще жду романтических поступков, дорогой муж.

— А как же гости на красной машине? — блин, на нас косятся, а мне хочется взбудоражить этих лицемеров. Хорошо, что Хадя уже слезла с его коленок, поэтому осторожно кладу руку ему на ногу, двигая ею вверх. Перехватывает, поднимает и прижимает ладонь к губам. Гуля краснеет, некоторые женщины смущенно отводят глаза в сторону, мужчины понимающе улыбаются, но старшее поколение все же осуждает взглядом.

— Гости сегодня утром уехали, — убираю руку, сажусь прямее, все же бабушка Тамара недовольно уже кинула в нашу сторону выразительный взгляд. Больше неприличного поведения я себе не позволяю.

Детей укладываем спать в одиннадцать часов. Речь Президента. Бой курантов. Загадываю желание. Смотрю на смеющегося Давида, отчетливо вижу на его руках черноволосого мальчишку и Хадю. Смахиваю со щеки слезы, встречаемся глазами.

— Почему ты плачешь? — обеспокоенно спрашивает. Осталось чуть-чуть, я должна успеть сказать ему свое желание, которое без него не исполнится.

— Я хочу от тебя сына, — как же страшно, вдруг его слова о сыне полгода назад были блефом, чтобы меня запугать. Вдруг он не думает о будущем, ведь по пути сюда напрягся, когда я заговорила о беременности.

Давид ставит бокал на стол, обнимает меня одной рукой за талию, второй обхватывает затылок, целует в губы. Взасос. Неприлично. Со стороны возмущаются, деликатно кашляют, кто-то шипит сквозь зубы. Я смотрю в карие глаза со смешинками.

— Я буду рад и дочке.

40

* * *

— Бой курантов был только час назад, а ты меня тащишь, как дикий пещерный человек в свою берлогу, — умудряюсь выпалить такое длинное предложение между жадными поцелуями.

— Я еще буду тебя любить, как дикий пещерный человек до самого утра, — на слове «любить» мое сердце пропускает три удара, в голове туман и на губах блаженная улыбка. Это по Фрейду, подсознание, однажды скажет, глядя в глаза.

— Ммм, значит мы никуда уже не поедем? — расстегиваю рубашку, мысленно матерясь на дизайнеров мужских рубашек, которые пришивают такие мелкие пуговицы.

— Поедем. Я бабушке сказал, что мы берем Хадю с собой, — стаскивает с моих плеч блузку, покрывая поцелуями плечо. Поддевает лямку бюстгальтера, медленно тянет вниз.

— Она так обрадовалась. Ей не хватает твоего внимания, — ух, я справилась с задачей, не вырвала с корнем пуговицы. Торопливо дергаю полы рубашки в разные стороны. — И все же думаю, что нам стоит ее забрать в Сочи, — какой же у мужа шикарный торс. Не перестаю восхищаться Давидом, правда, тайком, украдкой вздыхая. Вдруг еще зазнается, если узнает, что он мне нравится не только душой, но и телом.

— Ты уверена, что ты об этом думаешь? — одно движение длинных пальцев, верхняя часть одежды валяет в стороне, а мой пещерный человек прикусывает сосок. Путаюсь пальцами в его волосах, никак не могу понять, что мне надо: нагнуться к его макушке и вдохнуть его запах или выгнуться в пояснице, прижать сильнее к груди.

— Не уверена… — хриплю, прикусывая губу, чтобы сдержать рвущийся наружу стон. Так, сегодня не вспоминаю Боженьку….

— О боже… — закатываю глаза, ощущая под юбкой горячую ладонь Давида. — Что ты творишь?

— Ничего особенного, — затыкает мне рот жадным поцелуем, тем временем расстегивая сбоку молнию, освобождая меня из плена оставшейся одежды.

— Я раздета, а ты все еще одет, — недовольно бурчу, хватаясь за ремень на брюках.

— Ты умеешь молчать? — швыряет рубашку на пол, терпеливо ждет, пока я управлюсь с ремнем.

— Тебе было бы скучно, молчаливые были до меня, — облизываю губы и приседаю перед Давидом, слыша над головой сдавленный вздох. Я еще не аз плотских утех, но в интернете уже перечитала кучу сайтов эротичного содержания, нашла пару интимных курсов.

Напряженный член перед глазами. Осторожно прикасаюсь к кончику головки кончиком языка. Давид шипит, не хватает за волосы. Прикрыв глаза, облизываю по всей длине горячую плоть. Это высшая степень доверия. Сегодня у меня прям потребность сделать ему хорошо. Я прислушиваюсь к каждому его вздоху и выдоху, чувствую, как по телу пробегает волна дрожи. Обхватив его за бедра, ощущаю под ладонями стальные мускулы от напряжения.

— Алена! — на мою голову ложится его ладонь, заставляет вскинуть на него глаза. — Поцелуй меня, — это с удовольствием. Медленно поднимаюсь на ноги, прижимаясь к горячему телу. Сплетаются не только руки, но языки, дыхание, могли бы и тела.

Давид толкает меня на кровать, театрально падаю, не скрывая свою озорную улыбку. Его карий взгляд пылает, я облизываю пальцы и пошло развожу ноги в стороны, трогая себя между ними.

— Ты сведешь меня с ума, — хрипит, с интересом наблюдая за моей рукой.

— Тебе же нравится, — утверждаю, следя за его рукой на члене. Ухмыляется, обжигая меня жарким взглядом. Не думала, что когда за тобой наблюдают, и ты наблюдаешь, заводит не хуже, чем поцелуи и ласки. Все же бокал шампанского сыграл роль, на трезвую голову я бы залезла под одеяло и, как девственница в первую брачную ночь, дожидалась суженного.

— Нравится. Ты мне очень нравишься и все твои закидоны, — нависает надо мной. Странно смотрит в глаза, потом на губы, вновь возвращается к глазам.

— Прошедший год меня порадовал.

— Мной?

— Тобой, — склоняется к лицу, нежно целует губы, неторопливо двигает бедрами, я навстречу, восторженно выдыхая. Он во мне, без преграды, в очередной раз чувствую его каждой клеточкой.

— Я люблю тебя, — целую подбородок, прикрывая глаза, подстраиваюсь под неспешным темп движений. В ответ Давид бормочет что-то непонятное, явно не на русском.

Спустя какое-то время, сжимая мужа руками-ногами, кусая его за плечо, чтобы не кричать на весь дом в своем удовольствие, чувствую слезы на губах. Слизывает солоноватые дорожки, целует закрытые веки, ускоряется, толчки становятся резкими, глубокими. Свой стон вдыхает мне в рот, замирает, покрываясь мурашками. Скольжу пальцами по каждой на коже спине. Не спешим разъединяться, едины.

— Ты правда не против, если будет девочка? Я просто еще не посмотрела по-восточному календарю, когда там надо активно трудиться для зачатия мальчика?