— Я рад за тебя. Правда, вид твой внушает недоверие по поводу этого радостного события.

— Я просто еще от стресса не отошла, — и это истинная правда. Утром при плановом осмотре врач уверенно заявил, что угрозы моему состоянию нет, но пару дней еще полежу под присмотром. Меня до сих пор бросает в холодный пот, вспоминая, как у меня все поплыло перед глазами. Это беспомощное состояние, когда ты ничего не можешь сделать, никого не можешь позвать, внушает ужас и после. Если бы не Хадя… Не ее звонок бабулику… Нет, не хочу думать об этом. Хорошо, что папа приехал, быстро меня доставили в больницу. Я ненавижу уколы, капельницы, запах лекарства, но в этот раз все это стоило перетерпеть во благо. Никто не подозревал, насколько я была напугана, выбита из колеи и потеряна. Мне хотелось кричать, требовать ответа, но кусала изнутри щеку, надеясь на профессионализм врачей. Папа тоже выглядел бледным и испуганным. Потом уже, когда угроза миновала, все выдохнули, я попросила ничего не говорить Давиду. Боялась. Меня все еще подъедали мыслишки о его неверности, они и сейчас не исчезли с его приходом и уходом.

— Ну, подруга, рассказывай, как ты докатилась до такой жизни? — Алекс садится на стул, я на кровать. Смотрю на друга, а вспоминаю мужа. Его ночной визит. Давид и нарушение правил? Не, не слышали, но он пришел. Переживал, беспокоился, это меня немного отогрело от недельного внутреннего холода, но не заставило заглянуть в косметичку и вернуть обручальные кольца на место. Я их сняла однажды ночью, ощутив в душе полную безнадегу, молчаливо глотая горькие слезы. Нельзя ведь в голос рыдать, кричать, можно было так напугать Хадю.

— Вот скажи, почему мужчины порой не понимают, где накосячили и делают вид, что не при чем?

— Смотря, что ты имеешь ввиду.

— Не могу точно сформулировать свою мысль, но вот допустим ты и Джон. Ты уехал в командировку, Джон остался дома. Случайно в «Инстаграме» натыкается на ряд репортажных фотографий, где видит тебя в обществе симпатичного парня.

— И? Это не развод и не девичья фамилия.

— Даже если этот симпатичный парень трется возле тебя, по-хозяйски лапает тебя, а потом ты смотришь так, словно хочешь попробовать с ним секса.

— Я так смотрю? — Алекс смеется, качает головой, прикрывая рот ладонью. — Но ты ж не знаешь, о чем я подумал именно в эту минуту, когда смотрел на парня выразительным взглядом.

— Я знаю, как мужик смотрит на бабу, когда хочет ее трахнуть.

— Не буду с тобой спорить, с беременными женщинами это опасно.

— Я серьезно, Алекс! Считай, что именно сейчас ты решаешь участь моего брака!

— О нет, не надо на меня возлагать такую ответственность. Не проще поговорить с мужем?

— Проще поговорить с ослом, потому что он осел.

— Язвишь. Обидел что ли?

— Он странный…

— Но при этом ты вышла за него замуж и не сбежала. Справку от психиатра нужно было требовать в клубе или уже когда тебя похитил.

— Да не в этом дело. Он странный, что не замечает или делает вид, что не замечает, как женщины пытаются его соблазнить. Сначала секретарша чуть ли не стелилась перед ним, потом «коллега» утром забегает к нему в номер в «приличном» виде.

— Голая что ли?

— Нет, расстегнутая рубашка, а-ля небрежность во всем прикиде, словно только что встала с кровати.

— Сейчас такая мода. Муж не объяснил причину ее присутствия?

— Я его и не спрашивала. У меня глаза есть, сама все прекрасно вижу.

— Ох, Ален, сдается мне, что ты скорей придумала то, что увидела. Сама ведь сомневаешься, — Алекс пересаживается ко мне, щипает за щеку. — Любишь, вот и злишься, что другие на него слюнки пускают.

— Меня бесит, что он никак на это не реагирует! Словно так и должно быть! Словно блаженный какой-то!

— А как он должен реагировать? Уволить секретаршу? А если она хороший специалист? — слова Алекса напоминают мне слова Давида, когда он объяснял мне, почему Варя его устраивает. И ведь знал, наверное, о нервном дыхании своей сотрудницы.

— Ок. А коллега?

— Нужно было послать, — смеется, кладет руки мне на плечи и притягивает к себе. — Ревнивица ты. Уверен, что твой муж даже не подозревает….

— О чем не подозреваю? — раздается ледяной голос Давида. Мы с Алексом, как подростки, которых застал за неприличным занятием директор школы, шарахаемся друг от друга. Вот это, блин, попадос!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Привет, — Алекс быстрее меня приходит в себя, слезает к кровати. Давид подобно хищнику следит за каждым его шагом с опасным прищуром. — Я Алекс, друг Алены.

— Друг? — недоверчиво изгибает бровь.

— Ну не коллега же, — язвлю, скрещивая руки на груди. Защитная реакция при ощутимом негативе — это разозлиться в ответ. И я злюсь. Злюсь за Париж, за Элен, за то, что не понимает, почему я злюсь. Давид медленно идет в сторону стола, кладет на него букет цветов. Красивый букет. Ставит на стул пакет. Может привез вкусняшку?

— Давид, муж Алены, — ровным голосом представляется, с непробиваемым лицом протягивает руку Алексу. Тот незамедлительно ее пожимает и расплывается в улыбке, но его харизма на муженька не действует. Да, друг, муж у меня по женщинам.

— Наверное, хороший друг, раз обнимаетесь. Почему я раньше о тебе не слышал и не видел?

— Видел, — встреваю в разговор. Ей богу как на трибуне сижу, наблюдая за куражами двух самцов. Ток один просто заигрывает, дразнит, второй готов вонзить свои клыки в глотку сопернику.

— Не помню.

— Еще бы. Это было год назад, перед торжественной свадьбой у тебя на родине.

— Понятно, — вот так тебе, положительный ты мой, выкуси. Прочувствуй всю мою иронию в каждом слове.

— Ты ж многое предпочитаешь не замечать! — обида прорывается через дамбу сдержанности, Давид хмурится, уставившись на меня. — Алекс — друг. Лучший друг. Он у меня в жизни появился задолго до тебя. Поэтому прекрати строить из себя Отелло и еще демонстрировать горское упрямство.

— О чем ты сейчас? — муженек сокращает между нами расстояние, замирает в шаге от кровати. — Что за претензии без объяснений? Что опять ты себе придумала, пока меня не было? — глаза сверкают, злится, но голос не повышает.

— Я не придумала! — швыряю в него подушку, отворачиваюсь, сжавшись в комочек. Прячу лицо в волосах, ладонях. Рядом вздыхают, присаживаются.

— Ален, — ласково произносит Давид, дотрагиваясь до моего плеча. — Объясни мне, что могло произойти за пару часов ночи? Что я делаю не так?

— Все ты делаешь так, — бурчу, дергая плечом. — Где моя башня? Где мои круассаны? А духи? — поднимаю голову, откидываю волосы. Алекса нет. Видимо решил смыться из пьесы, где роли для него не предусмотрено. Интересно, Давид приревновал? Проверим.

— Ах, Алекс ушел, — в голосе больше трагизма, в глазах пытаемся изобразить печаль. Лицо ожесточается, губы поджимаются, сердито выдыхает.

— А зачем нам третий лишний?

— Между нами всегда есть третий лишний, — склоняю голову, приподнимаю подбородок. — Твоя бывшая. В день нашей свадьбы позвонила и потребовала твоего присутствия. Ты подорвался. Твоя бывшая секретарша, любительница дешевых постановок. Если бы я была более истерична, не избежать нам развода. Ну и вдогонку — прелестная Элен, которая тебе показала все прелести Парижа. Каким-то чудом оказывается утром у тебя в номере.

— С Миланой я все равно буду общаться, встречаться, потому что не изменю факт, что она мать Хади. Варя уволилась, нашла себе другую работу, так что эту тему закрываем. Элен — она всегда так одевается. Она мне интересна только в работе, но не в сексе. Я тебе постоянно говорю, что люблю, раз люблю, нет в мыслях изменять. А вот ты… Кто этот Алекс на самом деле для тебя? Ты довольно нежно его обнимала.

— Ревнуешь? — прищуриваю глаза, пытаясь угадать, какие чувства по этому вопросу на самом деле у Давида.

— Очень.

— Не похоже. Не кидался тут с кулаками, не угрожал. Не проклинал.

— Я держу себя в руках, но лучше не провоцировать, кто знает, какой я в гневе. Наверное, зрелище не очень приятное будет.

— А если чуть-чуть? — указательный и большой палец показывать «чуть-чуть», Давид качает головой. — Ты меня не любишь! — надуваю губы. Усмехается, проводит пальцем по носу.

— Люблю. Очень люблю. До дрожи люблю, — встает, идет к пакетам, достает из него футляр.

— Сережки? Браслет? — любопытство берет свое, вытягиваю шею. Откидывает крышку. На бархатной ткани лежит подвеска тонкого плетения.

— У любой цепочки есть два конца, соединив их, получается замкнутый круг. Это мы с тобой. Мы — замкнутые круг.

— Но посередине отдельная цепочка.

— Да. С одним бриллиантом, но за каждого ребенка я буду к ней добавлять еще камень.

— То есть? Стоимость этого украшения зависит от того, сколько я рожу тебе детей?

— Именно.

— Это нечестно! — показательно обижаюсь, собираю волосы на одну сторону, поднимая их вверх. Давид застегивает цепочку, трогаю пальцем маленький бриллиант. Пока он один. Это пока…

— Я люблю тебя, — целует в плечо. Я молчу, не спешу отвечать. Пусть мучается.

54

* * *

— Я хочу селедку с лучком, — смотрю на Давида, он хмурится, придирчиво меня рассматривает, вздыхает и идет на кухню. Вдыхаю вслед, положив руки на довольно приличный живот.

Где обещанный миниатюрный животик? Врач все время обещала, что я буду выглядеть так, словно проглотила баскетбольный мячик. Реальность оказалась жестокой: я проглотила бегемота. И вечный жор. Жор-жор, меня на кухню опасно запускать, я вечно что-то буду жевать. Когда меня выписали из больницы, муж, родители (удивительно, мое положение сблизило маму и папу, Полине оставалось злобно пыхтеть дома, ибо я ее к себе не зову и не планирую) умилялись моему аппетиту. Через полтора месяца умом стала понимать ненормальность своего дикого аппетита, мои опасения подтвердила и гинеколог, когда приходила на очередной контроль. Вес увеличивался с геометрической прогрессией. Был созван семейный совет, мои близкие люди дружно решили снять с меня обязанность готовки, наняли помощницу по хозяйству. Еще водителя. Давид категорически запретил садиться за руль. Хорошо, что Хадю не отдали чужому человеку, малышка полностью принадлежала мне. Теперь я с ней часами разговаривала, пусть она почти всегда отвечала односложно или короткими фразами, но слышать ее «Мама», «Папа», — полцарства готова лично отдать, только слушать и слушать эти слова бесконечно. Конечно, меня первого время коробило от «мамы», поговорила с Давидом по этому вопросу, он убедил меня не заморачиваться. Мы еще не ездили к нему в родной край и Милана только от бабулика знает, что Хадя заговорила. Пару раз бывшая звонила, пыталась поговорить с малышкой, та только слушала и никак не проявляла желания с ней разговаривать.