— Твоя бабушка одна живет? — спрашиваю, как только покидаем двор, у которого сто пудов есть уши и глаза.

— Нет. С ней живет ее младшая дочь с семьей.

— Я так и думала.

— Почему?

— Ну, как-то странно бабуле разъезжать на джипярах. Куда мы идем? К баранам?

— Прогуляемся.

— Расскажешь ей нашу историю знакомства? Она будет в шоке, начнет отговаривать тебя от женитьбы.

— Не думаю. Она единственная поддержала, когда я поступал в Москве. Именно она одолжила мне денег на открытие собственного дела, когда отец со скандалом отказал.

— Повезло.

— У тебя разве нет родного человека, кто поддержит? — в горле от его вопроса пересыхает, облизываю губы, смотрю в даль, даже вижу очертания гор.

— Там горы?

— Ты не ответила на вопрос.

— У меня нет человека, который бы поддержал.

— Родители?

— Мама в Италии, папа строит свою новую семью, куда я по мнению мачехи не вписываюсь.

— Я так понимаю, ты с ним поругалась, и поэтому оказалась в клубе?

— Я в клубе всегда тусуюсь перед выходными, не зависимо от того, поругалась или нет. Но когда мы с тобой познакомились, я с ним поругалась.

— Если не секрет, почему?

— Он пригрозил мне урезать бюджет, если я не выйду замуж за человека, которого мне подобрал. Я решила, что достаточно взрослая, чтобы самой выбирать себе спутника жизни.

— Вечная проблема отцов и детей, — усмехается. Проходим мимо магазина, понимаю, что хочу пить. Чая видимо мне совсем мало.

— Купишь воды?

— Хорошо, — скрывается в небольшом магазине, а я идут к дороге, заметив малышню, играющую возле проезжей части. Странно, что никого из взрослых рядом нет. Оглядываюсь, вижу распахнутую калитку. Скорей всего дети вышли без спроса и сейчас перебирали камешки.

Играли два мальчика и три девочки. Забавно, что не все были черноволосыми, смуглыми. Скорей они были русоволосыми, одна девочка с задорными кудряшками, две с прямыми волосами, собранные в простой хвост. Я, потеряв всякий интерес к малышне, отворачиваюсь, замечаю краем глаза, как из-за порота вылетает внедорожник. Во мне нет материнского инстинкта, к детям всегда отношусь с осторожностью, стараюсь особо не пересекаться, но что именно сейчас меня подтолкнуло обернуться, не знаю. Одна из девочек с прямыми волосами бросает камушек на середину дороги, кудряшка не смотрит по сторонам, делает несколько шагов. Я реагирую быстрее. Перебегаю дорогу, хватаю малышку подмышки, неудачно подворачиваю ногу, падаю на колени на эти гребаные камни. Боль в лодыжке, боль в коленках, слезы из глаз — я не думаю. Ни о чем.

Машина проносится мимо. Слушаю свое гулко стучащее сердце в ушах, чувствую, как маленькие ладошки сжимают ткань платья на груди. Опускаю глаза на темную макушку. Епт твою мать! За одну гребанную секунду я поседела на полголовы. У меня даже жизнь не успела перед глазами промелькнуть, слишком коротка.

— Алена! — голос Давида полон напряжения. Подбегает ко мне, присаживается рядом. Поднимаю на него глаза, он сначала смотрит на меня, потом опускает взгляд на ребенка. Его не спасает даже загар, вижу, как бледнеет, расширяются зрачки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Над головой раздается несколько женских голосов на непонятном языке, сразу возникает шум, гам, образуется толпа. Давид выпрямляется, гневно начинает отчитывать какую-то женщину, а я все еще держу девочку в своих объятиях, а она почему-то не сильно реагирует на громкие разговоры. Всматривается в меня своими большими медовыми глазами, выражение которых ну совсем не детское. У нее невообразимо пушистые ресницы, пухленькие губки, при этом она не выглядит упитанным ребенком, я бы сказала, что немного худощава.

Мне хочется попросить всех заткнуться. Слишком много суеты из-за ничего, хотя это я торможу, последствия шока. Смотрю на Давида. Выглядит холодным, отстраненным, сердится, в голосе металл, каждое непонятное слово бьет больно, даже мне неприятно. Отчитываемая женщина уже во всю рыдает, заламывая перед собой руки.

— Иди ко мне, Хадя, — ласково произносит Давид, осторожно забирая у меня девочку. Она обхватывает его за шею, кладет свою головку ему на плечо, продолжает смотреть на меня сквозь ресницы. Я чувствую на своем лице ее внимательный взгляд.

— Ты можешь встать?

— Я? Конечно, не принцесса! — не спеша поднимаюсь, скрывая за широкой улыбкой боль. Больно ноге, скорей всего потянула, еще ноет коленка, задирать платье при толпе незнакомых людей не хочу и не желаю. Сделав шаг, прикусываю губу, одариваю Давида веселым взглядом, он хмурится. Что-то быстро говорит рядом стоящей девушке, та кивает головой, забирает у него малышку. Я не успеваю понять, что он задумал, как подхватывает на руки. Рефлекторно обнимаю его за шею, прижимаясь к груди.

— Держись крепко. Скорей всего подвернула ногу, — и как рыцарь в дамских исторических романах понес меня к дому своей бабки. Будь я чуток романтичнее и питала к нему какие-то чувства, нафантазировала себе сейчас великую любовь вопреки всем обстоятельствам. Слава Богу, такого бреда у меня в голове не возникает, я прекрасно понимаю, что Давид просто поступает по-мужски. И все же пахнет от него вкусно, я не ошиблась.

— Что случилось? — встречает нас бабуля, едва Давид со мной на руках появляется во дворе. — Почему Хадя здесь?

— Алена ее спасла.

— В смысле?

— Фатина кинула камень на середину дороги, та побежала за ним. Из-за поворота вылетел джип, — как он умеет так спокойно рассказывать ужас? У меня вновь руки холодеют, едва я вспоминаю, с какой скоростью пронеслась мимо машина. Прихватила не только пыль, но и мою душу, до сих пор еще не вернулась обратно в тело.

Вновь разговор ведется на местном языке. Девочку уносят, меня тоже куда-то несут. Оказывается в какую-то спальню. Давид осторожно кладет меня на кровать, снимает с ног балетки.

Какие у него длинные пальцы… И ногти ухоженные. Не обкусанные. И подушечки не сильно шершавые, по-мужски огрубевшая кожа. Каждое прикосновение бросает в дрожь. Я вздрагиваю, а он хмурится.

— Вроде перелома нет. Сейчас забинтуем, поедем в травмпункт, сделаем снимок. Где еще болит?

— Коленка, — задираю подол платья до бедер, рассматриваю содранную кожу, рядом шумно выдыхают. Или мне показалось? Поднимаю глаза, Давид не спешит отвести свои в сторону. У него итак черные глаза, сейчас вообще превратились в черную дыру, я не сразу понимаю, что перестаю дышать. Он нависает надо мной, склоняется все ниже и ниже, вот его дыхание уже на моих губах. Непроизвольно их облизываю языком, делаю глубокий вздох. Что происходит? Почему он так странно на меня смотрит? Почему в груди становится жарко? Какой-то момент я упустила между нами, когда внезапно стало вдруг волнительно и думаешь: поцелует или нет.

— Я принесла тут аптечку, — впервые за весь приезд сюда, я рада услышать голос старушки. Поспешно опускаю подол до колен, Давид тоже резко отстраняется. — Иди, проведай Хадю, — это она приказывает внуку покинуть комнату, я не провожаю его спину взглядом. Смотрю в сторону, больше всего интересуют обои, красивый на них узор.

— У малышки стресс, — зачем-то поясняет бабусик состояние девочки. — В такие моменты ей всегда нужен папа, — эм… я не ослышалась? Вопросительно всматриваюсь в лицо Тамары Магомедовны, или как ее там по батюшке, толком ведь не представилась.

— Хадя — дочка Давида.

9

* * *

Мне хочется ругаться матом. Как Сергей Шнуров. Так будет более понятнее, что я испытываю, услышав новость о семейном положении Давида. Вот падла. Второй женой захотел меня сделать или десятой, гарема ему захотелось?

Из меня рвутся самые нелестные слова, но я молчу. Изображаю дуру, киваю головой и бормочу «спасибо», «не стоит переживать», «да тут всего лишь царапина». Бабулик явно озадачилась моим поведением. Смотрит мне в глаза и пытается прочесть все, что на уме, а я все шире и шире улыбаюсь, широко распахивая невинно глаза. Эта роль идиотки дается мне с трудом, но Станиславский мной бы гордился. Устраивать скандал пожилому человеку не вижу смысла, а вот потрепать кое-кому нервишки и вытрясти душу очень хочется.

Меня оставляют одну. Я выдыхаю, падаю на подушки и смотрю в потолок. Давид женат. Или в разводе? Во всяком случае штамп в паспорте о браке у него точно есть, кольца нет, но это уже формальный атрибут. А может он стал отцом случайно? Мусульманин иль христианин, а потребности у мужиков одинаковы, и накосячить могут все. Ребенка ему подкинула непутевая мамаша? Или отобрал ребенка? Помню в университете поговаривали, что жители гор очень трепетно относятся к детям. И все, я ничего не знаю о традициях, нравах, мыслях этих горцев. Куда, блин, лезу? Оно мне надо? Наверное, стоит усмирить свою гордость, написать папе новый номер телефона и попросить его забрать меня отсюда. По дороге мне придется выслушать, какая я бестолочь, безответственная, что с этого дня меня берут под особый контроль, а возможно еще заставят вернутся в особняк. Полина будет просто в «восторге», как и я.

— Ты ей не сообщил о дочери? — о, разговор по душам возле двери. Это я должна услышать. Осторожно приподнимаюсь и сползаю с кровати, ковыляю к стулу, который удачно стоит возле двери. Некрасиво подслушивать? Ха, плевать на мораль, может узнаю что-то интересненькое.

— Зачем? — Давид раздражен инициативой своей бабули, наверное, смотрит на нее осуждающе, но эта женщина сможет справится с недовольством своего внука.

— Как зачем? Ты ж на ней жениться собрался!

— Бабушка, у нас с ней будет фиктивный брак. Брак, в котором не нужно вытаскивать все скелеты из шкафа и выворачивать душу наизнанку. Не стоило говорить ей о Хаде!