Они расцеловались.

— Это Антуан, — представила она брата, — мой охранник.

— А что же Свон? — выражение лица Гиацинты, кажется, дало очень четкий ответ, потому что Войл крякнул: — Понятно. Давайте поужинаем вместе. Как странно встретить вас здесь, в таком виде.

— А куда направляетесь вы, Серж?

— В столицу. Моя кузина нашла мне невесту, и я еду свататься.

От удивления она охнула.

Вот уж меньше всего Войл с его растрепанными седыми волосами, резкими чертами лица и привычкой говорить грубоватую правду походил на жениха.

— А что такого? Вы же умудрились выскочить за зеленого адъютанта! Этот мальчишка не справится с вами, Гиацинта.

— А со мной так необходимо справляться? Вы из тех мужей, которые держат жен в строгости?

— Вас, моя дорогая, на месте Траппа я бы и вовсе запер в шкафу. Уж больно вы прыткая.

— А при чем здесь вообще Трапп? Пусть запирает в шкафу свою Маргариту.

— Да ну бросьте. Я был с генералом, когда он получил известие о вашем замужестве. Вот уж никогда не видел, чтобы этот матерый медведь так ревел!

Гиацинта дернула плечом, не собираясь обсуждать эту тему дальше.

Трактирщик им принес еды и выпивки, и Антуан отрезал кусок мяса и положил его на тарелку Гиацинты.

— Представьте себе, — продолжал Войл, — вокруг кромешный мрак. Солдаты не знают с какой стороны подходить к оружию, так и норовят сбежать подальше от сражений, мы терпим поражения, отступаем, Трапп сутками в седле, а тут еще вы такой финт выкинули. Из-за вас мы чуть не проиграли войну к чертовой матери.

— Не преувеличивайте.

— Шкаф, Гиацинта, шкаф! Хорошо еще этот адъютант явился на службу после того, как Трапп немного успокоился. Я ему говорю — давай отправим мальчишку в какую-нибудь особо смертельную разведку. А Трапп говорит — ребенок же не виноват, что попался горгоне под горячую руку. Никогда не видел, чтобы любовники так берегли мужей.

Она невольно огляделась по сторонам, уж больно громко вещал уже изрядно выпивший Войл. Но всем были безразличны их разговоры.

— Значит, вы прошли эту войну бок о бок с генералом?

— О, Трапп призвал всех, до кого дотянулся.

— Трапп? Кто сказал Трапп?

Какой-то молодой офицер, проходящий мимо, пошатнулся и поднял повыше кружку с пивом.

— За великого генерала! — крикнул он.

Остальные посетители постоялого двора отозвались одобрительным гулом:

— За великого генерала!

Прижавшись спиной к холодному камню стены, Гиацинта наблюдала за всеобщим братанием.

Понеслись разговоры — кто, как и где воевал, и она поймала себя на мысли, что совершенно ничего не знает о том генерале, о котором говорят все эти люди. О хитроумном, решительном и смертоносном генерале. В этих рассказах не было ничего о человеке, который снисходительно посмеивался, наблюдая за её преферансами.

Генерал умел принимать необратимые решения, и ей впервые пришло в голову, что однажды он и её может списать на берег, несмотря на все его обещания не отдаляться от неё ни на шаг.

— Что за мрачный вид, Цинни? — спросил её Антуан.

— Задумалась о том, простишь ли ты меня когда-нибудь.

— Ты про ту ночь, когда ты предупредила Розвелла о нападении на дом Траппа? Я был в бешенстве, не знаю, что с тобой было бы, попадись ты мне тогда в руки. Выпорол бы, честное слово.

— Я и самой себе не могу объяснить, что именно меня тогда толкнуло на предательство.

Антуан пожал плечами.

— Ты бы стала предательницей в любом случае, чью бы сторону не выбрала. Классическая вилка.

— Я выбрала деньги.

— Ты выбрала Траппа. Ты всегда, при любых раскладах, выберешь Траппа. Как только я понял это, то перестал на тебя сердиться. Глупая маленькая Цинни.

— Почему глупая?

— Потому что все это очень плохо закончится, — грустно предрек Антуан.



47

Отправить Гиацинту к Ливенстоуну оказалось куда проще, чем Трапп рассчитывал.

Король так бурно радовался смерти его отца, что прятался от генерала, как дитя малое, но для того, чтобы вложить в монаршую голову нужные мысли, всегда был Розвелл.

Незаметно сопроводив горгону и Верда до выезда на тракт и убедившись, что за ними нет никакой слежки, Трапп с некоторой тяжестью на сердце предоставил путешественников самим себе. То, как быстро эта женщина покинула столицу, подтверждало его убеждение, что ей и самой не терпелось уехать, но все равно эта поспешность неприятно царапнула его. Могла бы хоть записку ему оставить, черствая горгулья.

Впрочем, он уже убедился в том, что Гиацинта не верит в эпистолярный жанр.


Куда сложнее было вытащить из берлоги Войла, который тяжело переживал потерю правой руки и был занят, в основном, беспробудным пьянством.

Возможно, Гиацинта отвлечет его от жалости к самому себе, а Трапп получит регулярные отчеты о том, чем она занята. В этом плане от Верда было мало толка: мальчишка оказался на удивление преданным своей сестре.

Ну и лишняя охрана гематоме никогда не помешает.

Она обрушивала неприятности на свою голову без перерыва на еду и сон.


Импровизировать и изыскивать повод для того, чтобы выпроводить горгону из города, пришлось в считаные часы. Вот как Джереми сообщил, что они с Вердом объявляют охоту на живца, так генерал и за фонтанировал идеями. Свон бы никогда не допустил такой самодеятельности, но Верд, кажется, обладал авантюрным складом характера, что объясняло их с горгоной взаимную привязанность.

Но почему он думал, что она хотя бы пару недель после тюремного заключения проведет в покое?

Удивительно, в какой тугой узел запутались все события.

Генерал и сам был изрядно виноват в произошедшем: нечего было гарцевать под окнами Гиацинты. Милый жест, невинный комплимент, незатейливое признание запустило ту цепочку событий, которая, как домино, повлекла сразу несколько смертей.


В тот вечер, когда был убит Свон, генерал довольно шустро изловил лакея-убийцу, а вот на то, чтобы выбить из него имя заказчика, ушло драгоценное время.

Слишком драгоценное, как потом оказалось.

Советник Трапп — предсмертным хрипом извлек из себя лакей.

Никто и никогда не ожидал от этого человека терпения и понимания, но зарезать любовницу сына на королевском балу было перебором по любым меркам.

Возвращался во дворец генерал очень мрачным: угораздило же его оказаться в такой нелепой ситуации, когда приходится одного близкого человека защищать от другого. И как прикажете останавливать упрямого старика, который ненавидел, когда его планы не доводились до конца?

Что бы он сейчас ни сделал — это лишь приведет к новым покушениям.

И кто знает, чем закончится это противостояние.

Как оказалось, пока он предавался размышлениям, горгона уже все решила по-своему.

Отец был в ужасном состоянии, когда к нему пустили. Яд прочно обосновался в его организме, и королевский лекарь мог только бессильно смотреть на эту агонию.

Последние силы советник Трапп потратил на то, чтобы вызвать к себе командора Ганга, судью Фильстертона и обвинить в своем убийстве Гиацинту.

Не было никакой возможности избежать её ареста.

Вопрос, на который Трапп наверняка никогда не узнает ответ, — знала ли Гиацинта о том, что в стакане, поданной Нитой, был яд.

Сколь отчетливо она понимала, к чему приведет её эскапада с осколком?

Он склонялся к мысли, что если не знала наверняка, то рассчитывала на это. Никогда в жизни горгона не стала бросаться бы стеклами просто так. Практичность всегда в ней брала вверх над эмоциями, и даже в самом сильном волнении Гиацинта прекрасно понимала, что она делает и зачем.

Даже если — особенно если! — её пытались убить дважды за вечер.

И если на окнах её спальни были решетки, а под подушками револьверы.

И можно только представить, как она жила последние месяцы, — как под обстрелом.

Свон докладывал, что её дважды пытались похитить: один раз Бронксы, мечтающие, чтобы она переписала на них деньги, и второй раз те, кто охотился за архивами Крауча.

«Ты не посмеешь меня обвинять», — сказала она ему в карете, и в её голосе была только ярость.

У него, в общем, было немного времени на обвинения.

Нужно было найти из нищенского братства Розвелла двух подходящих женщин и посадить их в камеру к Гиацинте — просто, чтобы они убедились в том, что её жизни не угрожает опасность.

Нужно было распутать до конца клубок заговоров — кто ищет архивы Крауча, для чего он их ищет, и чем это грозит горгоне.

Нужно было организовать достойные похороны для отца и Питера Свона.

Нужно было утешить Чарли и позаботиться о Катарине.

Ну и следить за процессом — в котором Гиацинта побеждала без всякой помощи с его стороны.

Но все, что делал Трапп, было как-то машинально.

Он куда-то бежал, с кем-то разговаривал, на кого-то орал, кого-то запугивал, и все это время внутри него разрасталась воронка пустоты, и заглядывать туда было страшно самому.

— Ну и что дальше? — спросил его Розвелл, укачивая Катарину.

Он вообще чувствовал себя в особняке Стетфилдов, как дома, и у Траппа за последнее время сложилось четкое убеждение, что его старый друг, что бы ни случилось, будет защищать горгону до последнего вздоха.

Как это сделал Свон, например.

Его собственный капитан, посмевший преградить своему генералу путь!

Что эта женщина делает с его воинами?

Что ждет бедолагу Войла?

— Не знаю, — ответил Трапп. — Я в тупике.

Он пребывал в этом тупике с тех пор, как выяснил, что архивы Крауча ищет командор Ганг. Обладая такими сведениями, начальник городской тюрьмы стал бы практически всемогущим.