Впрочем, может, дело не в этом, может, из-за того, что папа не ночевал дома? Сказал, что останется в городе, у друзей, чтобы не возвращаться домой на такси, планировал выпить. Вот только Арслан Файзулин не употреблял алкоголь, и все это знали, как и то, у каких «друзей» он оставался время от времени.

  Был выходной день, накануне мама пообещала свозить Кариму в город, нужно было забрать платье на выпускной из ателье, но увидев настроение родительницы, девушка решила не напоминать. Лучше пересидеть бурю где-нибудь в уголке. На самом деле Зарима редко ругалась на детей, кажется, она и голоса повышать не умела, всегда хватало взгляда или поднятой в недоумении брови, чтобы провинившийся понимал, что он виноват, но Карима всё равно в то утро избегала встречи с мамой. Она безумно боялась увидеть в её глазах слёзы или грусть…

  Что тогда делать Кариме? Что говорить? Имеет ли она право на недовольство или жалость? Или злость на отца… Девушке совсем не хотелось отвечать себе на подобные вопросы. Она отчаянно завидовала Алсу и Назару, чьи переживания сводились к ежечасной ругани, а потом дружбе, да такой, что водой не разольёшь.

  Карима потолклась на кухне, помыла фасады мебели, натёрла до блеска кафельный фартук, отмыла плиту и духовку так, что от новой не отличишь, перетёрла стаканы в шкафчике, полы вымыла руками, потом во всём доме, тоже руками… а время и к обеду не подошло. Посидела у эби, вызвалась помочь, но и та маялась от безделья, медленно перематывая клубки шерсти. Зимой будет вязать носки, шарфы, шали. Эби говорила, что удивить ей родных подарками сложно, а вот носочки всегда пригодятся, а умрёт она – память у людей останется.

  Намаявшись от неясной тревоги, повисшей в доме угнетающей атмосферы, Карима отправилась в огород. Что ещё делать? Сорняки всегда найдутся, будет пропалывать все подряд грядки, а там и время обеда придёт, а лучше сразу ужина и сна. Закроется в своей комнате, скажет, что читает заданную на лето литературу, и никто её тревожить не станет.

  Солнце стояло в зените, жарко стало невыносимо. Карима надела широкополую шляпу, а домашние брюки наоборот сняла, сменив их на коротенькие спортивные шорты и майку. Раскорячившись в неудобной позе, Карима выискивала сорняки и дёргала их по одному, с корнем, так же хотелось с корнем вырвать тревогу из своего сердца или хотя бы разобраться, откуда она. Что тому причина? Мамино настроение, отсутствие отца или… всё-таки Юнусов Равиль? Уж себе-то можно признаться.

– Привет, – раздалось сверху. Лёгок на помине! Карима от неожиданности покачнулась, а потом и вовсе приземлилась коленками на грядку, еле успев выставить вперёд руки, но была перехвачена за талию сильной рукой Равиля и водружена в исходную позицию. – Осторожней, - со смехом проговорил мужчина, в глазах девушки Юнусов Равиль – не парень, а мужчина.

  Она скосила глаза в его сторону, тут же вспыхнула, сообразив, что мало того, что вид у неё невзрачный, так ещё и откровенный. Шорты по длине ей стали малы ещё прошлым летом! Попа ещё помещалась, Карима в рост пошла, а вот по длине еле-еле ягодицы прикрывали. Это когда стоишь, а она нагнулась, раскорячилась над грядкой. И майка… Всевышний! Почему Равиль всегда застаёт её в каком-нибудь непристойном виде?!

  Почему-то забылось, что ещё зимой она спокойно сидела при нём в зале, смотря фильм, и лопала чипсы, которые он же принёс. И надета была на ней пижама, состоящая из шорт и футболки, конечно, пристойней, но пижама же! Правда, когда зашла мама и цыкнула на дочь, та мгновенно убежала, но стыда не испытывала, только страх, что мама отчитает. А сейчас…

  – Привет, – пробормотала Карима, пытаясь сообразить, как правильней поступить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  Убежать переодеваться или сделать вид, что ничего особенного не происходит? Она, в конце концов, у себя дома грядки пропалывает. Огород на задах дома находится, сюда посторонние не заходят, только свои. А из своих только родители, эби, да младшие. Им дела нет, в каких шортах Карима сорняки рвёт.

  Равиль тем временем продолжал сидеть рядом, на корточках, и буравить девушку взглядом, не опускавшимся ниже лица.

  – Тебе помочь? – вдруг спросил Равиль. Карима от неожиданности рот открыла. Помочь?

  – Помоги, – почему-то ответила она, чуть не ударив себя по губам.

  Что она несёт? Совсем с ума сошла? Где это видано, чтобы мужчина грядки пропалывал? Отец, конечно, дела по дому не игнорировал, к сложной, мужской работе никто из женщин не подходил. Вскопать или теплицу поставить, что-то тяжёлое поднять-отнести – всё это делал Арслан лично или нанимал рабочего, местного забулдыгу, готового за стоимость литра водки перекопать огород два раза. Но грядки полоть под силу и Алсу, а скоро и Динара приучать начнут, не смотрите, что ему всего четыре года.

  Равиль тем временем протянул руку к травинке и вырвал из земли, небрежно отбросив в сторону, потом следующую и ещё одну. Карима замерла, наблюдая за ловкими движениями мужских рук.

  – Эй, подружка, я сам должен всё сделать, или ты присоединишься? – шутливо проговорил мужчина. Карима одёрнула себя. Уставилась она! Тут же принялась за работу, сосредоточенно смотря куда угодно, только не на мужчину. Почему-то фраза, со смехом брошенная Равилем, заставила девушку задохнуться.

  «Сам должен всё сделать, или ты присоединишься». Где только нахваталась такой пошлости…

  Зачем он пришёл, честное слово! Одно мучение… И стыдно, и отчего-то страшно, и хочется дать стрекача, спрятаться в своей комнате, завернуться в одеяло с головой, забиться в угол кровати, там-то её прожигающий карий взгляд не достанет.

  Карима не смотрела на Равиля, сосредоточенно вырывала траву, кажется, пару раз с культурными растениями. Что это было? Салат же, кажется, или свёкла, а может и морковь. Всё из головы вышибло, осталось только странное ощущение от того, что рядом, совсем-совсем рядом мужчина, и словно ожоги на пальцах остаются, когда их руки соприкасаются.

  Как всё стремительно изменилось. Ещё год назад Карима забралась на яблоню, стряхивая остатки плодов, а обратно испугалась спускаться, разревелась. Алсу побежала за отцом, из дома в это время вышел Равиль и стащил несчастную с дерева. Причём подхватил за талию, крепко сжал, потом руки скользнули по рёбрам, аж больно стало. Карима завизжала, Равиль недовольно тряхнул девушку и приказал: «А ну-ка не вертись, подружка!», та замерла, только губы сжала от недовольства. Больно же! А что скажешь? С дерева стащил? Спасибо! Сейчас бы Карима предпочла умереть на том дереве, честное слово.

  Глаза поднять на помогающего было страшно, ещё больше стыдно. Зачем поднимать, Карима и так знала, как Равиль Юнусов выглядит. Высокий, выше её отца, широкоплечий, мускулистый. Сейчас на нём строгие брюки, будто на работу собрался, рубашка с коротким рукавом, видны руки с выступающими, рельефными мышцами. Волосы на руках, тёмные…

  Равиль Юнусов отличался ото всех, кого знала Карима, если не считать Юнусова-старшего, конечно. Жгучий брюнет с немного резкими, тем не менее, приятными чертами лица. Иногда он казался красивым, а иногда пугающе отталкивающим. Дело не в том, что в окружении девушки не было брюнетов, были. Каких только кровей не намешано в средней полосе России, кто только не живёт. Наполовину татарином, наполовину турком никого не удивишь. У Каримы и чернокожий одноклассник имелся. Строго говоря, он метис, но на общем фоне русоволосых и светлокожих однокашников сильно выделялся. Но это только внешне, внутренне он был обычный мальчишка, выросший в Поволжье, играющий в те же игры, что и его друзья, озадаченный теми же проблемами.

  А Равиль Юнусов отличался чем-то внутренним - не скованностью, а строгостью. Он никогда не ходил в шортах, не снимал футболку на виду у посторонних, всегда почтительно разговаривал со старшими, даже с теми, кого и уважать-то не за что. Строгий, сосредоточенный и немногословный. Если бы Карима не знала его с самого детства и не помнила, как эби охаживала его крапивой за компанию с Дамиром, когда те стащили яблочный сок, решив из него сидр сделать, то боялась бы. Сильно боялась. Взгляд у Равиля был тяжёлый…

  Не местный взгляд. Не простой. И сам он, хоть и прожил всю жизнь в селе на покатом берегу Волги, дружил с местными парнями, ходил в один лицей с Дамиром, был словно не местный. Родился Равиль, кажется, в Турции, точнее Карима не знала, но если и жил там, то во младенчестве, а всё равно был каким-то чужим… и пугающим.

  Прямо сейчас – пугающим до колик в животе, особенно когда случайно касался пальцев Каримы, вскользь, ничего не значащим движением, а девушку буквально парализовывало. Она только и могла, что замирать, а потом возвращаться к интереснейшему и важнейшему занятию на свете – вырывать сорняки.

  – Сорняки закончились, – со смехом сказал Равиль, аккуратно взяв за запястье Кариму, та замерла. В первобытном ужасе перевела взгляд от своих тонких, дрожащих пальцев к лицу мужчины. Гладковыбритому, с широкими скулами, прямым острым носом и тёмным взглядом. Тёмным во всех смыслах.

  Неужели так возможно, говорить со смехом, а смотреть настолько серьёзно? Карима к такому не привыкла. Папа если сердился – было видно по взгляду, а если в хорошем настроении – и взгляд такой же, добрый, смеющийся. Дамир такой же, насколько она помнила.


  – Да, – Карима кивнула и резко встала, чтобы тут же направиться домой, едва не рванула со всех ног. Нервно одёрнула шорты, потом майку, и тут же подняла горловину наверх.

  Ужас какой, как голая! Что подумает Равиль? А он по-прежнему смотрел только на лицо девушки, вернее в глаза, даже на губы не опускал взгляд. Сама придумала - сама поверила, называется. Не интересны взрослому мужчине сомнительные прелести шестнадцатилетней девушки, тем более – младшей сестры лучшего друга. Приехал к работодателю, а его нет, решил помочь…