– А что Элька? – Дамир посмотрел невидящим взглядом на тётку.

  – Ты кто такой, чтобы я тебе информацию выдавала? – уперев толстенькие кулаки в бока, ответила женщина.

  – Муж Эли… – Эли. Эли! Эли!

  – Как тебя угораздило-то? – проныла тётка. – С виду вроде приличный. Пойдём, сынок, я тебе расскажу.

  Рассказала: «Убежала Нинка из дома, четырнадцати лет ей не было. В шестнадцать в ПТУ в Архангельске поступила, а ещё позже, годам к двадцати, роман закрутила с капитаном тралового судна, рыболовецкого. Забеременела, капитану оказалась не нужна. Нинка тут же подцепила матроса с этого же судна, соврала ему, что он него ребёнок, вышла замуж. Позже всё раскрылось, пришлось возвращаться домой, с Элькой на руках. Говорили дурной – сдай девчонку в детский дом, не будет жизни с ней. А она жалостливая была, не сдала.

  К Эльке, когда подрастать начала, мужики слетались, как осы на мёд, даже из Архангельска один приезжал. Важный, старый уже, а всё туда же. У Нинки из-за этого с сожителями не ладилось. Как сложится, когда девка жопой крутит перед каждым? Митька, последний сожитель Нинки, не утерпел, завалил Эльку, так та – в полицию заявление написала. А что писать? Восемнадцать лет есть – уголовный кодекс позволяет, ей так и сказали. Элька сразу исчезла, как в воду канула, только сказала Митьке, что отомстит.

  А тут появилась – с деньгами, в золоте. Нинка хвасталась, а на следующий день ни её не стало, ни Митьки».

  До конца поздней осени Дамир подрядился матросом на траловое судно – работа изматывающая, отупляющая, заставляющая забыться. Когда был не на вахте – пил по-чёрному. Грозились уволить, не выплатить заработанное. Какое это имело значение для него? Несколько раз он смотрел в холодную воду и ловил себя на том, что медленно перегибается через бортик, готовясь встретиться с ледяной водой. Останавливал голос: «Ах ты, собака немая, удумал!», и Дамир возвращался на вахту, а потом к дешёвому пойлу.

  Зимой жил в Архангельске, работал в порту, в каких-то магазинчиках, иногда за малую мзду, порой за бутылку и пожрать. С кем-то жил, кажется, её звали Маша или Даша. Приходили какие-то мужики, с ними пил, братался, дрался, снова пил. Просыпался в отделениях полиции, не мог вспомнить, кто он, откуда. Появлялась Маша или Даша, – кто бы напомнил её имя или внешность, сколько лет, есть ли дети, – тащила в квартиру с ободранными обоями, отпаивала бульоном из кубиков. А вечером снова пили, орали, блевали.

  И он падал, падал, падал, опускался ниже дна, пока однажды не открыл глаза в яркий свет с единственной мыслью, что наконец-то сдох. Оглядел чистые, светлые стены, жалюзи на окне и холёную морду Юнусова.

  – Набегался, Форест Гамп? – усмехаясь, спросил друг.

Глава 34

Карима. Прошлое. Поволжье

  Весна тянулась, как тягучий кисель, а лето и вовсе замерло на месте. Три месяца каникул никак не заканчивались, Карима же была готова отказаться от них совсем, лишь бы не находиться в доме, погруженном в траур.

  Вязкая и липкая, нервная обстановка обволакивала девушку, душила, несмотря на то, что они съездили в Европу. Италия, волшебная Венеция, сказочный Прованс, строгий Мюнхен. Они – это папа, Карима, Алсу и Назар. Мама не поехала, сказала, что Динар ещё маленький, ничего не запомнит, только измается, и нельзя оставлять эби – у неё сердце, давление. Папа согласился. Все понимали, дело не в эби и не в Динаре, а в Дамире, которого мама ждала дённо и нощно. Он словно сквозь землю провалился.

  Исчез! Пропадают люди без вести, и Дамир исчез. Много раз Карима видела, как мама плачет, иногда рыдает, ходит с опухшими глазами, прячет черноту под глазами под слоем тонального крема. А ведь раньше мама почти не красилась, только по праздникам.

  Карима тоже плакала и так же прятала слёзы, чтобы ещё больше не расстраивать маму. Сначала она плакала из-за ребёночка Эли. Пусть, как оказалось, он не от Дамира, Кариме всё равно было жалко маленького. Разве справедливо, когда умирают дети? Такие крохотные, ни в чём не виноватые… Позже – из-за старшего брата.

  Что с ним случилось, жив ли он? Если бы был жив, сообщил бы эби, обязательно сообщил! Выходит, что нет… О смерти Дамира девушка думать боялась. Замирала, отгоняла от себя дурные мысли, бросалась в учёбу, а летом в домашнее хозяйство. Лишь бы не думать, не думать, не представлять, что он никогда в жизни не вернётся. Никогда, никогда! Не думать, не представлять!

  Кариму почти перестали отпускать на улицу, даже в поселковый магазин или на почту за журналами для эби. Из-за сплетен и слухов, опутавших Файзулиных сплошной, как осиный рой, стеной. Люди шушукались, шептались, оборачивались, когда появлялась Карима. Кто-то смеялся, кто-то сочувствовал, кто-то осуждал её или маму, словно они виноваты в том, что произошло.

  Девушка понимала, произошедшее в семействе Файзулиных – событие планетарного масштаба для небольшого села на Волге. Если бы с кем-то другим произошла подобная беда, уже обмусолили бы все кости, пережевали сплетни и забыли. Но речь шла о Файзулиных… Кому горе, кому радость, большинству – повод почесать языком.

  Как бы Карима ни старалась, не обращать внимание на сплетни у неё не выходило. Она сжималась каждый раз, когда заходила в поселковый магазин и спотыкалась о стену любопытных женских взглядов. Мужчины не глазели, проходили мимо. Скажи любой из них слово, Арслан Файзулин не испугается вымарать руки, лично челюсть свернёт. Женщин же бить не станешь. «Не накинешь платок на каждый роток», – как сказала эби.

  Несправедливо! Нечестно! Больно! Эля сбежала сразу после похорон Тимура, который вовсе не сын Дамира, украв деньги эби, пропал брат, а полощут на весь белый свет Файзулиных, обсуждают, осуждают.

  Карима стояла в магазинчике местной пекарни, ждала вместе со всеми свежий хлеб. Динар капризничал, в очередной раз умудрился заболеть в разгар августа, когда на улице жара выше тридцати градусов, мама не смогла пойти. Эби не выходила из дома, сидела в тени заднего двора, перебирала помидоры для заготовок. Алсу не отправишь, её и вовсе берегли от досужих разговоров, а Назар убежал с приятелями-мальчишками.

  – Карима, что, нашёлся брат? – обратилась к девушке Галина. Женщина жила через улицу, четыре года назад её муж уехал на заработки куда-то на север, там «подженился» на местной, оставив всё ещё законную супругу с тремя детьми.

  – Нет, – Карима качнула головой и отвернулась к окну, якобы разглядывая ветки за окном. Красивые ветки ведь, с листьями, на дереве. Сплошное загляденье!

  – С Элькой он сбежал, – раздался женский голос с другого края магазинчика. Карима не стала оборачиваться, выяснять, кто кричит, а по голосу не признала. – Видели, как на поезд до Архангельска садился.

  – Ой, дурости не мели! – откликнулась Галина. – Кто побежит за женой, нагулявшей ребёнка?

  – А ты прямо свечку держала, видала, что нагуляла? – рядом с Каримой нарисовалась тощая, высокая, с узким лицом и близко посаженными глазами Лариса. Она жила через два дома от Файзулиных, её кот приходил к ним во двор. Алсу его подкармливала колбасой, а Лариса ругалась, что Васька мышей не ловит.

  – Откуда ж тогда дитё больное природилось? У Файзулиных отродясь все дети здоровые!

  – А оттуда! – Лариса мазнула склизким взглядом по Кариме. – Знаешь, как бывает - ген бракованный попадётся в роду, обязательно дитё больное родится.

  – Не мели ерунды! – крикнул кто-то.

  – Ерунды? – взбеленилась Лариса. – У Арслана брат родной есть? Есть. У него первенец помер!

  – То в родах!

  – Говорю же, попадётся ген бракованный, и хоть одно дитё, да родится больное, на смерть обречённое!

  Карима медленно пятилась к двери, пытаясь сохранить независимый вид и гордую улыбку. Ничего у неё не получалось, даже она это понимала, а окружающие видели, смотрели с жалостью. Выходит, и у Каримы может родиться больной ребёнок… Умереть может!

  Она видела свидетельство о смерти малыша, медицинские справки, все, какие нашла. Прочитала всё о патологии ребёночка Эли, выходило, люди глупости говорят. Малограмотные, злые, завистливые, несут ерунду, лишь бы больно сделать, но…


  Разве можно победить иррациональный страх? Карима боялась. Она всегда знала ‒ у неё будут дети, не меньше троих, муж, большой дом. Она хотела детей! Не сейчас, но в будущем обязательно. Разве может женщина стать счастливой без семьи, детей? Неполноценная женщина… Карима не хотела такой судьбы! Она боялась!

  – Вот и правильно Юнусов к Иванушкиной переметнулся, там и мать уже рада, – кто-то прошипел за спиной. – Наташка ей внуков здоровых нарожает, а эта…

  – Когда это Равиль от Натки уходил? – раздался громкий гогот. – Вместе они, как были, так и есть. Вчерась только подвозил её до дома, я сама видала.

  – Так говорили… – женский голос перешёл на шёпот, но Карима всё равно услышала, как обсуждали её «роман» с Равилем Юнусовым.

  – Не мели языком, – снова набычилась Галина. – Она девчонка совсем!

  – Да понятно всё, – кто-то протяжно проныл. – Иванушкина для тела, эта – для дела, так и останется. Здорового ребёнка можно в детском доме взять, главное, деньги к деньгам.

  Карима выскочила из магазинчика, не дождавшись хлеба. Сплетни гулким осиным роем преследовали её. Хотелось дать стрекача со всех ног, ворваться к себе в комнату, забраться под одеяло и не высовывать носа до конца одиннадцатого класса, а потом уехать учиться в институт. Пропасть, почти как Дамир. Сообщить родителям, но всё равно пропасть, чтобы не слышать то, что несут односельчанки. Никогда не слышать, даже если это правда! Не нужна Кариме такая правда!

  Всё Эля виновата! Правильно говорят в селе: шалава. Почему Дамир влюбился в такую?.. Карима слышала: брат вовсе не влюбился, Эля ходила к местной страшной ведьме по прозвищу Криворучка. Та жила на окраине села в старом, покосившемся доме, ей было больше ста лет, и она присушила Дамира. Год назад Карима посмеялась бы, а сейчас стало не до смеха. Как не поверить или не задуматься? Сначала скорая свадьба, позже несчастный ребёночек умер, а потом и вовсе брат пропал! Сгинул! Как под лёд канул!