– Хорошо, – почти по слогам проговорил Равиль, придвигаясь ближе к девушке.

 Он оставил лёгкий поцелуй на алеющей щеке и открыл дверь своей спальни:

  – Подожди меня в зале.

  Карима прошла на негнущихся ногах, села, утопая в мягкости подушек, и с трудом подавила внутренний жар и безостановочную дрожь.

  Потом появился Равиль. В привычном виде: строгие брюки и отглаженная рубашка, подмигнул Кариме и сказал маме, что девушка остаётся у них на ужин. Тётя Зухра, если и удивилась, виду не подала, как и приехавший чуть позже отец Равиля. Ужин прошёл быстро и весело, Карима была почти как дома, среди знакомых людей, в доме, где всё было знакомо, а люди – понятны.

  Вот только на Равиля смотреть было стыдно и ещё больше страшно. И ещё больше – неловко. Особенно, когда он пошёл её провожать.

  На пороге своего дома Карима нашла в себе смелость и всё-таки посмотрела в лицо Равиля Юнусова.

  – Ты больше не станешь встречаться с Иванушкиной, – твёрдо сказала Карима. – И ни с кем не станешь.

  – Я понял тебя, – так же твёрдо ответил Равиль.

  – Не разочаровывай меня, никогда не разочаровывай.

Глава 35

  Дамир. Наши дни. Южное побережье

  Дамир почти не спал той ночью, таращился в потолок и слушал собственное тяжёлое, словно астматическое дыхание, удары сердца молотом по грудине, чувствовал запах горечи и задыхался, задыхался, задыхался.

  Зачем он рванул на поиски Эли? Почему нашёл? С какой целью привёз в свой дом, вернул в свою жизнь?

  Ей не место рядом с ним. Ему не место рядом с ней. Им вдвоём не место на этой планете. В этой вселенной. В одном времени.

  Единственным осознанным желанием стало выставить Элю за дверь, вышвырнуть из своей жизни, сжечь, как чумную ветошь в средневековье. В прошлом он хотел найти ответы на свои вопросы, желал узнать, докопаться до истины. Сейчас он не желал ничего… Не желал шквала эмоций, сотрясающих тело, разум, душу, не хотел боли в каждой клетке тела.

  Грёбаная, повсеместная иррадиация. Синдром длительного сжатия тканей во всей своей ебучей красе.

  Он бы так и сделал, видит Всевышний, сделал, даже если бы сдох в миг захлопывания двери. Он бы выставил Элю из своей квартиры и жизни. В одну реку не входят дважды, а Дамир и не желал бороздить мутные воды прошлого.

  Но Серафима… ребёнок, не виновный в пороках собственной матери. Наивное дитя, нуждающееся в помощи. Дамир не питал иллюзий – девочка, воспитывающаяся матерью, подобной Эле, вряд ли вырастет лучше мамы, – неоткуда взяться хорошему примеру, однако не желал преподавать урок жестокости ребёнку четырёх с половиной лет. В её жизни хватит зла и несправедливости, однажды она покроется коростой пороков, как её мать, но не Дамир сделает первый толчок в эту сторону.

  Он слышал, как прошлёпали босые ноги мимо двери в спальню – Эля. Шум воды на кухне, грохот стекла о металл – поставила стакан в мойку. Дамир зажмурил глаза, отвернулся к стене.

  Эля. Эля. Эля… Эля!

  Миллион противоречивых мыслей бился в голове обезумевшими мотыльками, миллиарды ударов сердца в минуту оглушали, дезориентировали, заставляли паниковать, умирать, воскресать, чтобы сдохнуть тут же, в корчах.

  Дамир хотел подорваться с кровати, рвануть на кухню, сравнять непрошенную, незваную гостью со стенами и собственным телом, но всё, что сделал – сжав зубы смотрел в темноту комнаты, нечеловеческими усилиями заставляя себя застыть, трансформируясь в камень. В итоге заставил себя уснуть каким-то зыбким, болезненным сном, из которого хотелось выбраться, как из ямы с расплавленным гудроном.

  Проснулся одним рывком, будто что-то ударило со всего маху в грудину изнутри, заставив сердце отбивать рваный, бешеный ритм. Он полежал с минуту, глядя в окно на серое небо, встречающееся с такой же серой гладью моря. Скатился с кровати, уже в дверях одёрнул себя. В его доме Эля.

  Эля. Эля. Эля… Эля!

  И маленькая девочка. Её дочка. Серафима. Вернулся к шкафу, отыскал белый махровый халат, им пользовался от силы пару раз, но не выйдешь из душа, привычно обмотанный полотенцем ниже пояса. В квартире было тихо, на мгновение он решил, что всё произошедшее накануне лишь бред больного воображения. Но нет, настолько милосердна к нему жизнь не была. Обувь Эли и маленькие ботиночки на липучках, с нарисованными сердечками, стояли в обувнице – именно там, куда их поставили вчера.

  И ванная комната дала понять, что Дамир не один в квартире. Всё на своих местах, всё в том же, почти стерильном порядке, так же сияли кафель и стекло душевой кабины, сверкала белизной ванна. Лишь на хромированном полотенцесушителе висели аккуратно расправленные детские вещички. Он замер, пялясь на маечку с изображением ярких мультяшных попугайчиков – аномальное явление в его жизни резануло острой, почти нестерпимой болью. Удушающая волна горечи окутала с ног до головы, стиснула виски и лёгкие, заставила сделать судорожный вздох и встряхнуть головой.

  Контрастный душ немного привёл в чувства. Что ж. Что есть. Иногда проще быть фаталистом. Проще отрешиться от происходящего, хотя бы на время, пока холодная вода с напором бьёт по макушке, плечам, спине, скатывается ниже.

  Нестерпимо хотелось курить, Дамир вышел на лоджию, уставился на море – живую, пугающую, затягивающую стихию. На столе из ротанга валялась пачка сигарет, он покрутил в руках кусок картона, в раздражении отбросил в сторону, как ни странно – из-за Серафимы. Маленький ребёнок не должен ощущать запах табака, алкоголя, слышать бранную речь, видеть драки. Постулаты, которые он впитал едва ли не с материнским молоком.

  Он обернулся, почувствовав на себе любопытный взгляд, посмотрел вниз. Кнопка курносого четырёхлетнего носа упёрлась в стекло, так же, как и маленькие ладошки. Синие, до одури материнские глаза с любопытством рассматривали Дамира. Он вошёл в комнату, закрыв дверь на лоджию.

  – Там балкон? – вместо приветствия спросила Серафима, смотря синющими глазами.

  – Лоджия, – улыбнулся Дамир. Девочка в футболке Лали была похожа на Простака из сказки «Белоснежка и семь гномов», футболка волочилась по полу. Серафима придерживала её одной рукой, ничуть не смущаясь неудобством.

  – Что такое лоджия?

  – Большой балкон, – действительно, как объяснить ребёнку конструктивные отличия балкона от лоджии?

  – Понятно, – кивнула Серафима. – Большой балкон – это лод-жия. А гондола – это лодка! – девочка уставилась на Дамира, видимо в ожидании реакции, он же молчал, не зная, что ответить. Удивиться? Похвалить? – Не гондона, а гондола, так Муса сказала, гондона – нет такого слова, и говорить его нельзя, – она победно посмотрела на собеседника, тот кивнул. Права Муса, кто бы ни была эта мудрая женщина. Нет такого слова, и лучше его не произносить маленьким девочкам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

  – А почему у тебя волосы сырые, ты купался?

  – Принимал контрастный душ.

  – Какой? – Серафима подпрыгнула на месте, запутавшись в футболке и едва не свалившись. Пришлось Дамиру подхватить маленькую торопыгу, благо та не обиделась и значения не придала.

  – Когда холодная вода сменяется горячей, и обратно. Закаливание, – он вспомнил, что закаливающими процедурами занимался отец, приучая ещё дошкольника Дамира к контрастному душу, а зимой к обтиранию снегом. То же самое происходило с Назаром, и до Динара очередь дошла, парень стал заметно крепче, перестал болеть по два раза в сезон.

  – А тропический душ бывает в тропиках, – тут же заявила рыжулька. – В тропиках ещё есть змеи, пауки и цветы-хищники. Там много зверюшек! Когда я вырасту, поеду в тропики! Покажи мне контасный душ, – тут же сменила тему Серафима.

  – Пойдём, – Дамир направился в ванную комнату, пропуская вперёд ребёнка.

   – Красиво, – восторженно протянула девочка, оглядывая пространство ванной комнаты. – А как холодная вода сменяется горячей? Я хочу контасный душ!

  – Хочешь принять душ? – озадачился Дамир.

  – Принимают противные лекарства, глупенький! – снисходительно проговорила Серафима. – Я хочу искупаться под холодной водой. Только маме говорить нельзя, она ругаться будет. Скажет, я заболею, а на самом деле болеет всегда она, – девочка заговорщицки глянула на Дамира.

  – Контрастный душ – это не только холодная вода, но и горячая тоже, – напомнил он.

– Хорошо, – кивнула рыжулька, отважно отодвигая стеклянную дверь душевой кабины. – Только я одежду снимать не буду, – она грозно посмотрела на ошарашенного Дамира, не понимающего, что ему предпринять. – Мама говорит, нельзя раздеваться перед мальчиками, и что туалеты в садике должны быть разделённые. В старом садике был общий, и горшки всегда холодные, а в сейчасном раздельный и маленькие унитазики! – очень логичный вывод сделала Серафима из запрета мамы раздеваться перед мальчиками.

  – Лей! – отдала приказание девочка.

  Дамир подумал, что вреда не будет… Не станет он поливать ребёнка ледяной водой и обжигающе горячей. Комнатной температуры – максимум, а то и теплее, и комфортно тёплой. В квартире не холодно, если закутать малышку в полотенце – вреда не будет.

  Серафима заразительно смеялась, когда Дамир менял воду с едва прохладной на тёплую и обратно, пока он не решил, что нескольких минут достаточно для «закаливающих процедур». Он выключил воду, завернул малышку в большое полотенце, лежавшее на высоком, под потолок, стеллаже со стеклянными полками. Стоило бы снять сырую футболку, но нарушать личное пространство ребёнка сильнее, чем тот позволяет, он не стал.

  – И, кстати, помидоры – это паслёновые ягоды! – с выражением явного превосходства выдала сидящая в гостиной на кожаном диване, закутанная в полотенце Серафима, когда Дамир протянул ей одежду, взятую с полотенцесушителя. – А ещё у жирафа чёрный язык, и он умеет им мыть свои уши! Мама сказала, всё глупости, никто не может достать до ушей языком. Ты видел жирафа? – она посмотрела на Дамира исподлобья, насупившись.