А я… я переживу. Я же сильная.


Егор был рад меня видеть и по его тёплому взгляду я поняла, что он надеялся на мой приезд. Я сама выбрала фотозону — индустриальный стиль казался мне отражением директора. Сама я оделась в гримерке в прозрачный комбинезон. Прощальные снимки для директора должны были выйти горячими.

Я выскользнула из гримерки и не могла поверить своим глазам. Около фотоаппарата стоял директор собственной персоной. Он вновь всё перекроил — в который раз уже?! Я была уверена, что он вышвырнул Егора из фотостудии. Он даже стоял ещё в мотоэкипировке. Такой самоуверенный! С наглой ухмылкой! Я хотела сделать снимки — для него, между прочим! — но он своим появлением всё испортил! До чего же невыносимый человек!

Ко всему прочему, я не хотела видеть его сегодня, не перед тем, что придётся вытворить завтра. Директор мог меня сломить, заставить меня одеться прилично и тогда… тогда меня ждала тюрьма на целый год! Уж тогда-то я точно свихнусь! И всё из-за этого самоуверенного и напыщенного индюка!

Я плохо соображала, что делаю. Что-то кричала директору, дралась с ним. Но по-настоящему меня накрыло, когда я почувствовала металл цепей на запястьях. Вновь такое унижение, вновь так беззащитна! Меня трясло, из глаз градом катились слезы, желудок опять стягивался узлом, выталкивая мой хилый завтрак наружу, сердце стучало неровно, легкие не вбирали в себя воздух. Перед глазами всё уплывало, лишь директор стоял, и за него я и держалась — взглядом и остатками сознания.

Директор освободил меня, или я сама вырвалась? Не знаю. Я ревела у него на плече и, кажется, даже охрипла от этого.

Я была в полнейшей безысходности. Я даже отстранённо подумала, что самоубийство было бы выходом, когда вдруг услышала про конец октября. 31 числа Хэллоуин, его празднуют все англоговорящие страны. И у меня забрезжила идея. Я могла надеть то, что принёс отец, могла выглядеть вульгарно, но при этом ещё и выглядеть страшно. Как и положено на Хэллоуин. Он будет в пятницу, но какая разница? Я могла вести уроки про этот праздник целую неделю.

Это бы спасло директора и, возможно, меня саму. Нужно было только всё продумать.

Я не смела радоваться.

Директор предложил все же провести фотосессию, и я согласилась. Мне нужно было немного отвлечься, прийти в себя. Меня по-прежнему ещё колотило внутри, но было уже легче и я решила отыграть роль до конца. Соблазнительная фея на заводе? Пусть будет так.

Я выгибалась, прижималась к суровому станку, закидывала на него ногу и терлась, как мартовская кошка, под всё более тяжелеющим взглядом директора. Он прятался за объектив фотокамеры, но я видела его напряженную позу, слышала шумное дыхание и, сама того не желая, заводилась.

Вот ещё минут десять назад мир был жесток ко мне и слеп, а сейчас…

Я почувствовала, что трусики стали мокрые и скользнула к ним рукой. Да, и синтетическая ткань отчетливо показывала возбуждение моей извращённой натуры. А как иначе мне себя назвать в этих обстоятельствах?

Но какой-то глубинной части меня это нравилось. Нравилось быть в стрессовой ситуации, нравилось ходить по острию ножа, нравилось возбуждаться от одного лишь массивного станка… или не от него, а от взгляда директора, который, казалось, видел то, что будет здесь через минут пять. Я, прижатая к холодному и жёсткому боку станка, с широко разведёнными ногами. Я, опирающаяся руками о неровную кирпичную стену и выгибающая спину. Я, стонущая от нарастающих чувств внутри меня.

Я знала, директор видел это всё. А я хотела почувствовать.

Константин

Я начинал понимать Егора. Как не трахать своих моделей, когда каждая наверняка вытворяла нечто подобное тому, что видел я? Стриптизерша крутилась рядом со станком, и я ему завидовал по-чёрному. Она практически трахала эту несчастную железяку — терлась о станок и грудью, и киской, закидывала на него ноги, прижималась попой и не забывала кидать томные взгляды в объектив. Не скажу, что я сделал много кадров. По большей части я лишь пытался стоять на месте, что было сложно, когда эта гибкая кошка так призывно смотрит.

Но когда её ручка нырнула в трусики, я не выдержал. Она ласкала себя, прикрыв глаза и сладко улыбаясь, и я не мог не вторгнуться в этот гребанный рай.

Я подхватил стриптизершу, посадил её на станок и уложил на спину. Она будто и не заметила этого, её ручка по-прежнему шалила в трусиках. Я бегло осмотрел её одежду — дурацкий комбинезон снять пока было невозможно, но он был свободный и короткий. А вот трусики были завязаны с боков, и я их конечно развязал. Вид влажных пальчиков, кружащих вокруг клитора, на мгновение лишил меня дыхания. Но дернувшийся в штанах член быстро привёл меня в чувство — самое время действовать.

Я раздвинул ноги стриптизерши пошире и провёл рукой по нежной коже бедра. Её кожа покрылась мурашками, и я, склонившись, лизнул их. Потом проложил дорожку из поцелуев и закончил их прямо рядом с её мокрой киской. Пальчики стриптизерши замерли в предвкушении, а я лизнул её и понял, что надо было сделать это давно, ещё тогда, в подсобке. Она была так сладка, что я терялся в мыслях. Я скользил языком, целовал, посасывал, а стриптизерша стонала и сжимала мои волосы в кулачках. Я был прав, её тело было создано для секса. Шелковистое, нежное, вкусное… мне даже захотелось её съесть!

Я раздвинул пальцами мокрые складочки и проник языком глубже. Стриптизерша выгнулась и застонала громче. Я вылизывал её и получал бесконечное удовольствие от того, как она послушно реагировала на мои ласки, как сама просила их — придвигая попу ближе ко мне и раздвигая ноги ещё шире, как шипела в ответ на прикусываете клитора. Да, куколка, ты должна знать, что я могу доставить тебе ни с чем не сравнимое удовольствие. Я чувствовал нарастающее напряжение в её мышцах и втянул клитор губами, одновременно вставляя пальцы в киску. Это и заставило стриптизершу кончить, простонав:

— Чертов директор…

Я продолжал покусывать губами клитор и толкаться в неё пальцами, ловя её продолжающийся оргазм. Она стонала, дрожала и извивалась, пытаясь остановить меня. Наконец я оторвался от её киски, подул на неё и снова лизнул. Стриптизерша ещё раз охнула:

— О Господи…

Я усмехнулся и погладил пальцами её отзывчивую киску.

— Ты лучший, — прошептала стриптизерша, видимо, ещё не придя в себя.

Я смотрел на неё сверху и не мог не насладиться её видом. Стриптизерша лежала на станке взлохмаченная и пьяная от оргазма. На её лице блуждала сытая улыбка, а на щеках наконец розовел румянец. Комбинезон сбился на правый бок, ноги были уже сведены вместе, но расслаблены. Она была прекрасна как никогда.

Я сходил за фотоаппаратом и щелкнул пару кадров. Стриптизерша приоткрыла глаза и лениво сказала:

— Не могу пошевелиться.

— И не надо. Расскажи лучше, что стряслось.

Стриптизерша долго молчала. В ожидании ответа я поглаживал её коленку. Так увлёкся, что когда она заговорила, не совсем понял, о чем речь. А когда понял, то стало уже не до коленки.

— Ко мне заглянуло в гости прошлое и напомнило об обязательствах. Некий Геннадий сильно хочет, чтобы завтра я пришла в слишком откровенном наряде. И я приду, у меня нет выбора. Прости.

Мои брови удивленно поползли наверх. Ипполитович решил играть грязно? Это было внезапно. Я не слышал, что бы он делал подобное раньше.

Стриптизерша продолжала:

— Я попробую минимизировать вульгарность образа, у меня есть идея, но… Но я все равно буду выглядеть слишком дерзко для учительницы. Как я и сказала, у меня нет выбора.

Стриптизерша села и хмуро посмотрела на меня. Разные вопросы всплывали в моей голове, но я задал тот, что был важнее:

— Почему у тебя нет выбора?

Стриптизерша судорожно вздохнула, вцепилась в станок и помотала головой. Не скажет. Ладно.

— Что тебя связывает с Ипполитовичем? — увидев её недоумевающий взгляд, я добавил. — Геннадий, Геннадий Ипполитович.

— Меня, — она выделила это слово. — ничего с ним не связывает.

— Тогда…

Стриптизерша вновь мотнула головой, перебив меня:

— Это ни к чему. Я сказала тебе всё, что могла, чтобы ты был готов. Завтра этот Геннадий выпишет школе штраф или что он там собрался делать, вот и всё.

— Штраф?! — я засмеялся. — Он закроет школу нахрен, куколка!

Глаза стриптизерши распахнулись от удивления.

— Закроет?

— Именно. Он уже несколько лет пытается это сделать.

— Но почему? — растеряно спросила она.

— Да кто ж его знает, он как-то со мной не делится своими мотивами, — я пожал плечами. — Может сам хочет сесть на это рыбное место.

Или кого-то на него усадить, что было наверняка ближе к истине. Однако раньше он не пользовался грязными методами или я о них не знал. Собственно, я бы и в этот раз не узнал, если бы не заменил собою Егора. Я задумчиво посмотрел на хмурую стриптизершу. И ведь она бы наверное ничего не рассказала, если бы я сейчас не отлизал ей.

— Что? — спросила она в ответ на мой взгляд.

— Да вот думаю, какие тайны ты откроешь после полноценного секса.

Стриптизерша закатила глаза:

— Не думай, будто ты так хорош.

Ну-ну, можно подумать это не она только что извивалась и стонала в моих руках.

— Я не думаю, я знаю, — хмыкнул я.

Стриптизерша вздохнула и перевела разговор в другое русло:

— У меня есть план, который может сработать завтра. Но мне нужна помощь.

— Я весь твой. Что ты задумала?

— Нужно подготовить мой кабинет к Хэллоуину.


Я гнал на байке по вечерним улицам. К моей спине прижималась стриптизерша, и это было до странности правильное ощущение. Будь за моей спиной, куколка, я тебя спасу — что-то в этом роде. Правда, спасала она меня, а не наоборот. Придумала сделать инсталляцию гробницы в стиле Хэллоуина. Или не гробницы — зависит от того, что найдётся в реквизите школьного театрального кружка. В любом случае, по её мнению, в подобном интерьере её завтрашний вызывающий образ будет более-менее к месту. Комиссия покачает головой, но и только.