Мари Князева - Господин

Приняв душ, я расчесала и собрала волосы, надела платье - полностью закрытое и бесформенное, с длинными рукавами, без талии, выреза и разрезов. Но Терджан заверил меня, что я все равно выгляжу восхитительно: голубой цвет наряда подчеркивает мои глаза, а покрой - хрупкость фигуры, которая угадывается при движении. Этого я как раз не хотела, но не знала, что еще можно придумать, чтобы выглядеть скромнее.

В столовую мы с мужем вошли вместе. Я - чуть позади, справа от него. Несмотря на приятную пустоту внутри, меня все равно немного потряхивало. Положение усугублялось тем, что я впервые посещала это помещение и совершенно не ориентировалась ни в расположении предметов, ни в местом этикете приема пищи.

Терджан взял меня под локоть и провел в дальний конец довольно просторного зала, остановившись рядом со мной. Пока я шла, то не смела поднять глаз, но потом мой господин заговорил на своем языке, и в его неторопливой спокойной речи ясно прозвучало мое имя. Я несмело взглянула на окружающих и с трудом удержалась от того, чтобы ахнуть. В столовой находилось, наверное, не меньше десятка детей, и все они явно принадлежали к семье моего мужа: были одеты совсем иначе, чем прислуга, стоявшая в стороне от стола. Все они смотрели на меня скорее с любопытством, чем неприязнью. Иное касалось двух женщин среднего возраста, оглядывавших мое лицо и фигуру с нескрываемым презрением и отвращением. Обе смуглые, темноволосые и черноглазые, они были похожи на сестер и стояли рядышком, будто сплотившись против новой угрозы их тихому семейному счастью.

Одна выглядела даже старше нашего общего супруга - ухоженная и накрашенная, она уже не могла скрыть возрастные изменения, которые усугублялись полнотой и брезгливым выражением лица. Как я позже узнала, это была Зойра, первая жена Терджана - в самом деле старше него на несколько лет. Она надела на завтрак роскошное темное шелковое платье и спрятала шею под тонким шарфиком в тон платья, из-под которого выглядывало множество ожерелий. Ее руки также покрывал ковер из браслетов и колец со сверкающими драгоценными камнями.

Вторая - более моложавая и стройная Айша - оделась скромнее: в белое, разукрашенное национальными узорами платье, нацепила на себя значительно меньше украшений и нанесла минимум косметики, но все равно вызывала во мне точно такое же угнетающее впечатление, как и Зойра.

Обе они бросили мне по одному слову приветствия - именно бросили, как бросают кость собаке - и уселись на свои места, не дожидаясь моего ответа. Дети сразу последовали их примеру - во всем, начиная словом и заканчивая присаживанием на стул. Пережив первый приступ паники от встречи со взглядами моих... (кто они мне? Какое ни придумай название, будет звучать дико), я с интересом уставилась на старшего сына моего господина, о котором слышала чаще, чем обо всех остальных. Дахи. Очень высокий, широкий в плечах, но худощавый парень. Темноволосый и кареглазый, как его отец. Он тоже посматривал на меня с любопытством, но несмело и ненадолго. И отводил свой задумчивый взгляд всякий раз, когда я ловила его.

Его ближайшая по возрасту сестра - 20-летняя Лайла, тонкая, но высокая девушка с довольно крупным носом и большими оленьими глазами - старалась поддерживать мать в ее презрении ко мне и не смотреть в мою сторону, но и ее нет-нет да подмывало бросить осторожный взгляд на отца, а потом, вскользь, как бы невзначай, на меня.

Прочие же дети и вовсе не стеснялись - удивленно и как бы недоверчиво изучали мои волосы, лицо, манеры.

Прием пищи проходил в молчании, которое, впрочем, тяготило меня ничуть не больше, чем непонятная кудахчущая речь. После завтрака Терджан повел меня не в спальню, а в какую-то другую комнату - похоже, кабинет - и взял Дахи с собой.

Я была усажена в удобное кресло, а мужчины остались стоять. Терджан заговорил, и его голос слегка вибрировал от волнения:

- Ева, если в мое отсутствие тебе понадобится какая-либо помощь, ты можешь смело обращаться к Дахи. Он говорит по-английски.

- Очень плохо, - смущенно перебил отца парень и заметно покраснел.

- Вы справитесь с коммуникацией, я уверен, - добродушно ответил ему Терджан.

- Разве Дахи не уходит вместе с тобой заниматься делами? - внесла я свою лепту в этот обмен любезностями.

- Сначала я один проверю, чего он тут наворотил в мое отсутствие, а Дахи пока останется дома. Пожалуйста, не стесняйся обращаться к нему. Я оставил ему четкие инструкции на тему того, что и как делать, пока меня нет...

- Когда ты вернешься? - взволнованно спросила я, даже слегка подпрыгнув в кресле.

- К ужину. Постараюсь. Обедать можешь у себя в комнате.

Я облегченно вздохнула. Терджан ласково погладил меня по щеке и ободряюще улыбнулся, а потом коротко глянул в глаза сыну и стремительно покинул кабинет. Я проводила его глазами и тоже посмотрела на Дахи. Он не сводил с меня взгляда - задумчивого и как будто немного обеспокоенного. Я встала с кресла.

- Ты проводишь меня в комнату? Я еще плохо ориентируюсь.

Он кивнул. Мы миновали несколько поворотов коридора и остановились перед уже знакомой мне дверью. Я коротко поблагодарила Дахи и уже взялась за ручку двери, как вдруг он заговорил:

- Вы... зовите меня, я буду помогать. И защищать вас.

Я неожиданно для самой себя вспыхнула - от неловкости.

- Не хочу тебя беспокоить.

- Беспокоиться и заботиться обо всех - это то, что я должен делать. Как отец.

Почему-то от этих слов у меня побежали мурашки по спине. Какое странное впечатление произвел на меня этот юноша...

- Если что-то будет нужно, просто позовите слугу, и он позовет меня.

- Хорошо.

Я снова взялась за ручку двери, но в последний момент опять оглянулась:

- Дахи...

- Да?

- Твой английский совсем не плох.

Он смущенно улыбнулся и залился краской, как мальчишка:

- Спасибо.

В общем-то, он и есть мальчишка - так я его воспринимала, хотя между нами было всего 4 года разницы.

Вернувшись в комнату, я оглядела заправленную постель (даже белье сменено, хотя вчера вечером оно было абсолютно свежим), которую мы с Терджаном основательно разворошили перед завтраком, и прочую сияющую чистоту, что слуги успели навести за время трапезы, и подумала, что мне пора обзавестись каким-то времязатратным хобби: начать вязать, вышивать или еще что-нибудь в этом роде. Мелькнула мысль, не посетить ли всё-таки тренажерный зал, но мне было страшновато ходить по коридорам в одиночку: вдруг встречу одну из жён моего мужа (Боже, ну и переплёт!), и она как-нибудь неприятно выразит мне свою ненависть. Я понимала, что нужно взять себя в руки и относиться к обитателям дома спокойно и равнодушно. Я ведь знала, на что шла - значит, придется стать безразличной к чужому недоброжелательству или зачахнуть в гордом одиночестве в своей комнате. Но пока еще я не собрала достаточно сил для первого и потому предпочла второе.

ХАЛИБ ТЕРДЖАН

Ева ходила по дому грустная и часто вздыхала. Мне удавалось стереть с ее лица эту грустную маску ласками и своими горячими признаниями: о том, как я сокучился по ней за то время, что был на работе, как она мне дорога, какое счастье - обнимать и целовать её и возвращаться к ней домой после всех дел. Это была чистая правда: я очень давно не стремился сюда так, как сейчас. Даже во времена, когда Ева жила здесь в качестве программиста - мне, конечно, хотелось увидеть ее, но я знал, что меня ждет только отстраненный холодный прием и дружеские объятия - не более. А теперь... теперь я стал счастливейшим из смертных. Дома меня ждала любимая и любящая жена. Ласковая, теплая, нежная. Прекрасная, как утренняя заря. Едва завидев меня на пороге спальни, она бросалась ко мне, горячо обнимала за шею, прижималась стройным телом, целовала в губы сладкими устами. Ради этого можно еще и не так вкалывать. Ради этого хочется полететь в космос и достать звезду с неба. И подарить ей. Чтобы свет звезды сиял в ее глазах, и они никогда не меркли.

Но, очевидно, это мне не удавалось. Ева грустнела с каждым днём. Через неделю после приезда я заметил, что уже и в постели на ее прелестное личико наползает тень печали. Она ни разу не обратилась к Дахи за помощью, а за время ужина с моей семьей так бледнела, что я разрешил ей завтракать в спальне. Отменить совместный ужин пока не решался - должно же хоть что-то нас связывать в одно целое. Моих детей и мою любимую третью жену.

Однажды, придя домой, я застал Еву плачущей в подушку. Оторвал от постели, усадил к себе на колени, покрыл мокрое солёное лицо поцелуями, с большим трудом вытянул причину такого сильного расстройства. Рвано вздыхая, как ребенок после истерики, она рассказала, что ходила сегодня на женскую половину - познакомиться с детьми. Хотя бы попытаться запомнить, как кого зовут, но приняли ее там не слишком ласково, мягко говоря. Прямо сказать, вообще не приняли.

Мое сердце разделилось на две части: одну половину залила горячая признательность к Еве за то, что она пытается строить мосты с моими детьми, а вторую - холодная ярость к тем, кто этому мешает. Я велел жене умыться, пообещав, что сегодня мы поужинаем вдвоем, а сам отправился на женскую половину.

Встретила меня, конечно, Зойра - она всегда обращалась со мной с неким едва уловимым чувством превосходства и никогда не боялась. Господь обязывал ее слушаться мужа, но зачастую это было больше похоже на тихий бунт, чем на покорность. Такое ее отношение ко мне было связано с тем, что женившись на ней, я приобрел возможность быстро и значительно расширить свой бизнес. Сделка, естественно, не была односторонней: Зойра смогла наконец выйти замуж в свои 27, когда родители уже и не надеялись выдать её.