Еще трое были примерно в одном возрасте: мальчишки Рифат (14 лет) и Хамад (13 лет) и девочка Раиля (12 лет). Наверное, это был период, когда Терджан только женился во второй раз, и его первой жене тоже захотелось вспомнить радости материнства. Они с Айшей рожали детей буквально наперегонки. Последняя, правда, так и не догнала первую - произвела на свет только четверых, тогда как старая Зойра - пятерых. Своего последнего ребенка она родила, по моим подсчетам, около 40 лет. Это была очаровательная темненькая 10-летняя девчушка Суфия с очень умными глазками и скромной улыбкой. Я заметила, что Терджан несколько выделяет ее среди других детей, хотя он со всеми был ласков. А я в который раз подумала, что мне надо поторопиться с изучением их языка, чтобы быть в состоянии сказать всем многочисленным отпрыскам моего мужа хоть несколько слов.

Сестра Суфии Ямина была младше всего на год, но они отчего-то не жаловали друг друга и держались поодаль. Ямина - бойкая и говорливая, с рыжеватым отливом блестящих темных волос - не подходила своей сестре по темпераменту и, возможно, интеллекту.

Младшему Тагиру было всего 6. Единственный из детей, кто еще не учился в школе и оттого производил впечатление просто игривого озорного малыша. Он был столь открытым и непосредственным, что даже уселся ко мне на колени - это очень умилило его папу, который на радостях расцеловал нас обоих. После этого на мои колени ринулась целая толпа - все, кроме Дахи, Лайлы и Карима, пожелали быть обласканными отцом, и каждого я с удовольствием обняла и погладила по темной кучерявой головке. Как потом оказалось, зря.

На следующее утро, почти сразу, как Терджан уехал по делам, в наши с ним покои ворвалась разгневанная фурия Зойра. Глаза ее метали молнии, а изо рта разве что не вырывался огонь, хотя вполне мог бы. Однако, несмотря на приступ ярости, она сообразила прихватить с собой переводчика - Ирфама, который служил кем-то вроде мажордома.

Зойра долго кричала, размахивая руками и брызгая слюной вперемешку с красной помадой, но когда она на секунду приостановилась, чтобы перевести дыхание, мужчина невозмутимо сказал по-английски:

- Мадам недовольна тем, что вы сфотографировали её детей. Согласно нашей религии, это грех.

- Простите, не хотела вас оскорбить... - пролепетала я, но Зойра грубо перебила меня, вновь начав орать.

- Мадам говорит, что вам следует сначала дослушать, и только затем отвечать, - перевел Ирфам.

Я испуганно кивнула разгневанной женщине, чувствуя, как накипают слезы незаслуженной обиды. Она поджала губы, наверное, заметив, как покраснели мои глаза и щеки, и заговорила спокойнее.

- Кроме того, вам не следует брать на руки детей господина и трогать их голову... - тут даже невозмутимый мажордом поперхнулся и неловко кашлянул, прежде чем продолжить: - Ваши прикосновения, по мнению мадам, могут осквернить их благодетель...

По моей щеке скатилась слеза, Ирфам смотрел на меня с сочувствием, но молчал. Зойра прожигала изучающе-ожидающим взглядом.

- Вы хотите что-то сказать мадам? - перевел мажордом нехотя брошенную наконец женщиной фразу.

Я отрицательно покачала головой. Поджатые губы Зойры стали еще тоньше, глаза ее презрительно сузились. Она подхватила юбку и стремительно покинула помещение, а я упала на постель без сил. Плакать не хотелось. Обидно было плакать из-за этой... К тому же, я знала, что так будет, а значит, должна быть готова к этому. Правда, я не готовилась к тому, чтобы переживать все эти муки на взбудораженном гормональном фоне. И как быть с Терджаном? Жаловаться ему? Тогда Зойра станет говорить, что я нарочно настраиваю его против первой жены. А если не сказать и терпеть молча, она может принять это за слабость. Задавит меня совсем...

Я до полного изнеможения думала обо всем этом целый день, и к тому моменту, когда муж вернулся с работы, так устала, что не было сил даже ужинать в компании этих мегер. Айша никогда не ругалась со мной - она и слова мне не сказала за эти несколько недель под одной крышей, но порой бросала такие взгляды, что я думала: уж лучше бы наорала. Такая тихая, я бы сказала, немая ненависть светилась в этом взгляде, что удивительно, как все живое вокруг нее не умирает от паров разливающегося в ней яда.

- Как ты, моя малышка? - ласково спросил Терджан, как всегда, усадив меня к себе на колени, обняв и нежно погладив по животу.

- Устала немного, - честно ответила я. - Вроде бы ничего не делала, а сил нет...

- Это нормально, ты ведь носишь ребёнка. Останься тут, я прикажу принести чего-нибудь лёгкого, а сам быстро поужинаю в столовой и вернусь к тебе.

Я молча кивнула, старательно скрывая радость от того, что не придется снова видеть их. От созерцания этих лиц у меня портится аппетит. Мой прекрасный, почти зверский аппетит...

Терджан отсутствовал намного дольше, чем обещал - я успела и поесть, и принять душ, и переодеться три раза, выбирая достойную моего господина сорочку - и в дурном настроении.

- Почему ты не сказала, что Зойра приходила сегодня утром отчитывать тебя? - спросил он нахмуренно, не обращая внимания на мой соблазнительный наряд.

Я тяжело вздохнула:

- Не хочу, чтобы ты участвовал в этих глупых разборках. Довольно тебе забот о бизнесе.

Лицо Терджана дрогнуло, оно попыталось приобрести оттенок признательности, но муж взял себя в руки и снова нахмурился:

- Ева, это не умно! Ты беременна, тебя сейчас нужно беречь как никогда, а она нападает. Ты не должна это терпеть, я не хочу, чтобы ты терпела. Я хочу защищать тебя от всего, даже если опасность находится внутри нашего дома.

- Ты думаешь, Зойра опасна для меня?

- Нет... конечно, нет. Я имел в виду опасность для твоего настроения, душевного равновесия...

- Да, - пробормотала я. - Честно говоря, я бы не отказалась немного отдохнуть от этих интриг...

Оказалось, что мои слова не остались незамеченными. В конце недели Терджан повёз меня... в охотничий домик у моря. Я глазам своим не поверила, когда увидела обрывистый берег и знакомый силуэт здания с высоким забором и большим балконом на втором этаже.

- О, любимый... - прошептала я, потому что горло перехватило от радости, и поцеловала мужа в щеку. - Какое счастье... мы проведем здесь все выходные?

Он с наслаждением принял мою ласку и нежные слова, но покачал головой:

- Я думаю, это маловато для восстановления душевного равновесия. Я проведу здесь с тобой выходные, а потом оставлю на попечение Расима. И вернусь через неделю.

Я в изумлении уставилась на супруга:

- Я так скоро надоела тебе?

Он тут же нахмурился:

- Ева, это не смешно!

- Месяц назад ты утверждал, что один день без меня для тебя невыносимо долог.

- Ничего не изменилось. Но твое хорошее настроение и ваше с малышом здоровье важнее, чем моя тоска.

Мы провели восхитительный уик-энд вдвоем: купались, ели морепродукты, которые сами же и готовили - в качестве развлечения - и много-много времени проводили в постели. Конечно, не все это время занимаясь любовью: Терджан очень переживал за то, чтобы не навредить ребенку, поэтому предпочитал просто обниматься, делать друг другу массаж и играть в забавные, но познавательные игры. Например, он целовал меня в разные части тела и называл их на своём языке, а я повторяла. От этого отдыха я быстро приобрела цветущий вид, а мой муж снова стал выглядеть по-настоящему счастливым.

В воскресенье вечером он уехал домой, в наше осиное гнездо, оставив меня, как и обещал, на попечение моего дорогого Расима. Старик нисколько не изменился за то время, что мы не виделись. Все те же белые рубахи, старомодные штаны и темно-бордовый, расшитый узорами жилет.

Расим смотрел на меня очень по-доброму, но в то же время хитро и как бы журил взглядом: мол, ах ты, чертовка-вертихвостка, как высоко забралась! В его обращении со мной, конечно, прибавилось почтения, но не слишком много, зато покровительство расцвело пышным цветом.

- Будем учить язык! - заявил он с места в карьер, когда я вернулась в гостиную, грустно-задумчивая из-за расставания с мужем. - Это самое первое дело.

И в самом деле взялся за меня очень активно. Каждый предмет, который оказывался у меня в руках, когда Расим был рядом, каждое моё действие, каждый цвет и запах он называл на своем языке. Устав от обилия непонятных, уже не помещающихся в голову звуков, я умоляла его прекратить, но он не слушал:

- Всё равно останется! - заявлял мой учитель, указывая пальцем на свой лысый висок.

И я в самом деле стала замечать серьезный прогресс. Через пару дней уже могла назвать почти любой предмет или блюдо на обеденном столе. Сказался, конечно, тот факт, что я и раньше, год назад, учила их названия, но и теперь Расим очень помогал. Мы с ним сроднились - почти как отец и дочь - и где-то к середине недели я решилась поделиться с ним своей печалью. Вооружилась смартфоном, чтобы точнее выражать мысль и понимать ответ, и поведала наставнику о своих проблемах со старшими жёнами. Он понимающе покачал головой, растянул тонкие старческие губы в мудрой и бесконечно терпеливой улыбке.

- Ты зря беспокоишься, дочка. Все утихнет со временем.

- Но мне плохо сейчас!

- Я знаю. Это тоже пройдёт.

- Может быть, можно что-то сделать?

- Можно. Самым серьезным ходом с твоей стороны было бы принять нашего Бога.

Я отпрянула. Нет-нет, этого я никак не могу сделать...

- Это большой грех, - ответила я грустно.

Расим кивнул.

- Тогда жди. Зойра не такая, какой кажется на первый взгляд. Она проверяет тебя. У нее суровый и прямолинейный характер, но подлости в ней нет. Она просто пытается защитить свое гнездо, в котором и Айшу воспринимает как одного из птенцов.

- А Айша? Мне кажется, она ненавидит меня и порой пытается убить взглядом.