— Простите, мистер Блэнкеншип, что нарушила ваше жесткое расписание, — в ответ летит от нее, и она нисколько не скрывает своего раздражения и негодования. Скорее всего, может начаться реальная ссора. Тогда, когда наши отношения еще совсем не крепки, и я не уверен, что она полностью мне доверяет. Я не должен разрешать подорвать доверие к себе, но я не могу перестать говорить. Я не могу выкинуть взгляд Маркуса из головы. Я должен — но у меня ни черта не выходит.

— Перестань дерзить, — изрекаю не без злобы в голосе, что Ева, разумеется, сразу же замечает.

— Не думаешь, что я имею на это право?

— Нет, поскольку ты в моем доме.

Не проходит и десяти секунд, как Мадэри бросается к двери, и мне удается остановить ее, схватив за локоть.

Повернувшись нехотя, она показывает, насколько ненавидит меня в этот момент. Да я и сам противен себе. В моей толстовке и в моих шортах Ева прекрасна. Так мне хочется поцеловать ее в эту минуту, но если сделаю это, однозначно схлопочу нехилую пощечину.

— Отпусти! — пытается вырваться девушка. — Отпусти, мне нужно в прачечную: поторопить вашу домработницу. Хочу, как можно раньше выбраться из твоего дома, — особенно сильно она выделяет последние слова, изогнув артистично бровь.

Дьявол! Как же красива эта итальянка!

— Не рано ли ты собралась уходить? У тебя ведь ещё занятие с Паоло по плану, а он вот-вот вернется из школы.

Ева вновь безуспешно прилагает усилия, вытягивая свою руку из моего захвата. Она гневается и бесится, словно обезумевшая, потому что у нее ничего не получается. Я ловлю пальцами красивый подбородок и приближаю ее лицо к моему. Мадэри делает все возможное, чтобы избежать неизбежного. Сила этой девушки не может сравниться с моей, поэтому, когда она отворачивается, я вновь ловким движением ладони возвращаю в обратное положение ее голову.

Я впечатываюсь в ее губы жарким, животным поцелуем.

Нижнюю прикусываю так, что Ева вскрикивает. Чувствую себя тигром, львом. Хищником. Проклятым охотником. Сатаной.

Только не человеком, трепещущим от ласковой улыбки подружки напротив.

Ей это не нравится — моя грубость. И Ева не притворяется ни на йоту, однако, что делаю я? Прерываюсь? Принимаю свою ошибку и отрываюсь от нее? Черта с два. Я лишь углубляю поцелуй, вторую руку перемещая от локтя к тонкой талии, пробираюсь под мою серую толстовку на девушке, сжимаю кожу на животе. Оставляю царапины. Отметины. Присваиваю, завладеваю, принуждаю меня любить. Язык мой доходит буквально до ее глотки, и лишь после я снова почти нежно касаюсь им ее языка и неба. Она все также возражает, пробует выскользнуть, но я кладу руку ей на спину и тесно приближаю к себе. В тот же миг поворачиваю голову набок, превращая этот нереальный поцелуй ещё в более основательный и сумасшедший.

Практически отчаянный.

Практически убийственный.

После того, что Ева пережила из-за меня в прошлом, этот мой поступок заставит ее ненавидеть меня яростнее. Это безысходность. Это — выкопанная собственными руками могила для ещё не созданных отношений.

Или нет?

Но в следующее мгновение я вынужден отпустить ее, потому что дверь, около которой мы стоим, неожиданно открывается. Ева отскакивает от меня, словно обожглась. Она находится там, где только что вошедший Паоло ее не увидит.

Этот маленький засранец, не привыкший стучать, держится за круглую золотистую ручку и с ожиданием вглядывается в мое лицо. Я развожу руками, подняв брови:

— Что ты хочешь, Паоло?

Семилетний парнишка задумчиво склоняет голову набок.

— Ты сегодня не в духе, да?

— Что тебе нужно? — схватившись пальцами за переносицу, я прикрываю глаза и довольно резко разговариваю с братом.

— Почему ты такой нервный?

Да потому что я дерьмо, как и сказала когда-то Ева. Я — долбанный урод, и чувствую на себе ее уничтожающий взгляд.

Мне не хочется, чтобы она смотрела на меня так.

— Какого…, - со свистом набрав воздуха в легкие, собираюсь выругаться, но сдерживаю себя. — Киан, иди в свою комнату, пожалуйста, — сцепив зубы, выдаю.

Мальчик, не прерываясь, глядит на меня, а потом задает вопрос, за ответом на который он, вероятно, и пришел:

— Где Ева?

Я вскидываю глаза на итальянку, прячущуюся за дверью.

Она не предпринимает действий, чтобы просить меня не говорить о ее местоположении, но я и сам знаю, что это ее не обрадует.

— Она… она… скоро придет.

— Я очень по ней соскучился.

— Я знаю.

Снова смотрю на Еву — та поджала губы, опустив длинные темные ресницы. Видно, что ей больно, но слова Паоло греют душу. Он так чистосердечен и неподделен. Еще совсем ребенок, но умен не по годам.

— Я собираюсь пообедать. Ты присоединишься ко мне и маме? — спрашивает Паоло, смешивая английский язык с итальянским.

Мы с Евой в унисон усмехаемся этому, но девушка предпочитает игнорировать мои взгляды, брошенные в ее сторону.

— Да, немного позже.

— А Ева?

И хоть она не встречается глазами со мной, я отвечаю за нее.

— Она тоже.

Удовлетворившись ответами, брат отпускает ручку и отправляется вперед по коридору в свою спальню. Я ещё некоторое время слежу за его передвижениями, а потом закрываю дверь, оставаясь с великолепной Мадэри наедине.

Она не дает мне ничего сказать, хоть и открываю рот, чтобы в свое оправдание выронить хоть слово. Тут же поджимаю губы, крепко сцепив зубы. До боли. Ева поднимает ладонь вверх, качает головой, плотно сжав веки. Она не позволяет приближаться к ней и снова скрывается в ванной.

Какой же я болван.

* * *

Ева


Ужин, о котором позаботилась Исабэл, и правда, получился потрясающим. Вкусным — в плане еды, и живым — в плане общения. После моего полноценного урока с Кианом, мачеха Лукаса пригласила меня и своего младшего сына к столу.

Помимо того, что мистер Блэнкеншип старший вернулся домой, к трапезе присоединились друзья Лукаса. Признаться, я была слегка удивлена, когда увидела их, восседающих на стульях и распивающих напитки.

— Нам с Евой было очень весело! — радостно заявляет Киан, когда мать накладывает ему в тарелку Казаречче и рагу.

Мы перекусили брускетой в его комнате, когда изучали спряжения глаголов.

— Правда, Ева? — повернув ко мне голову, говорит брат Лукаса с широкой улыбкой.

Мне нравится детское коверкание некоторых слов, шепелявость — это все придает такого очарования его совсем юной персоне. Он так по-детски наивен и чист, что волей неволей возникает желание прижать этого мальчика к сердцу. Несмотря на то, что Киан и Лукас разного возраста, у младшего брата есть что-то от старшего: он так же барабанит по столу пальцами, когда задумывается о чем-то всерьез, так же ерошит волосы, если чувствует напряжение, у обоих есть привычка внимательно разглядывать человека, не ощущая, похоже, при этом никакой неловкости. Зато внешне они вовсе не схожи:

Лукас — голубоглазый блондин, а Киан — кареглазый брюнет.

Последний вырастет потрясающим красавцем. Он походит на свою маму, а она, как я уже не единожды про себя заметила, невероятной красоты женщина.

— Абсолютная правда, — отвечаю я, приподняв уголки губ, и так как паренек сидит рядом, треплю его по-дружески за плечо.

Меня неожиданно окликает Исабэл. Мы все ели в полном молчании, — что для этой дружной семьи, как мне показалось, непривычно, — пока Киан не заговорил со мной.

— Да? — вскинув голову, я концентрируюсь на ее будущих словах.

Прожевав кусок пищи, мачеха Лукаса с необычайно теплотой в глазах чуть кивает ладонью в моем направлении.

— Не подумай, что хочу обидеть тебя, дорогая, но, пожалуй, ты очень устала за последние дни, потому как выглядишь утомленной. — Она выставляет руку перед собой, принимаясь объясняться: — Еще раз прошу не сердиться на меня, ты прелестная девушка, просто мне подумалось, что…, - она пытается подобрать слово и жестикулирует, заламывая пальцы, время от времени — нервничает.

Я спешу успокоить ее, ведь Исе не нужно оправдываться. Я знаю, что все ее замечания идут от чистого сердца и только потому, что она беспокоиться.

— Все в порядке, — прекратив есть и, положив вилку на тарелку, спокойно говорю я, подарив ей добродушную улыбку.

— Не стоит. Вы правы, эта неделя была крайне тяжелой.

— Тяжелой на удары, — прыскает в кулак Маркус. Дейл улыбается этому, продолжая уплетать вкуснейшие блюда, а Лукас пихает друга локтем.

— На удары? — Исабэл с удивлением оглядывает нас, и на ее лице появляются признаки усмешки.

Ее пасынок торопиться объяснить:

— Марк, как обычно, пестрит идиотскими шутками.

— Эй, я могу и обидеться, — ухмыляясь, тот забавляется ситуацией.

В его зелено-карих глазах пляшут огоньки. Он явно хочет повеселиться. Но вот глава семьи настроен на обратное. Он угрюм с самого начала вечера, как я увидела его за столом.

Именно поэтому все, в основном, молчат — мистер Блэнкеншип не в настроении. Я догадываюсь из-за чего, и, откровенно говоря, чувствую свою вину за это. Лукас ехал ко мне, когда его лишили прав. По-моему, сын переживает временное отсутствие у него машины менее страдальчески, чем отец. А может, Лукас просто хорошо скрывается свои эмоции. От меня — в том числе.

И вновь каждый находящийся в столовой затихает. К сожалению, из-за прошедшего инцидента я не смогла почувствовать чудесную атмосферу дома в этот раз, но, уверена, вскоре у Лукаса с папой наладятся отношения. Однако после того как он поступил со мной в своей спальне несколько часов назад, я не знаю, как реагировать. Какой быть. С одной стороны поначалу все внутри меня бушевало, я находилась в гневе, мне хотелось бить Блэнкеншипа и не останавливаться, но обуздала себя. А с другой — мне понравилось. Мне понравилась его некая животность. И я поняла это немного позже, но трудно было признаться себе самой, ведь я никогда не была такой. Хотя и ни с кем другим у меня не было подобных чувств, как с Лукасом. Все так противоречиво, а он все равно нравится мне.