Я искренне мечтала поверить его словам, поверить, что всё будет окей и что Стасу полегчает. Даже если он станет, как огурчик, надеюсь, будет не малосольный, зелёный и пупырчатый.

Я тяжело вздохнула и надавила на уставшие глаза основанием ладоней. Пять дней почти без сна. Для и так измотанного стрессом организма это было слишком, но я просто-напросто не могла заснуть. Ворочалась всю ночь, думала, считала овец/ворон/котиков – кого там вообще надо считать, чтобы сконцентрировать внимание на деталях и провалиться в сон? – а вот отключиться не могла. Дядя упорно настаивал на таблетках, но я не привыкла глотать всякую дрянь, если организм может справиться сам. Будь то снотворное или успокоительные.

Я и так была спокойна, чёрт побери!

Ну, возможно только самую-самую малость нервничала. Но сегодня меня ждало несколько важных встреч, которые всё должны были расставить по местам. И первая из них как раз планировалась минут через пять-десять. Поэтому я, приведя себя в максимально домашне-презентабельный вид мерила шагами прихожую в ожидании, когда зазвонит домофон. Спокойно сидеть и ждать где-нибудь в зале просто не представлялось возможным.

И всё же звонок домофона меня испугал. Вздрогнула, когда по квартире разнесся отвратительный писк, сердце гулко забилось и я кинулась к трубке:

– Да?

– Готово, открывай, – раздался в ответ женский голос. – Доставили лучшим образом.

– Может, чем-нибудь помочь? – пролепетала я, внезапно робея.

– Да, открыть эту чёртову дверь.

Я чуть не хлопнула себя ладонью по лбу от нелепости ситуации. Ага, конечно, стою, спрашиваю о помощи, а «гостей» так и держу на пороге. Кнопку нажимала нервно трясущимся пальцем. Господи, то ли последние дни сказываются, то ли я действительно никогда ещё в жизни так не нервничала.

– Открылось? – переспросила, припоминая, что замок внизу частенько заедает.

– Да, уже идём, – отозвалась женщина.

Я глубоко вздохнула, заглянула в зеркало поправляя причёску – это были тщательно уложенные крупные локоны, пока я не принялась панически носиться по всей квартире, – присмотрелась к почти полному отсутствию макияжа и… решила, что выгляжу неплохо. Честное слово, эта женщина успела увидеть меня и в менее презентабельном виде.

В дверь постучали. Видимо, лифт поднялся быстро. И я бросилась открывать, вновь коря себя за нерасторопность. Распахнула дверь, застывая на пороге, и встретилась с пронзительным взглядом карих глаз. Таких похожих и таких далёких на почти незнакомом женском лице. Обладательница их коротко, почти по-военному кивнула и, не дожидаясь приглашения, шагнула внутрь квартиры. Идеально уложенная причёска-ракушка, синий костюм в тонкую белую полоску, который только подчёркивает стройную фигуру и длинные ноги в туфлях на высоком каблкуке. Юбка-карандаш вырисовывает изгиб бёдер, на ткани – ни единой складочки.

Всем бы так выглядеть в сорок восемь, как Вероцкая Светлана Борисовна!

– Принимай груз, – усмехнулась она.

Потом огляделась и чуть посторонилась, пропуская пару амбалов с носилками. Стоит отдать им должное, на входе в квартиру мужики деликатно скинули обувь и замялись, не зная, куда двигаться дальше.

– Готовое место есть или на пол кинуть? – деловито поинтересовалась Вероцкая. – На пол быстро, современно…

– Есть, конечно! – праведно возмутилась я, бросаясь к дверям в комнату и взмахом руки подзывая мужчин за собой.

Ну нет, к юмору этой женщины просто невозможно привыкнуть! Хоть за пять дней переговоров распознавать его научилась – и то хорошо. Понимаю, почему Стас всегда уходил подальше от меня, когда с ней разговаривал. Мегера. Но мегера отзывчивая, что удивительно.

– Так, вот сюда. Но осторожно, только осторожно, умоляю, – бормотала я, носясь вокруг амбалов.

– Детка, поверь, сейчас твой груз можно кидать, как мешок с картошкой, – крикнула из коридора Светлана Борисовна, явно расслышав мой взволнованный колосок.

Боже, когда-нибудь я убью эту женщину! Или расцелую в обе щёки за то, что своим дерьмовым юморком действительно спасает от беспокойства. И за то, что мы всё же смогли найти общий язык.

Мы познакомились тем памятным вечером, можно даже сказать ночью, когда Веник успешно продолжил решать вопросы с моим похитителем и Генри, который его хорошенько разодрал, а нас с телохранителем отвезли в какую-то весьма крутую частную клинику. Меня быстро осмотрели, обработали раны, попытались напоить успокоительными и отпустили восвояси, когда я категорично отказалась от таблеток. Впрочем, чуть попозже услужливая медсестра всё же сжалилась и принесла чай с ромашкой. «Тоже успокаивает», – сказала тогда она. А я нервно мерила шагами приёмную – вот почти как сегодня собственную прихожую – и думала, думала, думала. Потому что Стас был там, за дверями, куда меня не пускали. Ему проводили операцию, доставали пулю, которая вроде бы не попала в жизненно важные органы, но немного задела кость. Или как-то так, я тогда не знала, да и до сих пор не поняла всех тонкостей.

В тот момент меня и застала Вероцкая. Гордо прошествовала к стойке администратора, потребовала бумаги, внимательно их изучила и, повернувшись, ко мне, ледяным тоном сообщила:

– Жить будет, даже на работу довольно скоро выйдет. – Она покачала головой. – А вот жирок за время, пока отдыхает, может и подкопить. Всё так же будешь с ним носиться, Регина Денисовна?


Не знаю, как я поняла, что это именно ОНА. Мать Стаса. Возможно, потому что они чем-то были похожи, этой женщине всё же удалось привить сыну характер. Возможно, по обращению ко мне, пренебрежительному и осторожному. А может, просто тон был слишком ледяной, каждое слово вырывалось покрытое острой корочкой и словно царапало ей горло. Тогда я ещё не понимала, что это беспокойство, только потом осознала, что так она скрывает волнение за сына, так что сжала губы и процедила:

– Да, если потребуется.

– Смотри, избалуешь, – усмехнулась она… и прошла туда, в святая святых, за двери, за которые меня не пускали.

Сердце сжалось от жгучей ревности. Я понимала, что она мать, ей можно, она имеет право, но в то мгновение искренне думала, что на Стаса ей плевать. Ледяной тон, идеальная внешность, благородство и властность в каждом движении. Как можно такой быть?

Я готова была впиться ногтями в это прекрасное лицо почти без морщин, расцарапать до крови или натравить Генри, например, как натравливала на похитителя. И всё это лишь за «избранность», за то, что её пустили к Стасу, а меня – нет. А ведь ей нечего было ему сказать, а мне… мне так хотелось сотню, тысячу раз повторить, как люблю его, пусть даже бы он не слышал.

А потом дверь вновь отворилась, и меня смерили скептическим взглядом:

– Я не понимаю, детка, тебе особое приглашение нужно? – проворчала она. – Вперёд, внутрь всё равно не пустят, но тут стекло. Хоть полюбуешься.

Я глубоко вздохнула, оправила окровавленное платье – другого всё равно не было, а в больнице нашли только жуткую голубую пижаму, которую я не рискнула надеть – и толкнула двери. На этот раз мне никто не помешал.

Вероцкая стояла в предбаннике у большого окна (совсем как у американцев в больницах) и покусывала тонкую сигаретку, перебирая её пальцами – сплющивая и вновь расправляя. Собранная, деловая, причёска – волосок к волоску, макияж – как щит. Но в свете люминесцентных ламп такая уставшая. Бесконечно.

В это мгновение я особо остро поняла, что мы похожи. И Стас мне понравился, возможно, именно из-за того, что характер ему прививала эта женщина. Просто я сама ещё не нарастила такой жёсткий панцирь. Не пришлось. И надеюсь, не наращу никогда. Но желание в самой ужасной ситуации выглядеть гордо, независимо и идеально – оно у нас было общее.

Возможно, оно общее у всех женщин?

– Видишь, уже всё, – она криво усмехнулась, кивая в сторону окна. – Я же сказала: жить будет.

Я скосила глаза на лежащего в палате Стаса. Бледный, заметно отросшие за последнее время тёмные волосы разметались по подушке, тело закрывает белая простынь, лишь виднеется кусочек перебинтованного плеча. Я на секунду задержала дыхание, заставляя себя не ассоциировать белые простыни с похоронами. Это больница. Просто больница.

– Он вообще живучий, – добавила она.

– Надеюсь, – отозвалась я. И мы замолчали.

Вероцкая не стала делиться со мной волнениями, не стала что-то говорить. Мы просто стояли и молча смотрели туда, в палату. Но стиснутые до побелевших костяшек пальцы и щит из макияжа говорили лучше слов.

– Значит, будешь носиться с ним, если потребуется? – спустя несколько минут – пять? десять? – вдруг подала голос она. – И не сбежишь в поисках лучшей жизни?

– Только если к Генри, – усмехнулась я. – Он мне жизнь вообще-то спас. Придётся отплачивать.

А на языке так и крутилось едкое: «А вы сбегали?» Сбегали от мужчины, которого сами добивались? Сбегали от человека, которого ощущаете каждой клеточкой, как своего? Если да, то вы дура, Светлана Борисовна.

– Кстати, возможно, действительно придётся, – она вдруг улыбнулась, словно прочитала у меня в голове совсем другой ответ. Тот самый, про дуру. – Пёс сильно себя подставил.

– Он умница.

Мы снова замолчали. Светлана Борисовна продолжала мять сигаретку, потом начала слегка притоптывать каблучком. Я же продолжала смотреть. Изучать каждую чёрточку.

– Блять, не могу уже, курить хочется, – выдохнула она. – Я пойду вопросы решать. Тебя… теперь пропускать будут, но я бы посоветовала ехать домой. Совсем домой. Скоро подъедет Вениамин, ему по пути будет. Завезёт на квартиру, даст время собрать вещи, а потом домой. Никуда Стас не денется, будет и дальше лежать здесь. После транквилизаторов вообще тяжко просыпаться.

Женщина покачала головой, вздохнула, распрямила плечи и прошествовала к выходу. У самых дверей она остановилась и вдруг оглянулась: