Мое внимание привлек отец, появившийся в проходе. Он облегченно улыбнулся, увидев меня, и распахнул свои объятья, ожидая, что я брошусь в его крепкие руки, да только я не спешила. Перед глазами пронеслось смутное воспоминание.

— Вы уверены, что это не вредно? Она точно ничего не вспомнит?

— Папочка, но я не хочу, пожалуйста. Я буду хорошей девочкой.

И столько обиды в голосе, столько непонимания, столько отчаянной мольбы.

Вместе с короткой вспышкой воспоминания пришло чувство непонятного предательства, будто враз сняли розовые очки, что были насильно нацеплены на глаза, как жалюзи, закрывая реальный мир, что я даже отшатнулась от него, но отец то ли не заметил, то ли не хотел замечать моей реакции, потому что сам оказался возле меня. Обнял, вздохнул.

— Ты дома, милая. Наконец-то.

Меня провели в гостиную, усадили на диван, вручили чашку чая, наверняка решив сначала успокоить, чтобы настрой у меня был на нужный им — покладистый лад, а ведь я и вправду успокоилась. Все же дом давал некое равновесие, но, как оказалось, радушными были только стены, потому что родные решили, что моя жизнь в их власти.

Да только это моя жизнь. Ну и что, что многое утеряно? Писать ее им новое не позволено. Во мне поднялась буря негодования и тихой ярости, когда я, спросив спокойно, — "и что я пропустила?", получила абсурдное в ответ, учитывая данную ситуацию, — "свою свадьбу". Мой ошарашенный взгляд не остановил маму, хотя я бы на ее месте не спешила со своими благими намерениями, она продолжала уверять, что они успели вовремя ее перенести, что я могу не волноваться и торжество пройдет на высшем уровне.

Переводя взгляд с одного действующего лица на другого, я начинала злиться. Гаденькую улыбку Бена, в которую превратился его "сахарный" оскал, хотелось стереть, а по самодовольной роже врезать. Интересно, если я позвоню Маркусу, он меня спасет из этого дурдома? Решив его все-таки не вмешивать сюда, напоминая себе, что он не мой парень, а любовник, и я не вправе его втягивать в свои проблемы, дослушала разглагольствования о моей судьбе и задала тихое.

— И почему никого не интересует мое здоровье? Почему никто не выясняет причины потери памяти? Неужели вас только свадьба эта проклятая и волнует? — Не давая вставить и слова в свою защиту, которые видно было по лицу матери, она хотела сказать, я подняла руку, жестом останавливая ее.

— И вообще, вас не смущает, что у меня есть любовник? — Задала вопрос родителям и, посмотрев на Бена, добавила.

— Или, Бен, ты уже настолько привык к изменам, что готов всю жизнь ходить рогатый?

Мужчина покраснел от злости, даже вскочил с места, сжимая руки в кулаки. Занимательно. Подумала я. Неужто бы ударил?

— Что ты себе позволяешь, — зарычал он, но был остановлен громогласным отца.

— Сядь, — заговорил отец, до сих пор молчавший, и Бен послушно опустился на свое место.

— Доченька, конечно, мы переживали, но твой хахаль… кхм, любовник заверил, что все хорошо, а ты же так хотела эту свадьбу, вот мама твоя и… — замолчал, подбирая слова, — поторопилась, скажем. Ты уж прости ее, да и Бен, бедный, извелся весь, пока ты шля… кхм, прохлаждалась у другого.

— Что? — Тупо переспросила, офигевая еще больше.

— Понимаешь, Бен тебя простил, не смотря на… скажем, обстоятельства. Ты согласилась стать его женой, а тот мужчина — Маркус, вроде бы не принял отказа, вот и оказался рядом. Он тебя использует, твое положение… — Не дав договорить ему, я перебила.

— А ничего, что именно он меня спас? Пока вы тут занимались не пойми чем, а нет, хотя, — я хлопнула себя по лбу, якобы озаряясь идеей, — вы же занимались важной организацией торжества, которого уже быть не может. И вообще, этот, как вы говорите, хахаль, мой начальник.

— Как не может? — Всполошилась мама.

— Как начальник, ты же на дядю работала? — Удивился отец.

— Мы же, ты же, — пыхтела мама.

— Уже не работаю, и вообще, о чем вы думали, начиная эту тему, вместо того, чтобы просто рассказать о моей жизни?

Спросила, ни к кому не обращаясь, а после уже перевела взгляд на Бена.

— Бен, прости, но все кончено, ты чужой человек мне, я тебя не помню, не помню наших отношений, может, раньше я и была с тобой, закрывая глаза на очевидные вещи, но сейчас, наблюдая за тобой, могу сказать с отчетливой ясностью — я не выйду за тебя.

Воцарилась пораженная тишина, видимо, никто не ожидал, что я буду способна не только говорить, но и отрицать их виденье.

— Ты не можешь, — начал отец, но я перебила.

— Еще скажи, что на кону бизнес семьи и я не могу так с вами поступить, ведь именно от меня зависит "наше", в кавычках, счастливое будущее, — усмехнулась я, на что получила уверенное.

— Да.

— Неужели я раньше была согласна с таким ультиматумом?

— Это не было ультиматумом, просто кто-то умеет хорошо уговаривать, — хмыкнул Бен, до этого молчавший, а я взбесилась.

— Я все поняла, очень хорошо вас поняла. Удивляюсь, как вообще жила до этого? Видимо, потребовалось полностью лишиться памяти, чтобы, наконец, открыть глаза на ваше истинное отношение. Одни деньги и интересуют. Как это? Мы же потратились на торжество — нельзя отменять, или как это бизнес под угрозой? Хотите меня принести в жертву на алтарь ваших амбиций? Хватит, я не жертва, и если я чего-то не помню, это не значит, что позволю собой манипулировать.

Разворачиваюсь и решительно ухожу из квартиры, покидая фарс под названием "заморочить голову, пока она пуста".

Меня никто не догоняет, возможно, и сами понимают, что перегнули палку. Да только она деревянная, гнуться больше не намеренна, попросту не сможет, разве что ломать, и при том беспощадно, что и сделали неизвестные обстоятельства со мной, оставив после себя только туман прошлой жизни, хаотичные обрывки воспоминаний, которые может и не воспоминания вовсе.

Цирк… Можно долго ухохатываться с происходящего, если бы это не моя семья заделалась кучкой клоунов. Не смешно вовсе, напоминает фарс, затянувшуюся комедию, в которой я не хочу принимать участие.

Куда идти, не знаю, поэтому просто неспешно иду вперед, куда глаза глядят, прокручивая в голове еще раз сцену, разверзнувшуюся в доме, поневоле усмешка застывает на моих губах, горькая такая, с привкусом желчи. Неужели это была моя жизнь?

Хочется поплакаться кому-то в жилетку, рассказать обо всем, но я не знаю, кому позвонить. Друзей не помню, от родителей бегу… Может, я и говорила опрометчиво, не задумываясь, может, и обидела того же Бена, но я не чувствую ничего, если с другими еще связаны какие-то воспоминания, есть привязанность, то этот мужчина — чужой. Был ли он вообще в моей жизни? Если стал женихом, значит, была любовь, да? Да только в сердце пусто — не екает ничего. Молчит. Видимо, я и вправду падшая женщина, как подумала о себе вначале, стоило Маркусу рассказать о наших отношениях, потому что больше чувств вызывает таинственный любовник, чем законный жених, с которым скоро должна была состояться свадьба.

* * *

— Если я попрошу меня забрать, это будет не сильно нагло с моей стороны? Просто не совсем понимаю, какие у нас отношения.

Все-таки набираю номер человека, единственного, к кому могу сейчас обратиться, хорошо, хоть подписан он говоряще — Мрак, ни за что не забыть его просьбу называть его именно так, только с ним и могу поговорить сейчас.

— Стой там, сейчас подъеду.

Он не спрашивает: куда, зачем, почему, просто коротко бросает в трубку и кладет ее. Я осматриваюсь по сторонам — какой-то непримечательный двор, скорее всего, далеко от дома, потому что частных домов не видно, как он меня найдет? Решив сделать, как он сказал, присаживаюсь на лавочку, опуская взгляд на землю. Когда все успело пойти наперекосяк? И почему так больно? Почему складывается такое ощущение, что меня все время использовали? Только ради чего? Неужели бизнес, состояние, может стоить дочери?

— Стоило того? — Врывается в мои мысли голос Маркуса.

— Что именно? — Не совсем понимаю его вопрос.

— Побег, ты же сбежала от меня, как только представилась возможность.

— Нет, — отрицательно качаю головой, — мне не нужно было уходить.

Оставалась бы в неведении искреннего отношения семьи, думала бы, оно благостное, сидела бы и радовалась, а так…

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Скажи, а ты знал, что у меня скоро свадьба?

— Что-то слышал такое, — отмахивается он, а я удивленно вглядываюсь в его безмятежное лицо, — разве это важно? Ты все равно моя.

— Даже если была бы замужем?

— Не была бы.

— Ты так уверен в себе? Не слишком ли высокомерно?

Он пожимает плечами.

— Я знаю тебя.

— Так, значит, ты во мне уверен? А если бы родители все-таки смогли настоять? Я ведь мало что помню, а понимаю еще меньше.

— Вмешался бы.

— И чтобы ты сделал? Украл бы меня?

— Нет, — опасно сверкнули его глаза.

Мне бы остановиться, но любопытство вело меня дальше.

— Так что? — Лукаво улыбаюсь.

— Убил бы, — припечатывает к земле.

Что?

ГЛАВА 24

"Убил бы, убил бы…", снова и снова прокручиваю в мыслях его слова. Мужчина молчит, не намеренный объяснять, а на мое: "Ты же шутишь, да?", получаю насмешливое: "поехали уже". Я не понимаю, как трактовать его слова? Для него это нормально? Или он специально меня запугивает? Недосказанность витает в воздухе, ее можно ощутить, притронуться пальцами и запустить руку в вязкое марево чего-то очень страшного, темного… Мрак убийца?.. Мрачное обещание расправы давит огненным жгутом, складывается ощущение, словно на шее все плотнее затягивается удавка…

Убийство? Жестокая расправа? Над кем? Над нашими или его врагами? Или только надо мной?