Безмолвные команды так и звучат в тишине комнаты, слышатся в шорохе одежды, читаются в его глазах, и я внимаю им, отдавая всю себя их хозяину.

Нет грубости в его прикосновениях, нет холода в его глазах, только огонь и настойчивость, только желание обладать. Наши дыхания смешиваются в поцелуе, наши тела соединяются в танце, стародавнем, как мир, в первобытном соединении тел. И это не просто вспышка, это взрыв существующей реальности. Ничего, знаемое мной до этого, не сравнится с этим. Даже сны, что всегда так откровенны, ничто по сравнению с реальностью. "Не отпущу", — слышится мне в его шепоте, "не отпускай", твердят мои сомкнутые губы. Разговор тела, соединение души, на что так похоже наше соитие, говорит куда больше обычных слов, и все же, когда мы лежим на кровати после, я не могу молчать, мне отчаянно хочется, чтобы он знал… Хотя он и так это знает.

— Люблю тебя, — шепчу в грудь мужчины, выводя круги на его животе, в ответ меня еще больше сжимают в объятьях.

Мне кажется это своеобразным ответом на мои слова, что он не может или не умеет сказать словами, говорит руками, глазами, что проникают в глубину моей души, стоит встретиться с его глубокими темными омутами.

Сегодня я не задаюсь вопросом о завтрашнем дне, не после всего, я позволяю спокойному крепкому сну утянуть меня в свой мир сновидений.

Утро наступает резко, мне кажется, я только-только закрыла глаза, а уже слышу звук будильника, но не моего — Мрака, свой я слишком давно не заводила из-за последнего происшествия. Намереваясь идти с ним на работу, поднимаюсь с кровати, сонно потирая глаза, но Мрак останавливает.

— Останься, все должно быть, как прежде, — советует он, хотя, скорее, дает указание.

Я послушно киваю, но решаю не сидеть дома.

— Я поеду к родителям, если ты не против.

— Не против, только помни наш уговор.

— Помню, — киваю для пущей убедительности.

Хотя, если честно, намереваюсь высказать своим родителям все, что о них думаю. Точнее, отцу, что притворялся всю жизнь добрым папенькой, а оказался не только не родным, но еще и убийцей, но Мраку об этом лучше не знать, он не поймет, а я не хочу сейчас с ним ругаться и объяснять, доказывая, что мне это жизненно необходимо. Увидеть реакцию отца на мои слова и понять, что мне делать, как быть дальше со своей жизнью. Мрак кивает, поверив мне на слово, и уходит на работу, а я, приведя себя в порядок, вызываю такси.

Не ожидая ничего хорошего, но наполненная мрачной решимостью, я подъезжаю к своему дому. Таксист всю дорогу развлекает какими-то байками, рассказывая то ли небылицы, то ли правду о его попутчиках, я улыбаюсь, слушая, и нервозность немного отступает, но стоит оказаться на подъездной дорожке собственного дома, как волнение возвращается с полной силой, но я успокаиваю себя. Хуже, чем уже есть, все равно не будет.

— Мам, пап, я дома, — захожу в дом, сразу же, с порога, заявляя о себе.

В доме довольно тихо, но меня слышат, и на мой крик выходит мама. На лице теплая улыбка, хотя в глазах замечаю толику грусти, может быть, этому есть объяснение, но я не акцентирую свое внимание на этом, потому что замечаю за спиной матери человека, которого не ожидала здесь увидеть. Бен? Что он здесь забыл? Не задаю этот вопрос вслух, но он так и повисает в воздухе, ощущается в гнетущем молчании, воцарившемся между нами, и, видимо, слишком отчетливо написан на моем лице, потому как мама отвечает на невысказанный вопрос.

— Он заезжал с бумагами для отца, — оправдывает его, но если заглянуть вглубь комнаты, можно увидеть чайные приборы и следы недавнего чаепития.

— Не просто с бумагами, как я вижу, — хмыкаю я, переводя взгляд на Бена, — ловко, Бен, очень ловко, но без меня у тебя нет шансов. Ты ничего не получишь, — мой голос похож на шипение. Как же меня бесит его лицемерие. Что он вообще делает у меня дома?

— Уже получил, — выпячивает грудь вперед.

— Что? — ошарашено переспрашиваю.

— Компанию, — гордо заявляет этот павлин, мой бывший жених.

Я просто не могу поверить, смотря округлившимися глазами то на него, то на ничего не понимающую маму.

— И вы после этого пьете с ним чай? — Спрашиваю у матери.

Сидеть с ним таким за одним столом, себя не уважать. О чем они вообще думают?

— Бен нам просто помогает, — заверяет меня она, но по довольному лицу Бена можно сказать, что мама не договаривает, а, может, попросту не знает всей ситуации.

Оставляя за спиной самодовольное лицо бывшего, решительно направляюсь к отцу, оставляя маму с Беном позади, они меня не останавливают, дают мне возможность выяснить правду, потому как отец-то точно все знает

— Это правда? — Врываюсь в кабинет отца, вихрем открывая дверь.

— Что? — Не сразу понимает, удивленно поднимая на меня взгляд, отрываясь от каких-то бумаг на столе.

— Бен, компания, я, — уже тише добавляю про себя.

— Бен хорошо справляется, потому я и сделал его управляющим, а ты? Не совсем понимаю, Энн, ты, что все помнишь?

— Да, пап. И знаешь что, как ты вообще мог так со мной? Я еще думала, чего это ты так спокойно реагируешь на мою потерю памяти? А вот оно что, оказывается, мне одно интересно, как ты маме это обстоятельство объяснил? Она ведь тоже довольно спокойно реагировала. Или после всего, что было, это уже нормально? — Смотря в его глаза, спрашиваю.

Отец в ответ отводит взгляд, не торопится отвечать, переваривая мою осведомленность.

— На меня давили, я не хотел, чтобы так вышло, я здесь не при чем. — Защищается.

— Ты не мог меня отстоять? — Не то спрашиваю, не то утверждаю, добавляя. — Папа, я ребенком была, ты мог нанести непоправимый вред здоровью.

— Это неопасно.

— Неопасно? Неопасно? И сейчас тоже неопасно? — Кричу я, — да ты хоть понимаешь, что я испытывала все эти годы? Когда не всегда могла отличить сон от реальности? Когда потеряла связь с миром, не понимая, кто я? Хотя куда тебе?.. — Взмахиваю рукой, — ты думал только о себе, нечего переживать о дочери брата.

— Откуда? — Хватаясь за сердце, спрашивает тихо.

— А ты думал, я никогда не узнаю? — Прищуриваюсь я.

— Мы договорились, ты моя дочь. Дэвис не имел права рассказывать, — хрипло отвечает, а в глазах плещется боль, только эта боль несравнима с моей, мою не объять, она необъятная.

— Это не он, а даже если бы и он, я имела право знать, — Кричу, давя на него, — тем более, после всего, что ты сделал. — Добавляю уже тише.

Мне бы остановиться, но я не останавливаюсь, не давая ему вставить хоть слово в свою защиту.

— Убийство? Серьезно? Я ведь думала, ты бизнесмен.

— Я и есть, — пытается оправдаться.

— Нет, пап, ты убийца, у тебя нет ничего святого, — говорю последнее слова и, разворачиваясь к выходу, шепчу, добавляя напоследок, — и дочери у тебя тоже нет.

— Что ты будешь делать? — Слышу вслед его обреченное.

— Не беспокойся, в полицию не пойду, — усмехаюсь я, окончательно понимая, что отец переживает за свою шкуру больше, чем за то, что я больше не хочу иметь с ним ничего общего.

В дверях я встречаюсь взглядом с матерью, она стоит возле стены, опираясь на нее. Ее мертвенно бледное лицо и глаза, затуманенные слезами, говорят о том, что она все слышала, но мне впервые в жизни ее не жаль. Пора открывать глаза, мамочка.

Твой муж тиран и убийца.

Я не останавливаюсь возле нее, хватит с меня разговоров, я все сказала. Иду вперед, слыша вслед ее тихое.

— Мы не хотели, чтобы ты так узнала, — шепчет она.

Наверное, это она об отцовстве. Не хочу думать, что она тоже знала о том, что сделал отец.

— Вы вообще не хотели… — глотаю рвущиеся гневные слова и качаю головой отрицательно, — но знаешь, так даже лучше, во всяком случае, Дэвис никогда меня не предавал. Я даже рада, что именно он мой папа, — поворачивая голову, заключаю, и разворачиваюсь, чтобы покинуть этот дом навсегда.

Слышу за спиной всхлип матери, сердце в ответ на этот душераздирающий звук дергается, как от физической боли, мчась к ней в объятья. Нет ничего хуже слез матери, но я слишком зла сейчас, чтобы здесь оставаться, да и она тоже виновата.

— Пусть идет, — слышу ненавистный голос за спиной, а мама делает свой выбор, оставаясь рядом с ним, как сделала свой выбор я, чуть раньше доверившись Мраку.

Выйдя из дома, меня оглушает удар молнии где-то далеко, но кажется, что рядом. Как символично — звук разрушения нашей семьи, некогда счастливой и любящей, а сейчас только одни руины, а не семья.

Морщусь, вскидывая голову и чувствуя первые капли дождя, еще намокнуть для полного счастья не хватало, как раз вовремя, чтобы картина трагизма была завершенной.

Осматриваюсь, надеясь, что мое такси еще не уехало, но вместо этого утыкаюсь взглядом на знакомый автомобиль. Бен еще не уехал? Может, тоже разговор слушал? Не ушел, когда стоило. Но стекло опускается, развеивая мои предположения, и я слышу крик Бена.

— Садись, подвезу, — решив, что лучше ехать с бывшим, чем мокнуть на окраине.

Спешу к автомобилю, а сев внутрь, спрашиваю.

— Доволен? Ты же этого добивался, — спрашиваю, думая о компании отца, да и обо всей ситуации в целом.

Я отдалилась от них, так родители решили сблизиться с ним, только выбрали на роль приближенного не того человека. Он преследуют свою какую-то выгоду, не делает ничего просто так.

— Вполне, — не отрицает Бен, кивая, а я киплю от тихой злобы. Как так получилось? Как?

— Скажи, откуда ты про Эллис знаешь? — Вместо того, чтобы вылить на него всю накопившуюся агрессию, спрашиваю о более волнующем меня вопросе, потому что ситуацию с компанией уже не изменить. Я с отцом больше разговаривать не буду не только на эту тему, объясняя всю недальновидность такого сотрудничества, но и вообще, хватило с головой сегодняшнего разговора.