Михаэль Вайс подрывается с места и спешит пожать мне руку, потом с ходу выстреливает суммой, которую готов платить мне за мой скромный труд (сумма оказывается более чем приличной, я даже ушам своим не верю) и тут же с самым серьезным видом добавляет:

Но есть один момент, на который я бы хотел особенно обратить ваше внимание...

Ну вот, думается мне, сейчас последует нечто жуткое, тот самый «сыр» в бесплатной мышеловке.

Фрау Керрнер, – говорит мой работодатель почти строго, – я крайне чистоплотный человек и требую идеального порядка в любой из комнат моего жилища. Если только я посчитаю вас недостаточно пригодной для этой работы, то, уж не обессудьте, но я вас сразу же уволю.

Я облегченно выдыхаю, как человек, который долгое время сдерживал дыхание.

Это вполне разумное требование с вашей стороны, – отзываюсь я все с тем же облегчением в голосе. – Постараюсь не допустить ничего подобного.

Мой визави тут же расплывается в довольной улыбке и снова добавляет:

Наши горничные носят рабочую форму, фрау Керрнер, – он окидывает взглядом мой неказистый наряд, – надеюсь,  с этим у вас не будет никаких проблем?

Я уверяю его, что с радостью облачусь в любую форму, которую он посчитает приемлемой для себя (лишь бы только это не была пятисантиметровая юбочка и чулки, вздыхаю я про себя), и тогда Михаэль Вайс предлагает мне переговорить с его дочерью на счет этой самой формы, которую она должна помочь мне достать самого подходящего размера.

Я провожу вас в библиотеку, – с этими словами он учтиво распахивает передо мной дверь, – в это время дня она должна быть там.

Мы спускаемся по монументальной лестнице, которая вполне могла бы соперничать с любой из своих товарок по викторианским романам, как я уже и упоминала, так что я невольно припоминаю Скарлетт, которая однажды навернулась с точно такой же, потеряв своего неродившегося ребенка... И с чего это мне в голову лезут все эти читанные некогда сюжеты?! Никак я возомнила себя героиней одного из них. Чудно, однако! Тем временем мой спутник распахивает передо мной – нет, не массивную дубовую дверь с резными виньетками – дверь (красивую, но все же просто дверь) в библиотеку, и я вижу Ванессу и Доминика, сидящих в обнимку у настоящего полыхающего жаром камина и мило беседующих.

Нет, наше вторжение, конечно же, этот милый разговор прерывает, поскольку я не без удовольствия замечаю, как маска невозмутимого спокойствия на секунду слетает с Доминикова лица, явив миру недоуменно-испуганное выражение, на которое я реагирую спокойной улыбкой.

С чего бы ему вообще быть испуганным?

Неужели боится наших с Ванессой возможных откровений? Но не он ли сам первым все ей о нас и разболтал?! О несуществующих «нас», что, однако, не мешает ему относиться ко мне столь пренебрежительно... Стыдится себя прошлого, это ясно как день, а я постоянное тому напоминание.

Детка, милая, мы с фрау Керрнер обо всем договорились, – объявляет отец юной невесты прямо с порога, – не могла бы ты позаботиться о форме для нее... Я был бы тебе очень признателен. – И уже в сторону Доминика: – Ты сегодня рано освободился – значит, в кой-то веке сможем вместе поужинать. Я пока поработаю в библиотеке...

Он выходит было за дверь, но все же говорит мне с порога:

Так значит, завтра увидимся. Всего доброго, фрау Керрнер!

Наконец дверь за ним закрывается, а я остаюсь стоять посреди напряженного молчания, которое никто из нас не спешит нарушить. Пока Доминик вдруг не произносит:

О чем твой отец договорился с Джессикой и при чем здесь рабочая форма?

Он даже не обращается ко мне, что продолжает быть оскорбительным. Мужлан! Япония сделала его мужланом.

Ванесса улыбается ему самой очаровательной улыбкой и переплетает их пальцы между собой:

Джессике была нужна работа, – она смотрит на меня, как бы призывая подтвердить ее слова, –  вот я и предложила ей место Хильдегард. Только это и ничего более.

Место Хильдегард? – брови Ника сходятся на переносице. – Разве Джессика не окончила экономический колледж... зачем ей место горничной?

Мне надоедает слушать, как обо мне говорят так, словно меня в этой комнате вообще не существует, и я произношу:

У меня действительно есть такой диплом, – тут я выдерживаю небольшую паузу, –  вот только опыта работы маловато, и никто не спешит меня им обеспечить. Опытом работы, хочу  я сказать...

Мы все снова замолкаем.

Не думаю, что это хорошая идея, – наконец произносит Доминик каким-то замогильным голосом.

Я умею наводить порядок, не волнуйся, – отзываюсь я обиженно, хотя абсолютно уверена, что он имел в виду вовсе не это.

Его пальцы выскальзывают из Ванессыных рук и замирают полумертвыми зябликами на колене. Та, если и видит недовольство своего нареченного, вида не подает, только вдруг увлекает меня вон из комнаты, щебеча о том, какой там у меня размерчик и как миленько я буду смотреться в форме горничной, которую она же, Ванесса, когда-то сама и разработала.

Вот так я и становлюсь Джейн Эйр для двух юных девчушек, которых мне предстоит, однако,  учить никак не французскому, который я и сама толком не знаю, а всем правилам идеальной уборки. Уж в этом-то я была настоящим талантом!


Кем-кем ты там теперь работаешь? – недоверчиво изгинает бровь Хелена, когда тем же вечером я сообщаю ей эту «сногсшибательную» новость. – Горничной? Девочкой на побегушках?

Я в мнимом возмущении упираю руки в бока.

Ты недооцениваешь мою новую должность, подруга, – произношу я с пафосом, – теперь я не просто Джессика Мария Керрнер, теперь я домоправительница!

Домо...кто?

Домоправительница, – повторяю я терпеливо. – И незачем быть такой желчной!

Хелена смотрит на меня долгую томительную минуту, словно сканируя меня изнутри, а потом, как бы сдаваясь, выдыхает:

Но это как-то неправильно, согласись: ты моя подруга, а Доминик мой сын... и ты станешь застилать за ним постель!

В этот момент я живо представляю себя и Доминика три года назад, когда он так трогательно признавался мне  в любви, и, может быть, где-то в другой параллельной реальности другие мы были сейчас вместе... и я застилала за нами нашу постель. Боже, надеюсь, Хелена не может на самом деле считывать мои мысли! Неужели я  сейчас на самом деле мечтала о ее сыне, о ее двадцатишестилетнем сыне, у которого, между прочим, есть  невеста... Безумие какое-то.

Если ты так об этом переживаешь, – спешу я увести разговор в другое русло, – то для твоего душевного спокойствия скажу, что видеться с Ником нам почти не придется: он, как я слышала, домой приходит не раньше пяти часов вечера, а я и вовсе работаю до четырех, – и, не удержавшись, добавляю: – Постараюсь как можно меньше смущать твоего милого мальчика своей скромной персоной...

Хелена улавливает сарказм в моем голосе и как будто смущается.

Извини, Джессика, я понимаю, что тебе нужна эта работа, – говорит она совсем тихо, – просто прежде, как мне помнится, Доминик тобой особенно восхищался, а теперь ты станешь его служанкой...

Не его служанкой, Ленни, а служанкой его будущего тестя! – не удерживаюсь я  от комментария.

Но Хелена никак на это не реагирует, погруженная в свои мысли, которые тут же и озвучивает:

Тебе не кажется, что Ник сильно изменился в последнее время? Иногда мне кажется, что теперь это абсолютно другой человек и меня это немного пугает...

Что же, по-твоему, в нем изменилось? – интересуюсь я, удивленная тем фактом, что не только я заметила изменения в Доминике. Я думала, что это только со мной он ведет себя теперь несколько иначе...

Не знаю, может быть он стал слишком серьезным...

Так это даже неплохо, – спешу я уверить подругу, хотя прекрасно понимаю, о чем именно она говорит. Я и сама, если уж быть честной с самой собой, скучаю по прежнему Нику, который, как я втайне мечтала, добавит немного жизнерадостности в наше унылое существование. Поправка: в мое унылое существование – Хелена нынче влюблена и вполне счастлива. Но если даже она говорит об изменениях...

Я знаю, знаю, – произносит она задумчиво, – я, наверно, неправильно выразилась... Он просто стал какой-то бесчувственный... холодный... Я даже не уверена, любит ли он эту жуткую Ванессу на самом деле или просто терпит ради ее же отца...

Ленни, перестань! Мальчик просто повзрослел – уверена, он не стал бы жениться только ради теплого местечка в компании чьего-либо отца. Разве Ник такой? Сама подумай.

Раньше я ответила бы, что нет, не такой, – тяжело вздыхает она, – но тогда я знала своего сына, а теперь он мне словно чужой...

Настроение Хелены передается и мне, так что я с тяжелым сердцем покидаю ее дом – мне еще предстоит приготовиться к новому рабочему дню. Около нашего подъезда я столкиваюсь с Паулем, который сообщает мне, что помогал Еве с математикой и теперь спешит на встречу с друзьями.

Что не так? – спрашивает вдруг он, заметив мой подавленный вид. – Это ведь не из-за Юргена, правда? Тебе пора бы двигаться дальше.

Я смотрю на него тем самым взглядом, который легко интерпретируется «не лезь не в свое дело», но юноша слишком хорошо знает , что может позволить себе говорить мне правду...

Я не хочу об этом говорить, – наконец присовокупляю я к этому взгляду, собираясь уйти. Но Пауль удерживает меня за рукав моей куртки: – Послушай, Джессика, если дело в Доминике...

С чего бы это Доминику иметь к моему настроению хоть какое-то отношение? – в сердцах восклицаю я, вырывая свою руку. Хватит с меня на сегодня всех этих доминикоразговоров! Сделала и тут же пожалела о своей резкости. Становится стыдно – опускаю глаза, враз заинтересовавшись серыми ступенями под ногами, именно потому, должно быть, и не замечаю каким взглядом смотрит на меня молодой человек.