Темная фигура снова переступает с ноги на ногу.

Возможно, мне не следовало этого говорить, может, стоило продолжать делать вид, что между нами все так и должно быть, но темнота ночной улицы, словно тайная исповедальня, исторгала из меня все накопившиеся обиды и претензии.

Я вовсе не ненавижу тебя, Джессика, – отзывается на это Доминик, – с чего бы мне тебя ненавидеть? Просто ты права, то, что сегодня случилось... было мне неприятно. Я не хотел, чтобы ты врывалась  в спальню и... срывала с меня рубашку... – Слышу в его голосе проклюнувшуюся улыбку и тоже улыбаюсь шутке. – Возможно, три года назад это и было моей наипервейшей мечтой, но теперь у меня для этого есть Ванесса.

...которая своего не упустит! – вставляю я в той же тональности.

В этом вся она, – Ник кажется немного смущенным. – Но перемена, о которой ты говоришь, – тут его голос становится серьезнее, – ты не права: разве я не тот же Ник, которого ты знала прежде? После своего возвращения я словно вернулся в прошлое, которое закрутилось вокруг меня стальной петлей... Словно и не было трех лет отсутствия, – секундная заминка. – Нет, я чувствую себя все тем же...

Говорит и вдруг замолкает, как бы почувствовав, что сказал лишнее, и вот я уже спешу сгладить возникшую было заминку шуткой:

Ты, может, и ощущаешь себя прежним, как знать, вот только даже родная мать уверена, что ее мальчика похитили инопланетяне и  где-то в процессе исследования его генома промыли ему мозги, напрочь подменив ее Ника другим человеком.

Скажи, что ты шутишь?!

Я серьезна как никогда, Доминик. Ты изменился! – Мы стоим и смотрим друг на друга, так толком друг друга и не видя.

Это странно...

Это тревожно. И благотворно одновременно...

Я, действительно, не знал, что все настолько плохо, – наконец произносит Доминик с улыбкой.  – С этого момента я постараюсь исправиться, обещаю.

Было бы неплохо. Хелена будет рада вернуть своего мальчика...

Мы снова замолкаем, и молчать с Ником по-прежнему приятно. Это открытие меня удивляет...

А ты, Джессика, ты будешь рада, если мы снова станем друзьями? – интересуется мой ночной собеседник, награждая меня настойчивым взглядом.

Конечно, – отвечаю с заминкой, – снова стать друзьями было бы здорово. Друзья мне нынче не помешают...

Доминик неуверенно делает шаг в мою сторону и протягивает руку для дружеского рукопажатия. Моя рука тонет в его теплой ладони, и на секунду я снова ощущаю себя юной и беззаботной, такой, какой была еще до встречи с Юргеном, словно это рукопожатие умело обращает время вспять...

Когда же мои пальцы выскользывают из его руки, я ощущаю почти сиротство, сиротство маленькой девочки, лишенной тепла и человеческого участия. Спешу отогнать это тревожное ощущение и быстро произношу:

Но все-таки больше не исчезай вместе с моим ребенком, ничего мне не сказав.

И Ник на это отзывается:

А ты больше не зови меня «мальчишкой», – проблеск зубов в темноте, – это, знаешь ли, немного выводит меня из себя! Возможно, ты заметила это сегодня...

Секунду обдумываю его слова, отдаваясь перестуку неугомонного сердца.

Обещаю больше не выводить тебя из себя, – усмехаюсь я в темноту. И мы расходимся в разные стороны...


                                                                Глава 11.


                     «Ах, малыш, малыш, как я люблю, когда ты смеешься!»


                                       ******************************

Последующие несколько дней мы с Домиником больше не видимся, но я ощущаю такую душевную легкость, словно огромный камень свалился с моей души: хочется если не парить, то хотя бы дышать полной грудью... Это состояние немного похоже на счастье, но я так давно его не испытывала, что могу и ошибиться.

Однажды после обеда меня останавливает Ванесса, с которой у нас нынче молчаливый нейтралитет, и говорит:

Джессика, приготовьте, пожалуйста, голубую спальню, у нас ожидаются гости.

При этом она выглядит такой оживленной и погруженной в себя одновремнно, что сомневаться в важности этих самых гостей не приходится. Мне становится крайне любопытно, кого же это собираются привечать Вайсы и что для этого потребуется от меня самой, и тут Ванесса произносит, как бы отвечая на мой негласный вопрос:

Мы ждем Гюнтера Шрайбера, отца Доминика. Он приедет поздравить нас с помолвкой! – торжествующий взгляд в мою сторону завершает это эпохальное для нее заявление, а потом она и вовсе поглаживает камень на своем помолвочном кольце и стремительно удаляется. Триумфальной походкой... Маленький Наполеон в юбке, не иначе.

Сама новость о приезде Гюнтера Шрайбера не то чтобы удивляет меня, но взволновывает определенно. Я чувствую странное предвкушение от встречи с отцом Доминика – мне действительно хочется увидеть того, кто однажды покорил сердце Хелены, а потом и вовсе наградил ее таким восхитительным сыном. И хотя я помню все нелестные отзывы подруги о нем, все-таки мечтаю составить об этом мужчине собственное представление...

Мы с Моникой два часа наводим лоск в голубой спальне (из голубого в ней только голубые занавески и коврики на полу), но голубые же пятна, подобно солнечным зайчикам, все-таки мелькают перед моими глазами последующие пару часов после уборки. А уже вечером, когда я в телефонную трубку сообщаю подруге о скором визите ее бывшего муженька, то почти вижу, как она плюется в нее презрительным «пффф» и столь же презрительно поджимает губы.

Ник уже сообщил мне об этом, – отрывисто сообщает она мне. –  Только мне нет до этого никакого дела... Мы не виделись последние лет восемь и, надеюсь, не увидимся и впредь. Терпеть не могу, как он потирает руку о руку, словно колбаски из теста катает...

Меня веселят эти ее слова, а Хелена стремительно добавляет:

Надеюсь, тебе не придется с ним свидеться, Джессика, поверь, от гадюк лучше держаться подальше...

Ленни! – не удерживаюсь от удивленного возгласа. – Он ведь был твоим мужем.

Ну и что, – сопит она в трубку, – раньше мне нравились синтетические витамины, так что же мне теперь всю жизнь ими травиться...

С этой железной логикой не поспорить, и я заканчиваю разговор с мыслями о том, как непредстказуемо любовь обращается в ненависть и... как все-таки я жажду увидеть такую противоречивую для меня личность, как Гюнтер Шрайбер. Ведь не может же в самом деле отец Доминика быть настолько ужасен, насколько преподносит мне это Хелена...


Итак, что я там вчера говорила о Гюнтере Шрайбере, мол, он не может быть настолько  уж плох, как о нем говорят?  Правда, неужели я могла быть настолько наивна?! Даже стыдно за самое себя.

Так вот, на работу в это утро я иду в самом приподнятом настроении – ну да, жду незабываемой встречи! Думаю, вы уже и сами догадались об этом. Я как раз собираюсь войти в небольшой чуланчик, заменяющий нам с девочками гардеробную, чуланчик, в котором, соответственно, хранятся орудия нашего нелегкого труда: швабры, тряпки, пылесосы и разные чистящие средства, когда оттуда высовывается перепуганное личико Моники с черными разводами от туши, превратившими ее обычно прелестное личико в жуткую плаксивую маску, и опасливо оглядывается. Заметив меня, девушка облегченно выдыхает и почти кидается мне на шею...

Что с тобой приключилось? – любопытствую я, пораженная ее видом. Та быстро затягивает меня вовнутрь и захлопывает дверь...

Этот гость, для которого я вчера – дура! – спальню вылизывала – полный козел! – припечатывает она с ходу. И столько праведного огня в ее больших серых глазищах, что я не могу  своей юной помощницей не залюбоваться! Она-то и без того очень симпатичная девчушка с довольно миленьким и приятным личицом, но сейчас она просто Жана Д'Арк местного разлива...

Вот так просто – раз! – и козел? – я пытаюсь сдержать рвущуюся наружу улыбку. Но Моника на мою «шпильку» не реагирует, только сцепляет руки в замок и говорит:

Я, значит, иду утром, как прилежная девушка, порядок в спальне у гостя навести, думала, они с хозяином на кухне французские тосты уминают, – тут она для полноты эффекта натужно всхлипывает, – а этот... этот... гость, –  ей явно хочется применить словечко покрепче, но она сдерживается, – оказывается в дУше был... Я только за край одеяла взялась, чтобы встряхнуть его хорошенько, а этот... этот гость возьми и схвати меня сзади за... за грудь в общем...

Я округляю глаза – не могу поверить в услышанное.

Я начала вырываться, а он мне, знаешь, что говорит: ты, говорит, такая сладкая девочка, что я, пожалуй, готов осчастливить тебя своим вниманием! Беее... – И Моника так точно изображает рвотный позыв, что я абсолютно неуместно прыскаю со смеху..

Так тебе удалось от него избавиться? – уточняю я на всякий случай.

Боюсь, я нанесла мощный удар в область его мужского достоинства! – хихикает она вместе со мной.

Так чего же тогда слезы льешь? – удивляюсь я.

Так обидно же, Джессика! – восклицает она с достоинством. – Был бы он еще хотя бы вполовину так хорош, как его сын... Доминик то есть, – смущается девчушка, – так нет же, этой старой мумии уже лет под шестьдесят, наверное, не меньше. – Потом мечтательно накручивает свой светлый локон на указательный пальчик и добавляет: – От Доминика я бы, пожалуй, и вырываться не стала... Жаль только, он рукам воли не дает.

При упоминании имени Доминика я испытываю странное колющее чувство в области сердца, даже горе девушки перестает казаться таким уж значимым – подумаешь, похотливый старик потискал ее за грудь. Вот уж проблема... Собственная реакция ужасает меня, и я кидаюсь обнимать горемыку.

По-любому, я его больше видеть не желаю, – припечатывает та капризно, – руки он, может, распускать больше и не станет, но мало ли чего может хозяину про меня наговорить... Мне место терять не хочется.