И вот я намерена поделиться этими вещами с мужчиной, который занял место мужа в моем сердце...

Я подношу чистые и отглаженные вещи к своему лицу, словно пытаясь вернуть память о мужчине, которого когда-то любила, но ощущаю лишь еле заметный цветочный аромат ополаскивателя и... ничего более. Эти вещи обезличились, стали просто грудой одежды, за которой уже никто не стоял.


Я уже и забыла, когда за завтраком в нашем доме бывало так весело: Ева приготовила отличный омлет, который все мы наперебой расхваливаем, Элиас же продолжает вспоминать «мороженный турнир», и Ник обещает ему повторить нечто подобное, только теперь еще и в компании Томми. Все почти как прежде, когда еще не было той злополучной аварии и сиротливого стула слева от меня, который никогда не давал нам забыть о том, что мы с детьми потеряли. Но теперь на этом стуле сидит Доминик в слегка нескладно сидящей на нем одежде Юргена, и мы ощущаем странное воодушевление – я замечаю его в каждом из нас. Одним словом, это завтрак счастливых людей, не больше не меньше!

Из раздумий меня вырывает голосок дочери, сообщавший Нику о том, что сегодня у нас по плану поклейка обоев и лишняя пару рук нам бы точно не помешала.

Ева! – спешу возмутиться я. – Мы не можем заставлять человека с похмельной головой заниматься поклейкой наших обоев. Справимся сами...

Дочь, похоже, не воспринимает мое возмущение всерьез, поскольку тут же восклицает:

Неужели мой шикарный завтрак не достоин толики благодарности?!

Благодарностей уже было более чем достаточно, – возражаю я ей.

Но я правда, хотел бы вам помочь, – вмешивается в наши пререкания Доминик. – Ева права, лишняя пара рук никогда не помешает...

… лишь бы эти руки росли из правильного места! – дерзко обрывает его моя беспардонная дочь.

Ева! – вскрикиваю я смущенно. – Где твои манеры?

Она улыбается мне покаянной улыбкой и говорит, обращаясь к Доминику:

Уверена, твои руки растут из правильного места, просто шутка показалась уместной.

И они оба так заразительно смеются, что просто невозможно не последовать их примеру и не присоединиться к общему веселью.

Этот радостный настрой сохраняется весь этот длинный обоепоклеивательный день, который прерывает лишь краткий визит Пауля... Ник как раз мажет раскатанный кусок обоев клеем, когда  Пауль входит в комнату и вдруг замирает, заметив брата с кисточкой в руках. Они обмениваются хмурыми взглядами, а потом Пауль быстро говорит:

Я вижу, вам сегодня моя помощь не нужна... к счастью. У меня наметились кое-какие дела, уж извините. –  И уходит так быстро, что Ева даже обиженно сопит, что лишь подтверждает мои предположения на счет ее чувств к брату Доминика.

К вечеру, когда мы радостно обозреваем плоды своего совместного труда, Ева шутливо замечает:

Тебе, Доминик, повезло, что мы не выбрали обои с розовыми единорожками!

О, да, – отзывается он в тон девочке, –  не думаю, что смотрелся бы достаточно мужественно в комнате, полной розовых единорогов.

Зато здесь и сейчас ты смотришься достаточно гармонично!

Мы все неловко замолкаем – подтекст слишком очевиден для каждого, и Ник, не решаясь поднять на меня глаза, говорит, что ему пора уходить. Прощаться с ним кажется чем-то неправильным, это словно отсекать важную часть своего тела или вырывать здоровый зуб, но он быстро машет нам рукой и выходит за дверь. Но ровно через минуту снова появляется на нашем пороге: он забыл про брошенную около бара машину. В итоге мы выходим из дома вместе и продолжаем неловко молчать всю первую половину пути, пока Доминик наконец не произносит:

Я не совсем хорошо помню, что вчера говорил и как себя вел, но в любом случае еще раз прошу за это прощение.

Я помню только сегодняшний день, – отвечаю я Доминику, не отрывая взгляда от дороги. Мне хочется помнить только сегодняшний день и потому это не является ложью...

Сегодня был хороший день! – соглашается он со мной. – Мне было хорошо с вами.

А нам было хорошо с тобой...

Он смотрит на меня не отрываясь, я ощущаю это каждой частичкой своего тела. Что еще хочет он рассмотреть во мне, кроме любви, уже поселившейся в глубине моего сердца? Неужели он не видит ее в каждом моем ищущем взгляде, обращенном к нему, в каждом трепетании пальцев в процессе нашей дневной работы? Неужели он не видит всего этого...

Значит увидимся? – произносит он, выходя из машины в морозный морок вечера.

Возможно, завтра, – отзываюсь я с надеждой. – У тебя дома...

Он хмуро глядит на меня из-под своих странно насупленных бровей и произносит:

Это не мой дом, Джессика. Мой дом где-то в другом месте... – Потом захлопывает дверь, и я остаюсь одна.


                                                            Глава 16.


           «Подлинные чудеса не шумны. И самые важные события очень просты».


                                  *********************************

Если жизнь – это постоянное чередование черно-белых полос и хорошее непременно соседствует с плохим, то в этот понедельник я могла убедиться в этой истине на собственном опыте... еще один дополнительный раз. Если уж всей моей прежней жизни для подтверждения данного факта было недостаточно...

А началось все с того, что в этот понедельник, все еще окрашенный для меня воспоминаниями о вчерашнем дне, Ванесса Вайс, дочь моего работодателя и... невеста моего возлюбленного по совместительству,  подкарауливает меня на выходе из чуланчика, в котором я только что переоделась в рабочую форму, и устроивает мне настоящую «черную полосу» во всей ее неприглядной «красоте»...

Так вот, я распахиваю дверь чулана и едва не налетаю на названную особу, которая, сложив руки на груди, сверлит меня ненавидящим взглядом. Я мгновенно понимаю, что ничего доброго от этой встречи ждать не приходится: похоже, она знает не только о том, где провел прошлую ночь ее жених, но и о моих чувствах, как любая другая женщина, она, конечно же, догадывается тоже – чувства же Доминика ко мне ей давно известны. Я даже не сомневаюсь в этом, а в наличии оных я могла буквально вчера наглядно убедиться...

Могла бы не утруждать себя переодеванием, – зло улыбается она мне, вталкивая опешившую меня назад в распахнутую дверь чуланчика, – ты все равно уволена!

Мне бы следовало ожидать чего-то подобного, но мне казалось, добрые отношения с ее отцом гарантируют мне рабочее место в их доме.

На каком основании? – интересуюсь я спокойным голосом, сама же удивляясь собственной невозмутимости.

На каком основании? – повторяет она саркастически. – Может быть, на основании того, что ты мерзкая воровка чужих женихов, – смешок, –  или бессовестная стерва, готовая на все ради теплого местечка в жизни, а, может, – она суживает глаза и тычет в меня наманикюренным пальцем, – мне просто надоело твое лицо, постоянно мелькающее по всему дому. Выбирай любое основание, которое тебе больше по вкусу!

Странное дело, ее слова не вызывают во мне ни агрессии, ни элементарного раздражения... В ней говорит ревность, понимаю я с абсолютной ясностью, нельзя судить человека за ревность, даже за убийство в состоянии аффекта дают меньший срок, а девочка определенно себя не контролирует.

Жаль терять хорошее место... а оскорбленное достоинство как-нибудь перетерпит, тем более, что ни воровкой, ни тем более бессовестной стервой я себя не ощущаю.

Я думала, – продолжает кипятиться девушка, – что если стану держать тебя под присмотром и тем более если покажу Нику, какая ты жалкая в этом своем рабочем платьице – служанка в его доме! – то он и думать о тебе забудет. Но мужчин иногда не поймешь...

Это признание вызывает во мне улыбку... Так вот в чем все дело, думается мне с удивлением: держи друзей близко, а врагов еще ближе... И если уж Ванесса с первого же дня ощущала во мне угрозу, значит... тому были причины. Доминик, вздыхаю я мысленно, дорогой и любимый мой мальчик! Все эти годы ты, действительно, любил меня, потому-то и страшился так нашей встречи... потому был так холоден и отстранен, понимаю я не без трепета.

Защищался...

Не вышло.

Ты никогда не сможешь их понимать, – говорю я Ванессе, – если будешь относиться к ним как к вещам, – она так тяжело дышит, что мне даже чуточку страшно за нее. –  Ты говоришь, я хочу украсть у тебy жениха, но разве он вещь, чтобы я могла это сделать? Я не воровка.

Лгунья! – шипит она мне в лицо. – Он отдал тебе свою квартиру, а потом ты потребуешь и его самого...

На квартиру подписан договор аренды, и я ежемесячно за нее плачу.

Мизерную сумму!

Это не тебе решать, а Доминик  посчитал эту сумму достаточной...

– А ты и рада обвести вокруг пальца наивного мальчика, – полувыкрикивает-полувыдыхает Ванесса. – Думаешь, охмуришь его и дело с концом... Думаешь, ему нужна такая старуха, как ты?! Да это просто смешно... Перебесится и забудет, – она ловит мой взгляд и безжалостно добавляет: – Особенно если дашь ему то, чего ему так хочется. – Тут она окидывает меня пренебрежительным взглядом и жестко изрекает: – Впрочем я не понимаю, чего тут можно хотеть, но мужчин, как я и сказала, иногда не поймешь...

Эти ее слова, как удар ниже пояса, больно ударяют по мне: не я ли сама постоянно твержу себе нечто подобное... Может ли быть будущее у наших с Домиником чувств?  Не слишком ли я стара для него?

– Извини, Ванесса, – говорю я девушке заступающей мне дорогу, – не ты меня нанимала на работу, не тебе меня и увольнять!

Да кто ты вообще такая.., – начинает было она, но я уже выхожу из чулана и иду в сторону холла – она идет за мной следом, веля мне убираться прочь из ее дома.

И тут на леснице показывается встревоженное лицо ее отца, и девчонка враз прикусывает свой язычок.