Чувствую, как тело Доминика расслабляется под моими руками, словно стальная пружина, сжатая в глубине его естества вдруг распрямляется... Он так крепко сжимает мои пальцы, что я едва сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть и не вспугнуть его.

Мне знакомо это чувство, – глухо произносит он. – Я целый год прожил словно в тумане, прежде чем меня отпустило... думал, что вывел тебя из своей крови, думал, излечился, уехав на край света, но стоило снова тебя увидеть... – Он двигается, прижимая мою руку к своим губам. –  Джесс, ты мой наркотик, болезнь, от которой нет излечения!

Всего лишь час назад я бы все отдала, чтобы услышать эти слова, и от беспредельной нежности, затопившей меня теперь, снова сжимается горло... Доминик поворачивается, ложится на спину... и я прижимаюсь к желанным губам, словно истомленный жаждою путник приникает к источнику воды, его руки мягко обхватывают меня, и я оказываюсь прижатой к его груди.

Эта трепетная близость вызывает дрожь по всему телу и словно взрывает тысячи фейерверков под моими прикрытыми веками. Мы целуемся долго и трепетно: может, несколько долгих лет, а, может, лишь одну крошечную секунду, не могу сказать. Но у этого времени абсолютный вкус счастья...

Не хочу, чтобы ты излечивался от этой болезни, – шепчу ему в губы с легким придыханием. – У меня тот же недуг, если ты еще не заметил...

Он проводит рукой по моим волосам...

Это словно какое-то святотатство, – Ник заглядывает мне в глаза и касается пальцами припухших от поцелуев губ, – я целую жену Юргена, я обнимаю его жену... она вся здесь и только моя...

Ему не следовало этого делать, вспоминать Юргена было неправильно, особенно теперь, когда я лежу в объятиях другого мужчины... Я на секунду замираю и вижу, что Ник понимает свой промах – его лицо утрачивает блаженное, опьяненное выражение, и я снова тянусь к нему за поцелуем, но он уже поднимается с кровати...

Куда ты? Не уходи.

Глаза моего мальчика – мне больно это видеть – утрачивают свою открытость – моя реакция вспугивает его...

– Останься, – прошу я с нежностью в голосе, – ты выглядишь уставшим, не хочу, чтобы ты сейчас садился за руль. – Откидываю край покрывала. – Если, конечно, тебе не надо ехать...

«К Ванессе» хочу было добавить я, но не решаюсь: мысль о ней, ожидающей Ника в своей теплой постели, мне весьма неприятна, если не сказать больше... После всех наших поцелуев мысль о губах Ника на других губах нестерпима, словно ожог!

Он молчит, и я с удовлетворением понимаю, что это мысль о ночевке в моей постели, делает моего мальчика чуточку немым... Главное, он не говорит «нет».

Посмотрю, как там дети, а ты можешь пока ложиться, – кидаю я быстро, чтобы не дать ему времени передумать, и выхожу из комнаты.

Сердце продолжает клокотать... Надрывно и глухо.

Моя дочь сидит на диване в одиночестве и смотрит телевизор. Боюсь, я не сразу замечаю ее, слишком много всего происходит в моей голове...

Мам, – зовет она меня из темноты, пристально всматриваясь в мое лицо, – как ты? Все в порядке?

Где Элиас? Спит?– отвечаю вопросом на воспрос.

Да, я уложила его.

Который час?

Ева хмыкает совсем по-взрослому, так что я невольно краснею. Мы не говорили с ней про Доминика, но, думаю, она и так уже обо всем догадалась....

Уже одиннадцать, мам. Счастливые часов не наблюдают?!

Так и есть, догадалась... От волнения мне становится нестерпимо жарко, и я поспешно интересуюсь:

Ник останется у нас, ты не против? – ощущаю себя при этом зеленым  подростком.

Моя дочь встает и кладет руки мне на плечи, и я в этот самый момент, как откровение, осознаю и ее высокий рост, и силу ее тонких рук, и даже не по годам мудрый взгляд...

А если бы я была против, – подначивает она меня, – что бы ты тогда сделала, мама?

Дала тебе подзатыльник и отправила в кровать? – в тон ей отвечаю я.

Очень умно! – Ева обнимает меня. – Но ты же знаешь, я не против... Папа любил тебя и желал самого лучшего, – она отстраняется с грустной улыбкой.–  Доминик – твое лучшее сейчас! И, нет, я не против... спокойной ночи!

И когда она с этой своей взрослой полуулыбкой на губах снова садится у телевизора, а я стою, словно Алиса в каком-то немыслимом Зазеркалье, дочь вдруг добавляет:

Ты сейчас даже пахнешь Ником! – тихий смешок. – Не то чтобы я, действительно, знала, как он там пахнет, но ты определенно не пахнешь моей мамой, а значит.., – еще один тихий смешок. – Ник пахнет карамелью! – и она одаривает меня кривой полуулыбкой, даже не представляя, какое душевное смятение пораждают во мне ее слова.

Моей дочери четырнадцать... моя дочь почти взрослая. А я влюблена в парня моложе себя на десять лет! Влюблена в сына моей лучшей подруги, что еще важнее... На ватных ногах я прохожу на кухню и залпом выпиваю стакан воды... И этот парень ждет меня в моей спальне, в моей кровати...

Пора возвращаться. Я ведь не боюсь, правда? Совсем нет. Ни чуточки.

Подумаешь руки трясутся... нервы абсолютно негодные в последнее время... И Доминик тут абсолютно не при чем!

Вот именно, не при чем. Под такой внутренний монолог я и переступаю порог своей комнаты, в которой продолжает гореть приглушенный свет торшера у стены и в которой на моей кровати впервые за долгое время снова лежит мужчина. Диван в гостинной не считается...

И этот мужчина не шевелится...

Нет, он не спит, я абсолютно уверена в этом – слишком скованная поза для спящего, но он и не шевелится. Одежда аккуратно сложена на моем стуле у стены – просто отрада для глаз перфекциониста – так что я невольно улыбаюсь... и расслабляюсь. Никогда не раздевалась в присутствии чужого человека, кроме Юргена, конечно – он был единственным, перед кем я могла обнажиться, как физически, так и душевно, он был моей скалой, моей опорой, моим всем...

Стягиваю одежду, расстегиваю бюстгальтер и тихонько проскальзываю в ночную сорочку, не самая изысканная вещь, если говорить честно, мужчину ей не соблазнить, планировала бы заранее эту ночь – купила бы что-нибудь посексуальнее. От этих мыслей у меня даже пальцы на ногах поджимаются – давненько со мной такого не бывало. Это все тело в моей постели виновато... тело Доминика, красивое тело Доминика, которое я дважды видела обнаженным, и оно было прекрасно.

Пальцы на ногах поджимаются еще чуточку сильнее... это от холода, конечно! Хватит тут стоять и предаваться размышлениям: решительно откидываю свой край одеяла и юркаю в привычное тепло постели, прогретой мужским присутствием. Как же быстро возвращаются все эти, казалось бы, забытые воспоминания... осталось только прижаться к любимомому теплому боку и почувствовать сонное объятие, каким обычно награждал меня Юрген...

Стоп, Юрген мертв! Осторожно прижимаюсь к спине Доминика, который неподвижнее мраморной статуи. Спит ли? Уверена, что нет.

Робко, с грацией истинной скромницы, вновь кладу руку ему на грудь и чувствую быстрое биение его сердца. Не спит... Боже, я чувствую себя такой юной, словно девствнница на первом свидании! Вспомнилось, как я ошалело пялилась на грудь Ника три года назад при нашем первом знакомстве и как до ломоты в пальцах хотелось проверить твердость его мышц своими руками... Глупость несусветная, но иногда прекрасные картины хочется не только лицезреть, но и ощутить шераховатость холста подушечками своих пальцев.

… Тело под моими пальцами идеально гладкое. Сама не знаю, как моя рука оказывается под футболкой Доминика... я лишь утыкаюсь носом в уютное тепло его спины и еле слышно шепчу: « я люблю тебя, я так сильно люблю тебя», и мои пальцы продолжают рисовать круги на атласе его кожи.

Что ты делаешь, Джесс? – слышу наконец его хриплый голос. – Смерти моей хочешь, не иначе...

Мертвый ты мне ни к чему, – насмешливо улыбаюсь я. – Это было бы каким-то извращением, ты не находишь?!

Он с секунду молчит, словно обдумывая мои слова, а потом глухо сипит в ответ:

Ты знаешь, о чем я говорю... –  Поворачивается ко мне с напряженной улыбкой на красивом лице, челюсти плотно сжаты... наверное, боится вцепиться в меня зубами, думается мне некстати, пытаюсь сдержать прижатой ко рту ладонью, рвущийся из глубины счастливый смешок. – Что с тобой, Джесс? Надо мной смеешься?

Отрицательно мотаю головой и, обхватив лицо парня руками, шепчу в самые губы:

Отчасти, возможно... Ты же знаешь, все эти нелепые фантазии в моей голове...

Расскажешь?

Не сейчас, мой милый, – отвожу волосы от его глаз и целую в уголок любимых губ. Он стонет, дыша рвано и натужно, словно страждущее животное... А я всегда была слишком сострадательна, особенно к раненым животным! – Думаю, ты достаточно большой мальчик, – горячо шепчу ему в губы, – чтобы я не шокировала тебя просьбой заняться со мной любовью...

Силы небесные, Джесс?! Я не могу, – выдыхает Доминик возбужденно.

Будь мне восемнадцать, я бы точно на небо разобиделась... Но все дело в том, что восемнадцать скоро будет моей дочери, и потому, перекинув ногу через торс парня, складываю руки на груди в образе строгой учительницы. Его джентельменство выглядит невероятно милым и возбуждающим одновременно,  именно таким мне  хочется соблазнить его еще больше: осознавать, как самоуверенный красавчик, гарсирующий передо мной своей длинноногой подружкой три года назад, вдруг превращается в робкого школьника приятно, как ни крути! Даже больше: это просто восхитительно.

Продолжаю молча водить пальцем по его груди и рукам... почти невинно. Уверена, долго ему не продержаться –  и вот, я права: Доминик уже целует меня, притянув мою голову к себе, запутавшись пальцами в моих волосах, терзая мои губы с голодным неистовством. Я едва успеваю ахнуть, а он уже подминает меня под себя, заглядывая в глаза... Может, ждет, что я оттолкну его? Все еще боится чего-то?