Разве мальчик виноват, что они сами вешаются на него?! – изумляется Хелена с улыбкой. – Это все гены, его отец, мой первый муженек, был такой же: красивый, статный мужчина, которого не могла обойти взглядом ни одна женщина, и я в том числе, как ты понимаешь... Скольких же усилий мне стоило обратить его внимание на себя!

Тебе? – я недоверчиво приподнимаю брови – уж если кто и мог привлекать мужчин одним своим видом, то это точно была Хелена.

Мне, моя дорогая, именно мне, – вздыхает она настольгически. – Знаешь, сколько таких вот «хелен» вилось вокруг него толпами, но  в итоге я обошла их всех, – тут ее мечтательный взгляд делается почти брезгливым, – правда ненадолго. Ровно через год он остыл ко мне и завел очередную любовницу из числа многих... Но он до сих пор поддерживает нашего мальчика, оплачивает его учебу и готов помочь после с работой, так что о большем я и не прошу, – тихий вздох. – А Доминик так похож на Гюнтера, та же харизма, те же глаза и голос, мне порой даже не по себе становится... Но, признайся, он хорош! – добавляет она, хватая меня за руку,  в ее глазах пляшут искринки материнского восторга. – Он заслуживает каждого восхищенного взгляда, которым его одаривают юные красотки!

Трудно с этим не согласиться, и я пожимаю плечами, мол, да, признаю, все так и есть. А сама думаю о том, что как по мне, так он даже слишком хорош, прямо какой-то имбирный пряник, а не человек, мне до сих пор неловко в его присутствии, словно он загримированная суперзвезда, а я слюнявая фанатка. Стыдобище!

Так вы поэтому расстались c отцом Доминика, – любопытствую я против воли, – из-за его измен?

Хелена улыбается мне одной из своих мечтательно-настольгических полуулыбок.

Нет, – отвечает она просто, – разошлись мы из-за Алекса, отца Пауля... я встретила его в тот самый момент, когда узнала в новой подружке Гюнтера свою же бывшую подругу... Алекс же был на байке, в кожаной куртке и с белозубой улыбкой в поллица и смотрел на меня так восхищенно, так трепетно, что я влюбилась абсолютно без памяти... Думаю, только его одного я и любила по-настоящему, – откровенничает Хелена, накручивая кончик своих волос на палец. – Поверить не могу, что ему непременно нужно было погибнуть в самом расцвете лет...

Не представляю, каково это, потерять любимого человека, и потому молчу, не зная, что на это ответить.

Тогда-то я и забрала Ника и ушла от Гюнтера, – продолжает подруга задумчиво. – Мне давно следовало это сделать, да я все не решалась...

А как же Доминик, как он перенес ваше расставание?

Да неплохо, – пожимает она плечами, но заметив выражение моего лица, покорно добавляет: – Ну да, ему, наверное, было тяжело, признаю, но я была так влюблена в Алекса, что, боюсь, не очень обращала на мальчика внимание... Ему было семь, Джессика, я думала он ничего не понимает!

Мы замолкаем, каждый думая о своем.


Ты собралась тут до вечера стоять? – врывается на кухню Хелена, выхватывая кексницу прямо из моих рук. – Отомри!

Я ей улыбаюсь, ну ладно, я ей почти улыбаюсь, прищуривая глаза в немом возмущении. Но она лишь добавляет на ходу:

Заверни в газету пару фужеров, хочу быть ко всему готова!

Так ты же уже упаковала целый батальон фужеров!

Я же сказала: хочу быть готовой ко всему.

И выскакивает за дверь. В открытое окно доносятся веселые голоса Элиаса и Томми, которые гоняют мяч на лужайке, раздается голос Юргена... Он грузит пляжные шезлонги и целую гору подушек.


… В тот вечер после нашего с Домиником «кекса примирения» и последующего праздничного ужина в честь его приезда, Юрген и говорит мне:

Не такой уж он и плохой парень этот Доминик Шрайбер, как ты мне накануне расписывала... Может, чрезмерно смазлив, этого у него не отнять, но в целом он мне даже понравился.

Я со стоном утыкаюсь лицом в его плечо: самой стыдно вспоминать, как я поносила его еще только вчера. Вот уж воистину говорят, не суди человека, пока не пройдешь милю в его обуви...

Не напоминай мне об этом, – мычу я в плечо Юргена, прижимаясь телом к теплому боку.

Он негромко посмеивается, зная, как я сейчас себя чувствую, особенно после того, как рассказала ему о признании Доминика, то есть о причинах его странного поведения при нашем первом знакомстве.

Признайся, ты была предвзята?

Признаю, я была предвзята, – послушно соглашаюсь я. – Но он меня просто ошарашил своим поведением, – не удерживаюсь я тут же, – он появился весь такой... идеальный... и голый. И он флиртовал со мной... Со мной сто лет никто не флиртовал! – восклицаю я так возмущенно, словно это может все объяснить.

Юрген поворачивается и смотрит на меня своими смеющимися глазами.

Мне стоит начинать ревновать? – продолжает забавляться он. – Моя жена мечтает о флирте...

И вовсе я о нем не мечтаю, – хлопаю мужа по животу. – Не говори ерунды. Просто он застал меня врасплох...

В любом случае, он мне нравится... хотя мы с ним абсолютно разные. Да и Пауль тоже абсолютно другой...

Они братья лишь на половину, может в этом все дело?

Может быть, – соглашается Юрген, целуя меня в кончик носа. – Может быть.


… И вот я сижу в парке в окружении целой армии тарелок, стаканов и разнообразной еды, а самого именинника, в честь которого все это устроено, нет и в помине. Хелена пытается держать лицо и не выставлять себя строгой мамочкой, которая вне себя от очередной выходки своего отпрыска, словно опаздывать на свои собственные именины – это такой новый вид светсткого этикета и нет ничего странного, что Доминик ему следует.

Я сердита. Мне не нравятся безответственные люди, мало того, они меня раздрожают, особенно если я отдала столько сил на нечто, призванное порадовать их, а тем и дела нет...

Пауль пытается читать, но Ева постоянно дергает его, задавая вопросы, на которые тому лень отвечать... Я все подмечаю.

Мне обидно за Хелену – она так старалась.

Прошел уже час с оговоренного времени встречи, а Ника все нет. Просто нет слов! И вдруг...

Мама, Ник идет! – кричит Томми, несясь к нас со всех ног. Они с Элиасом единственные наслаждаются данным мероприятием, скача повсюду, как два неугомонных заводных апельсина.

Хелена, враз оживившись, вскакивает на ноги, и мы с Паулем заговорнически переглядываемся – его взгляд словно говорит «я знал, что он нас не подведет», а мой отвечает: « я не была так в этом уверена, но рада, что ты оказался прав». Юрген сжимает мою ладошку – это он пытался меня успокоить, он всегда знает, когда я не в себе.

Невежливо было заставлять нас так долго ждать! – отзываюсь я на этот его жест сердитым голосом.

Не порти Хелене праздник, – следует ожидаемый отклик. И я отворачиваюсь, чтобы наконец-то лицезреть нашего именинника, шагающего по зеленой лужайке под ручку с некой девицей... Это было оговорено заранее? Судя по удивленному лицу Хелены, нет.

А девица стоит каждой секунда того удивления, которое сейчас читается на наших лицах и, судя по тому, как она призывно повиливает бедрами и откидывает волны блондинистых волос своей холеной, маленькой ручкой с ярко-фиолетовым маникюром, ей хорошо известно о том впечатлении, которое она на нас производит. Если уж говорить начистоту, то она будто юная копия самой Хелены – не знаю, видит ли это еще кто-либо, кроме меня, но челюсть у Пауля явно немного отвисает (не думаю, что дело только в моем воображении), а глаза Юргена так и искрятся улыбкой...

Так вот, девица юна, фигуриста и очень хороша собой: мало того, что ее огромный бюст двумя белоснежными полукружиями вздымается над вырезом ее розовой маечки, так еще и ее юбка – право слово, юбка ли это вообще?! –  просто возмутительно-неприлично коротка. У меня возникает вполне уместный вопрос: как она собирается сидеть с нами на этом вот импровизированном празднестве без какого-либо стула? Хотя и со стулом ее ноги явно не стали бы более прикрытыми.

Вот так мы все на нее и пялимся, как сборище каких-то безумных недотеп, прежде не видевших ни одной красивой девушки, а Ник между тем подводит ее к нам и представляет Алиной. Та смущенно краснеет ровно в том месте, где ее бюст встречается с маечкой, словно тот специально симафорит о необходимости обратить на сие достоинство (на два достоинства, если быть точной) дополнительное внимание, если вдруг до этого кто-то мог упустить такое зрелище. Я ощущаю себя жалким лягушонком рядом с этой алеющей «розой» – просто неприлично быть такой чрезмерно женственной. Кажется, даже Хелена неловко поерзывает, а уж ей-то точно нечего за себя стыдиться...

Присаживайтесь! – указывает она вновь прибывшим на свободные места на покрывале. – Мы уже вас заждались, а между тем мое шоколодное суфле на торте не становится от этого лучше... Боюсь, оно может потечь! – виноватое пожатие плечами. Как будто бы это она виновна в подпорченном суфле! – Поэтому давайте сразу и приступим. – С этими словами она ловко зажигает свечку на торте и произносит целую поздравительную речь, из которой я мало что улавливаю – слишком увлечена разглядыванием юной кипии своей подруги. Значит, вот как выглядят девушки, которые нравятся красивым мальчикам! Примерно так я и полагала...  Хотя книги упорно пытаются убедить нас в обратном: мол, иногда красивым мальчикам нравятся простые девочки, такие как я, например... Нет, я, конечно, ничего такого не хочу сказать, но все-таки жизнь – это не книга. И вот новое тому доказательство! Интересно, а сам Доминик понимает, что эта девица феноменально напоминает его собственную мать? Было бы любопытно это узнать.

Пока я занята всеми этими размышлениями, Доминик задувает свечу, Хелена разрезает торт на огромнейшие порции, и я получаю свою тарелку этого колорийного буйства из рук именинника, который улыбается мне самым лучезарнейшим образом. С чего бы это?