Спустившись вниз, Саймон вихрем пронесся через общий зал гостиницы. Однако от него не ускользнули любопытные взгляды, которыми его проводили сидевшие за длинными деревянными столами люди, расположившиеся на ужин. Понятное дело, есть чему удивиться, когда жених стремительно убегает из спальни от невесты, как будто до него туда забрался сам дьявол.

Уэскотт распахнул входную дверь и уже пробежал до середины двора, когда внезапно сообразил, что ему некуда идти. Сердито выругавшись, он развернулся на месте и посмотрел на небо. Луна осторожно выглядывала из-за облаков и отбрасывала на постоялый двор отблески яркого света. Дождь сменился туманной моросью, постепенно охладившей разгоряченного Саймона. Но с его лица все никак не сходила гримаса недовольства.

Он перевел взгляд на освещенное окно второго этажа, где располагалась комната, отведенная им для первой брачной ночи. Уэскотт представил, скольким всяким извращениям он мог бы в эту ночь научить ее. Начать хотя бы с ее прелестного ротика.

Саймон даже себе не мог объяснить, отчего он так рассердился. По сути, Катриона и не пыталась ссориться с ним или возражать ему. Она просто предугадала его следующий шаг, и умело поставила ему шах, превзойдя в его собственной игре. Нынешнее состояние Саймона еще сильнее подогрел весьма опасный для него всплеск подлинного чувства к Катрионе. Не часто ему встречался достойный противник, будь то за игорным столом или на площадке для дуэли.

Как сумела она догадаться, что он планировал забрать свою половину денег и оставить ее в Гретна-Грин самой разбираться со своими проблемами? Неужели эта чертовка умеет читать мысли?

Саймон медленно разжал кулаки. Он всегда считал, что злость плохой советчик, если приходится признавать поражение. Начнешь злиться — и этим лишь поможешь своим противникам. Саймону всегда удавалось отвечать на язвительные насмешки отца или его откровенные угрозы в соответствии со своими принципами. Юный Уэскотт ограничивался обычно тем, что демонстративно закатывал глаза или отделывался саркастическими замечаниями. Бывало, однако, что даже такой реакции сына было достаточно, чтобы отец Саймона, потеряв всякое терпение, приказывал кому-нибудь из слуг отлупить его. Но и в таких случаях наказанный старался взять реванш. Дождавшись, когда все в доме улягутся, он пробирался в библиотеку и выкрадывал какую-нибудь безумно дорогую бутылку портвейна из коллекции родителя. Пьянящий напиток помогал заглушить боль от побоев и удержаться от более опасных поступков, на которые мог толкнуть его необузданный характер.

Постепенно Саймон полностью пришел в себя, и на его губах расплылась ленивая улыбка. И как это он позволил какой-то новоиспеченной миссис Уэскотт заставить его позабыть о важности спокойствия? Нет, ей не удастся лишить его того, что он считал одним из наиболее ценных и с трудом заработанных уроков юности.

Катриона сидела посредине узкой железной кровати, кутаясь в ветхий плед, накинутый поверх ночной рубашки. Судя по холодному блеску глаз Саймона, когда он выскочил из комнаты для новобрачных, этой ночью плед останется единственным, что сможет согреть ее. Она уже сделала попытку зажечь камин, но ее неумелых стараний оказалось недостаточно. Лежащая в камине жалкая кучка растопки и дров разгораться не хотела, и язычки вспыхнувшего было пламени, быстро угасли, сменившись россыпью тлеющих точек.

Несмотря на свое обещание, Саймон не вернулся и через полтора часа. Не исключено, что в эту минуту он уже на полпути к Эдинбургу, угрюмо прикидывала Катриона. Видимо, решил, что ни она, ни ее приданое не стоят его хлопот.

Внезапно через закрытую дверь до нее донесся обрывок веселой песенки, абсолютно не в духе ее нынешнего настроения:

Моя невеста славная красотка,

Она прекрасна, но слегка чудна,

Лишь раз, взглянув, что прячу я под килтом,

В глубокий обморок упала вдруг она.

Удивлению Катрионы не было предела. Сочный мужской баритон показался пугающе знакомым, хотя прозвучавший куплет был исполнен в чисто шотландской манере, с низким рокотом.

Когда спросил я, что ее так поразило,

Вмиг краска залила ей пол-лица.

Призналась крошка в том, что мать ей запретила

Пускать в постель такого жеребца.

Катриона и глазом не успела моргнуть, как дверь комнаты с грохотом распахнулась. На пороге стоял Саймон, держа в одной руке начатую бутылку шотландского виски, а в другой большой батон колбасы.

Уэскотт прислонился к дверному косяку и одарил Катриону кривой ухмылкой. Даже в таком состоянии этот человек был само обаяние.

— Приветик, дорогуша. Ну, как, еще не соскучилась по мне?

Глава 10

Подвыпивший Саймон был настроен вполне дружелюбно и совсем не напоминал того разгневанного мужчину, который недавно скандальным образом покинул эту комнату. Внешний вид его также претерпел большие изменения. За время своего отсутствия Уэскотт ухитрился где-то потерять сюртук и жилет. Рубашка навыпуск была наполовину расстегнута, а измятый галстук он небрежно обмотал вокруг шеи. Но такой беспорядок в одежде был Саймону даже к лицу, придавая ему удалой вид не то пирата, не то принца, вернувшегося из долгих странствий.

Его рыжевато-коричневые волосы торчали во все стороны. Катриона поджала губы.

Уэскотт весело взмахнул бутылкой:

— Надеюсь, ты не возражаешь, что я разок-другой угостил парней там внизу? Понятное дело, завтра тебе надо будет расплатиться с хозяином. — Саймон с таинственным видом приложил палец к губам, словно собирался открыть великую тайну, и прошептал: — В моем-то кошельке совсем пусто, а в долг мне уже не дают.

— Так ведь ты пошел принести что-нибудь на ужин.

— Я и принес. Вот он, твой ужин, — откликнулся Саймон, бросая Катрионе свою добычу.

Катриона с трудом поймала колбасу, совершенно не понимая, что с ней делать. Колбаса имела в длину добрых десять дюймов, а в толщину дюйма три. Такой ужин как минимум не вызывал у нее никакого аппетита, зато производил пугающее Впечатление. Катриона даже подумала, что такой батон колбасы вполне можно было использовать как хорошую дубинку для самозащиты на случай появления незваного гостя у нее в комнате. Даже тяжести его удара по голове хватило бы, чтобы злоумышленник упал без чувств.

— А это мой ужин, — заключил Саймон, поднося ко рту бутылку виски и делая большой глоток янтарного напитка.

— Я смотрю, ужин у тебя сегодня получился просто роскошный, — язвительно заметила Катриона.

Словно желая подтвердить такую оценку, Саймон решительно шагнул к кровати, но тут же резко качнулся вправо.

Он недоуменно поморщился:

— Это я не устоял, или каюту клонит на правый борт? Отшвырнув колбасу, Катриона быстро вскочила и подбежала к пьяному Саймону. Она обхватила его рукой за спину и подставила плечо, чтобы он не упал.

Повисший на ней всей своей тяжестью Уэскотт зарылся лицом в ее распущенные волосы и глубоко вздохнул:

— Ни разу не встречал такого смазливого юнгу.

— Да, усов у меня отродясь не было, — сухо бросила Катриона, вызволяя бутылку виски из руки Саймона.

Она поставила бутылку на стол и потащила мужа к кровати, подталкивая и дергая его за руки. Уэскотт уткнулся носом в ее шею ниже затылка, и тут же послышалось его безмятежное пьяное сопение.

Когда, наконец, Катриона резким движением сбросила на кровать практически уснувшего на ее плече Саймона, у нее появилось чувство, будто она тоже опьянела.

Но не успела она отойти от кровати, как Уэскотт крепко ухватил ее за руку и рывком повалил на себя. Прямо перед глазами Катрионы оказались золотистые волоски отрастающей на мужском подбородке щетины.

— Корабль вращается, — важным тоном произнес Саймон. — Беги к капитану и скажи, что мы попали в водоворот.

— Это не корабль вращается, а твоя дурная голова. Закрой глаза, и никакого вращения не будет.

Уэскотт послушался.

— Мм… твоя правда. Вот так мне и впрямь получше. Катриона оказалась права и в другом. На этой узкой кровати двое не могли разместиться, если лежать бок о бок. Зато лежать на Саймоне было вполне комфортно. Она могла вытянуться во весь рост, ее раскинутые в стороны ноги обхватывали бедра Саймона, а грудь мягко улеглась на мускулистом торсе.

Когда Уэскотт обхватил ее за талию, первой мыслью Катрионы было высвободиться. Но он не предпринимал больше никаких попыток к ее соблазнению. Казалось, он был вполне доволен уже тем, что держит ее в своих объятиях. Катриона немного помедлила в нерешительности, а затем осторожно улеглась щекой на грудь Саймона. Непривычное ощущение от близости мужского тела доставляло ей наслаждение. Особенно Катриону волновало, что она находится в объятиях героя ее девичьих мечтаний.

— Помню, в детстве, — пробормотал полусонный Уэскотт, лениво выводя рукой, круги на пояснице Катрионы, — мать часто говорила мне, что моя кровать — это большой корабль, а ночь — это море. И обещала, что как только я закрою глаза, сразу уплыву в волшебное путешествие.

Катриона приподняла голову и внимательно посмотрела в лицо Саймона. На его губах играла едва заметная улыбка, но глаза оставались закрытыми.

Она понимала, что Уэскотт основательно пьян и с ее стороны некрасиво пользоваться этим. Но не будет большого вреда, если она вовлечет его в разговор, о котором он вряд ли будет помнить на следующий день.

— А какая она была, твоя мать? — тихо спросила Катриона.

Саймон вздохнул.

— Добрая и красивая, с грешными устремлениями и щедрым сердцем. Разумеется, у нее было несколько любовников. Наверное, всегда часть мужчин будет воспринимать танцовщиц как обычных проституток. К сожалению, так думал и мой отец. Но он недооценивал мать. Она была не только красивая, но и умная женщина. Во всяком случае, у нее хватило сообразительности составить у стряпчего завещание, в котором явно упоминалось некое кольцо с печаткой. А колечко это мой папаша подарил ей в порыве любовного увлечения. Естественно, после смерти матери ему ничего не оставалось, как признать свое отцовство.