– Это то, что говорят тебе терапевты?

– Не– а. Я просто не хочу быть с кем– то, если в конечном итоге стану похож на отца. Я видел, что это сделало с мамой. Она любила его так сильно, что терпела все дерьмо, которое он вываливал на нее. Никто не должен проходить через такое.

– Ты не он. Что насчет меня?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты боишься сближаться со мной?

Он думает в течение долго времени.

– Думаю, я уже задолбал себя подобным вопросом.

– Необязательно, – я случайно провожу пальцем по центру его груди. – Даже если мы выберемся отсюда, мы могли бы пожать друг другу руки и разойтись. Мы бы никогда больше не увиделись.

Он смеется над этим и берет прядь моих волос, оборачивает вокруг пальца и мягко дергает.

– Это смешно.

– Почему?

– Потому что ты не просто какая– то девушка, Эв. Ты великолепная катастрофа. Ты потрясающая.

– Это не комплимент. Ты знаешь это, не так ли?

Он стреляет в мою сторону дьявольской ухмылкой, которая делает его идеальным. Затем, когда следующая мысль возникает в его голове, он становится серьезным.

– Ты знаешь, что похоже на то, что ты любишь кого– то так сильно, что готов убить.

 Эта мысль посещала и меня, поэтому я говорю вслух.

– Ты веришь в то, что я сказала судьям, было правдой.

– Я верю в то, что видел, когда мы были в пещере. Эта девушка была твоей подругой, так? – Он, должно быть, увидел, как я вздрогнула, когда упомянул Меган. – Прости меня, Эв. Я не имел в виду...

– Не извиняйся, – я вижу ее. Это напоминает мне то, что я делала вид, что она рядом со мной в камере, когда был самый отчаянный момент моего суда. – Я должна была переживать этот день снова и снова. Я пережила это.

– Ты лжешь. Ты сама говорила мне это. Ты не пережила эту трагедию.

Я понимаю, почему мы с Кейси так быстро движемся, несмотря на то, что хотели оторвать друг другу головы, когда впервые встретились. Кейси и я – мы достаточно вспыльчивые, чтобы убить тех, кого любим. Я уверена, что многие скажут, что готовы сделать то же самое. Но они лжецы.

Я наклоняю голову, пока мои губы не касаются мочки его уха.

– Возьми меня снова, – шепчу я.

Он переворачивает меня и целует, пока не становится трудно дышать, его язык скользит по моей нижней губе. Он шепчет мое имя, когда у него появляется возможность вдохнуть воздуха, и мне интересно, возможно ли влюбиться за последние несколько дней. Или обстоятельства только разыгрывают меня.

Это несправедливо.

Это несправедливо, он чувствуется настолько совершенным в этот момент.

***

Тишина заполняет оставшуюся часть дня. Наша одежда сложена, мы едим и снова моемся в бассейне. Я засыпаю в объятиях Кейси, его губы целуют мою шею. Я помню, что пытаюсь дышать с ним в унисон, когда просыпаюсь часами позже в темноте.

Позже тень склоняется над нашей кроватью.

13 июля, прошлый год

Дом мамы

Тодд уснул прямо на мне после обеда, пока я была в качестве няни. Мама не заслуживает какой– либо помощи от меня, но я скучаю по этому маленькому негодяю. Это несправедливо, что я избегаю его из– за нее.

Я полулежала перед телевизором в течение нескольких часов. Когда я поняла, что Тодд спит, переключила программу на что– то, что больше нравится мне – комедию, которую Меган и я постоянно смотрим. Приближаются сумерки, и я начинаю дергаться. У Меган и меня было сегодня итоговое собрание, на котором мы бы могли проверить наши проекты, чтобы убедиться, что почти все из них готовы. Я сказала маме, что могу нянчиться с Тоддом только до шести.

Было десять минут седьмого.

Она не брала телефон, а я не могла оставить Тодда в одиночестве.

Тодд шевелится, когда мама приходит домой в половине седьмого.

Было тяжело оставлять его, когда стон, который он издал, был таким нуждающимся, как будто требовал тепла от меня, потому что я единственная, кого он касался за эти месяцы. Что вынудило чувствовать себя сильной – казалось, я была ласковой мамой, а он никогда не ощущал материнской любви.

Я медленно опустила его на кровать, накрывая покрывалом до подбородка, когда он заерзал от дискомфорта. Я заправила края вокруг него, ожидая каждую секунду, что она фыркнет и бросит свои вещи на обеденный стол. Я знаю, что она пыталась быть настолько драматичной, насколько это возможно.

И все же она продолжила свои действия, которые говорили, что она пытается донести до меня, отказываясь произносить слова. Так что я заговорила с ней.

– Ты опоздала, – сказала я.

Она медленно вытащила заколки из волос, как будто у нее было все время мира. Я знала, что она делает это нарочно. Ее бесконечное нытье, чтобы заставить меня сидеть с Тоддом, было всего лишь уловкой, чтобы сделать меня несчастной. Не то чтобы я думала, что она наслаждается, делая меня несчастной. Это была игра власти, которая хорошо мне знакома. Нетерпеливость была моей слабостью, и она знала, как это использовать.

– Я ухожу, – сказала я, надевая пальто и закидывая сумочку на плечо.

– Не разыгрывай сцену из– за того, что я задержалась на несколько минут.

Я сделала ей одолжение, и мне не высказали благодарности.

– У меня открывается галерея в следующем месяце. Моя галерея. А теперь мне придется опоздать на самую важную встречу.

Я была почти у двери, когда она сказала мне:

– Ты не говорила мне об этом.

Я остановилась.

– Не думала, что должна. Мне казалось, что ты уважаешь тот факт, что я приехала сюда и сказала тебе, что должна уехать в определенное время.

– Это не то, что я имела в виду, Эв. Я бы хотела пойти.

В секунду издевательство сорвалось с моего рта, и я знала, что это прозвучало плохо, но не хотела забирать свои слова обратно.

– Все хорошо, мам. Ты не должна делать вид, что заинтересована в моем печальном поводе для триумфа.

Я злилась, подпитывалась гневом, который чувствовала в тот момент, поэтому хлопнула дверью. Когда я села в машину, то надеялась, что Тодд простит меня за мой кратковременный порыв – мое желание злиться на маму было сильнее, чем необходимость попрощаться с ним. Я должна была сделать что– нибудь для него – может быть, сходить с ним за мороженым или что– то подобное.

В следующий раз я видела Тодда – или маму – в тюремной камере для свиданий.

ГЛАВА 10

Это, должно быть, тест.

Испытание может начаться в любое время – конечно, о безопасности и речи быть не может. Валери была похищена прямо из нашего лагеря.

 Тень вскрикивает и пятится назад.

– Господи! Эвелин, прикрой свою грудь!

 Испугавшись, я натягиваю простыню до шеи.

– Таннер? – Кейси проснулся. – Таннер?

Мое зрение привыкает к темноте, и я смогла увидеть его, одной рукой прикрывая грудь.

– Понятия не имел, что вы здесь, ребята. Напугали меня до смерти.

Кейси оборачивает одеяло вокруг своей талии. Я делаю импровизированное платье из простыни и встаю. Я хочу подбежать к нему и обнять, но  не думаю, что он будет в восторге из– за моего вида.

– Как ты сюда попал? С тобой все в порядке? Где Валери и Джас?

– Помедленнее, – вздыхает он. – Дайте секунду, чтобы мое сердце успокоилось.

Я с тревогой жду, когда Таннер отдышится, садясь на кровать и сжимая простынь в кулаке. Кейси покидает кровать и нервно похлопывает Таннера по плечу.

– Мы беспокоились о вас, ребята.

– Ребята – это всего лишь я, – говорит он.

По моему телу пробегает холодок. Джас и Валери.  Если он один, тогда…

– Я потерял Джас и Валери тогда же, когда и вас.

Вздох облегчения срывается с моих губ.

Они могут быть живы.

– Любопытство взяло верх, – продолжает Таннер. – Я подумал, что почтовый ящик – это начало испытания, и чем больше я думал об этом, тем больше хотел увидеть то, что было за его пределами. Валери и Джас были против. Туннель привел меня прямо к подножию холма, и живые изгороди стали переплетаться между собой.

– Как будто Передовой Центр не хотел, чтобы ты возвращался. – Я роюсь в шкафу и нахожу немного крекеров и рыбных консервов, передавая ему. – Ешь.

– Я в порядке. Я не хочу есть.

– Проклятье, Таннер. Ешь, прежде чем я заставлю тебя съесть это.

Он вздыхает и садится на кровать, положив еду перед собой.

– Это то, о чем я тоже думал, что Передовой Центр не хотел, чтобы я возвращался. Во всяком случае, я блуждал сам по себе с тех пор, как потерял всех. Я... гм... – Он высыпает крекеры из пакета себе в руку. – Я проходил испытание.

– Как все прошло? – тон, которым спрашивает Кейси, звучит так, будто он спрашивает о бейсболе, и какая– то больная часть меня хочет рассмеяться. Вместо этого я ударяю его по плечу.

– Не так уж плохо, – говорит Таннер. – Я же не мертв, не так ли?

– Что случилось, если ты не возражаешь, что я спрашиваю? – говорю я.

Он размазывает рыбный паштет по сухому печенью.

– Довольно долго шел. Пытался заставить себя двигаться, искать озеро, чтобы найти воду. В конечном итоге я нашел свой спусковой крючок в лесу.

– Спусковой крючок? – спрашиваю я.

– Удочка. Вещь, которая запустила мой тест. Я много думал об этом и после твоей истории, и после испытания Валери с куклой я вспоминал, что было раньше с нашей первой ночи здесь.

– Когда Салем и Эрити умерли, – вмешивается Кейси.

– Да. И хотя расплывчато, я помню, что Салем сказал что– то конкретное о бутылке ликера в шкафу, как он вспомнил о «хороших временах и плохой карме». Очевидно, что это напомнило ему о преступлении.

– А Эрити? – спрашивает Кейси.

– Нож, – отвечаю я. – Помнишь? Джас сказала, что она узнала его, как будто это ее собственный.

– В любом случае, у меня было два теста.

– Два?

Таннер кивает головой.