— Вы — первая леди, за десять лет переступившая порог моего дома, миссис Дьюз, — сказал лорд Кэр. — Последней была моя мать, в тот день, когда я выпроводил ее из дома. Я полагаю, вы польщены, не правда ли?

Лазарус смотрел на раскрасневшееся лицо миссис Дьюз. Румянец был ей к лицу, и даже в болезненном состоянии Кэр чувствовал, как в нем шевельнулось желание. В какую-то минуту ему показалось, словно что-то ударило его в грудь, какое-то странное желание, желание изменить свою жизнь, свой характер, чтобы заслужить такую женщину, как она.

Миссис Дьюз сменила повязку на ране, и резкая боль заглушила его фантастические мечты. Голова болела, тело ослабело, Кэра охватывал жар, а плечо горело как в огне. Ему хотелось просто лечь и заснуть и больше никогда не просыпаться… И будет ли это большой потерей для мира?

Но миссис Дьюз не имела намерения отпускать его.

— И у вас совсем никого нет, кто бы позаботился о вас? Нечаянно или намеренно она коснулась его руки, и он почувствовал знакомую жгучую боль. Он лишь силой воли сдерживал свою руку. Может, если это повторять, он привыкнет к боли от ее прикосновения — как собака, которую бьют так часто, что она больше не вздрагивает от ударов. Возможно, ему даже понравится это ощущение.

Лазарус засмеялся или, вернее, попытался засмеяться. То, что он произнес, напоминало хриплое карканье.

— Даю слово, миссис Дьюз, никого. Мы с матерью стараемся разговаривать как можно меньше. Я полагаю, есть только один человек, которого я мог бы назвать другом, но недавно мы с ним поссорились…

— Кто?

Кэр не ответил; будь он проклят, если сейчас пошлет за Сент-Джоном.

— И вопреки вашим романтическим предположениям, даже если бы я заимел любовницу, я бы не позвал ее сейчас. Леди, которых я нанимаю, служат мне для иных… э… целей. Повторяю, я не привожу их в свой дом.

Услышав это, она поджала губы. Кэр с усмешкой посмотрел на нее.

— Боюсь, я в ваших нежных руках.

— Понимаю. — Она задумчиво посмотрела на него и, сняв повязку, раскрыла рану. Он чуть не взвыл от боли.

— Это нужно снять, — тихо сказала Темперанс Смоллу, как будто Лазарус был ребенком, отданным им на попечение.

Камердинер кивнул, и они сняли с него рубашку, что оказалось мучительной операцией. Когда они закончили, Лазарус тяжело дышал. Ему не надо было смотреть на свое голое плечо, чтобы понять, что рана загноилась. Он чувствовал, как пульсирует рана.

— Мэм, доктор, — сказал появившийся в дверях лакей. В спальню, покачиваясь, входил лекарь, клок сальных седых волос сполз на его бритой голове в одну сторону.

— Милорд, я пришел быстро, как только смог.

— Очень мило, — проворчал Лазарус.

Лекарь подошел к кровати с преувеличенной осторожностью пьяного человека.

— Что тут у нас?

— Он ранен. Вы можете помочь ему? — начала миссис Дьюз, но лекарь оттолкнул ее и, наклонившись ближе, пристально осмотрел рану. В лицо Лазаруса пахнуло затхлым запахом дешевого вина.

— Что вы сделали, леди? — резко отстранился лекарь. Миссис Дьюз удивленно посмотрела на него.

— Я… я…

Лекарь выхватил кусок ткани из ее рук.

— Вмешиваетесь в естественный процесс заживления?

— Но гной… — начала миссис Дьюз.

— Bonum et laudable. Вы знаете, что это значит? Миссис Дьюз покачала головой.

— Полезный и доброкачественный, — раздраженно подсказал Лазарус.

— Совершенно верно, милорд. Полезный и доброкачественный! — воскликнул лекарь, чуть не свалившись от собственного энтузиазма. — Всем хорошо известно, что гной залечивает рану. И нельзя вмешиваться в этот процесс.

— Но у него жар, — возразила миссис Дьюз. Лазарус закрыл глаза. Пусть уж его мученица и этот мошенник сами разрешат свой спор.

— Я пущу ему кровь, и жар спадет, — заявил лекарь. Лазарус, открыв глаза, посмотрел, что лекарь достает из своей сумки. Тот достал ланцет и повернулся к Лазарусу, держа в дрожавшей руке этот острый инструмент. Лазарус выругался, пытаясь преодолеть слабость и встать. Кровопускание — это одно, но позволить пьяному, подходить к нему с ножом было равносильно самоубийству. Проклятие, комната кружилась перед его глазами.

— Пусть он убирается отсюда.

Миссис Дьюз прикусила губу.

— Но…

— Уж лучше бросьте меня на растерзание львам, чем отдавать меня на его милость!

— Послушайте, милорд… — Лекарь стал дружелюбнее. Миссис Дьюз с беспокойством и неуверенностью посмотрела в глаза Лазарусу.

— Пожалуйста. — Он был слишком слаб, его лихорадило, и он не мог постоять за себя. Это должна была сделать Темперанс. — Я предпочел бы умереть от вашей руки, а не от руки этого пьяного шарлатана.

Она решительно кивнула, и Лазарус с облегчением опустился на постель. Миссис Дьюз взяла лекаря за руку и твердо, но с обаятельной любезностью, вывела его из комнаты. Она передала его дворецкому и затем вернулась к постели Лазаруса.

— Надеюсь, вы приняли правильное решение, — тихо сказала Темперанс. — Меня этому не обучали, у меня есть только опыт заботы о детях.

Глядя в ее необыкновенные, с золотистыми искорками, глаза, Лазарус подумал, что мог бы спокойно доверить этой женщине свою жизнь.

Он лег, и на его губах появилась ироническая усмешка.

— Я безгранично верю в вас, миссис Дьюз.

И несмотря на этот обычный для него саркастический тон, Кэр с удивлением понял, что это было правдой.

Темперанс смотрела на воспаленное плечо лорда Кэра, чувствуя, как его признание заставило ее похолодеть. Последний человек, который доверял ей, стал жертвой ужасного предательства.

Но сейчас не время для воспоминаний. Рана покраснела и с распухших, воспаленных краев бежали ярко-красные струйки.

— Пусть принесут еще воды, — сказала она камердинеру, выжимая повязку и накладывая ее прямо на рану. Иногда заражение можно залечить жаром.

Лорд Кэр замер при ее прикосновении, но больше ничем не выдал ту ужасную боль, которую, должно быть, испытывал.

— Почему прикосновение других людей для вас так болезненно? — тихо спросила Темперанс.

— Вы с таким же успехом могли спросить птицу, почему ее влечет небо, мадам, — не очень внятно произнес он. — Просто я так создан.

— А если вы сами дотрагиваетесь до кого-нибудь? Он пожал плечами:

— Если дотрагиваюсь я сам, то боли не бывает.

— И вы всегда были таким? — Она сосредоточила внимание на перевязке. Вопреки утверждениям лекаря Темперанс всегда следовала урокам своей матери, а маме не нравилось, когда появлялся гной.

Кэр с легким стоном закрыл глаза.

— Да.

Она бросила быстрый взгляд на его лицо.

— Раньше вы говорили, что никто на свете не может причинить вам боль.

Пока она меняла повязку, Кэр молчал. Темперанс уже подумала, что он ничего не скажет. Но он прошептал:

— Я солгал. Была Аннализа.

Она резко подняла голову и посмотрела на него, чувствуя, как что-то странное кольнуло в ее сердце, что-то похожее на ревность.

— Кто эта Аннализа?

Он вздохнул.

— Аннализа была моей младшей сестрой. На пять лет моложе. Внешне она была похожа на нашего отца — невзрачная малышка, серая мышка с серо-карими глазами. Она обычно таскалась за мной, даже когда я говорил ей… я говорил ей…

Он умолк, Смолл молча поменял тазик с водой. Темперанс сполоснула тряпочку, вода была так горяча, что руки у нее покраснели. Она прижала к ране горячую салфетку, но Кэр, казалось, этого даже не заметил.

— Что вы ей говорили?

— Мм… — произнес он, не открывая глаз. Она наклонилась еще ниже, глядя на его нос, на твердый, почти жестоко очерченный рот.

Она почувствовала, как сжалось сердце. — Кэр!

— Что? — полуоткрыв глаза, с раздражением произнес он.

— Что же вы сказали Аннализе?

Он потряс головой, оторвавшись от подушек.

— Она ходила за мной, шпионила, но она была намного моложе меня. И я всегда это знал. А она брала меня за руку, даже когда я запрещал ей. Я говорил, чтобы она не трогала меня. Но ее прикосновение никогда не вызывало боли… никогда…

Темперанс протянула руку и сделала то, чего никогда бы не сделала, будь он в здравом уме и сознании. Она осторожно отвела с его лба прядь прекрасных, белых, как серебро, волос. Они были мягкими, почти шелковистыми на ощупь.

— И что же вы ей сказали?

Его сапфировые глаза неожиданно широко распахнулись, они казались ясными и спокойными, как в тот день, накануне нападения.

— Я сказал ей, чтобы она ушла, и она ушла. А вскоре заболела и умерла. Ей было пять, а мне десять. Не приписывайте мне романтическую добродетель, миссис Дьюз. Я ею не обладаю.

Она не отрывала от него взгляда, ей хотелось возразить ему, хотелось утешить маленького мальчика, который когда-то давно потерял сестренку. Но она лишь выпрямилась и убрала руку с его волос.

— Я собираюсь промыть вашу рану крепким спиртом. Будет очень больно.

— Ничего, — с почти приятной улыбкой ответил он.

И она с помощью Смолла проделала эту ужасную операцию. Она промыла рану, высушила ее и снова наложила повязку, все это время сознавая, какую мучительную боль испытывает он. Когда Темперанс закончила, лорд Кэр тяжело дышал и был уже без сознания. Смолл выглядел растрепанным, а Темперанс боролась со сном.

— По крайней мере, хоть это сделано, — шепотом сказала она, преодолевая усталость и помогая камердинеру убрать запачканные вещи.

— Спасибо вам, мадам, — сказал маленький камердинер. — Не знаю, что бы мы без вас делали.

— Он доставляет много хлопот?

— Да, уж, мэм, — горячо признался слуга. — Вы не желаете, чтобы я приказал горничным приготовить для вас комнату?

— Мне надо вернуться домой. — Темперанс смотрела на лорда Кэра. Лицо его было по-прежнему красным, и лоб, который она уже вытирала, снова покрылся потом.