Он посерьезнел:

– Нет – если ты не жалеешь.

– Ни в коем случае. – Она робко улыбнулась. – Я думала, в книге преувеличивают, а оказалось – совсем наоборот.

Вздохнув, Кристофер крепко прижал ее к себе.

– Для нас обоих было бы лучше, если бы все оказалось не совсем так… если бы я не считал тебя… если бы наша страсть не была такой сильной… Тахира, скоро ты выходишь замуж.

– Но не сейчас, – упрямо возразила она, уткнувшись лицом ему в грудь. – Пожалуйста, не говори, что это неправильно! Я не собственность другого мужчины. Кристофер, то, что между нами происходит, не может быть неправильным! Это так прекрасно, что не может быть неправильным. Пожалуйста, давай не будем портить совершенство сегодняшней ночи.


Тахира встала под водопад и вскрикнула от неожиданности, когда ее обожгла ледяная вода. Кристофер наблюдал, как она запрокидывает голову, закрывает глаза, как волосы рассыпаются у нее по спине. Она совершенно не осознавала собственной красоты. Ему хотелось целовать ее всю, попробовать на вкус каждый кусочек оливковой душистой кожи, слизывать ее горячий сладкий сок. Собственническое чувство, посетившее его, было и неправильным, и неуместным, внушал он себе. Это естественное последствие того, чем они сейчас занимались, ничего больше. А то, что было, – было ли это неправильным? Он не мог заставить себя так думать.

Тахира протянула к нему руку, приглашая последовать за собой. Кристофер шагнул в водопад, ахнув, когда ледяная вода обожгла ему кожу, охладив его пыл, который, пока он смотрел на нее, возвращался с поразительной быстротой. Слишком давно у него никого не было, только и всего. А у них так мало времени. Он отвернулся, смывая с тела песок и стараясь отвести взгляд от искушения во плоти, стоявшего прямо перед ним. Нет, он не собирался подвергать свое самообладание дальнейшим испытаниям. Сегодня он еще не дошел до края; он никогда не считал, что потакает своим насущным телесным потребностям, но его удивило, как настойчиво они напоминали ему о себе сейчас, как он хотел обладать ею до конца.

Опять это слово! Он никогда не будет обладать Тахирой. Он хотел, чтобы она обрела свободу быть собой. К сожалению, в свободе ей отказано. Он невольно сравнивал ее с той, другой женщиной, на чьи желания так же закрывали глаза, чью судьбу решила эгоистичная страсть одного подлого мерзавца. Сегодня Кристофер снова доказал, что он другой. Пусть в нем течет дурная кровь, не она его определяет. Ему следовало бы этим гордиться. А еще нужно быть благодарным за то, что жизнь Тахиры станет по крайней мере удобной, пусть и не счастливой.

Но он не мог испытывать благодарность. Последние девять месяцев ему казалось, что дни тянутся мучительно медленно. Зато теперь они неслись со скоростью чистокровного арабского скакуна. Он с удовольствием отвлекся бы от мыслей о ней. Надо подумать о том, что приближает его к будущему, о котором он мечтал, к тому мигу, когда наконец похоронит свое ненавистное прошлое. Как ни странно, сейчас ему хотелось замедлить время. Хотя был более чем готов расстаться с амулетом, он еще не был готов расстаться с Тахирой.

– Ты такой серьезный. О чем ты думаешь?

На ее лбу между идеально выгнутыми бровями появилась морщинка. Он не сумел устоять и снова заключил ее в объятия.

– Я думал о том, что преступление не воспользоваться в полной мере временем, которое у нас осталось, – пусть его и мало.

Тахира торжествующе улыбнулась.

– Не могу с тобой не согласиться.


Назавтра Джаван устроила праздничный ужин: ее дочери исполнился год. В парадной столовой, отведенной принцессам крови, поставили пять длинных узких столов. Джаван сидела во главе самого почетного стола – не на подушках, как каждый день, а на низком стуле с очень высокой спинкой, украшенной затейливой резьбой. По бокам от нее сидели Тахира и Ишрак. Алима и Дарра, как пристало младшим принцессам, сидели напротив них. Такой же порядок подчинения соблюдался и за остальными столами, поставленными под нужными углами к почетному столу. Тахира нетерпеливо ерзала на сиденье. Они сидели за столом два часа, но им еще не подали и половины блюд.

Хотя в начале трапезы они выпили за здоровье маленькой племянницы гранатового сока, все разговоры были посвящены скорым родам; никто не смел даже заикнуться о том, что Джаван может родить еще одну девочку.

Как полагалось по такому случаю, Тахира была в официальном наряде. На нее надели темно-синее шелковое нижнее платье с длинными рукавами, простое, если не считать манжет, подола и выреза, расшитых бисером. Вышивка сильно утяжеляла платье. Небесно-голубое верхнее платье было без рукавов; оно застегивалось на золотые пуговицы, украшенные жемчужинами, расшито золотыми нитями и мелким жемчугом и подбито тем же синим шелком, что и нижнее платье. Широкий кушак нескольких оттенков синего, также вышитый золотыми нитями, туго стягивал талию, подчеркивая изгиб бедер и выпуклость грудей. Ей было неудобно в толстых белых чулках и кожаных, расшитых бисером, туфлях с загнутыми мысками. Длинные волосы умастили и заплели во множество тугих кос, от которых у нее болела голова;

прическу украшал тюрбан с изящным пером, вниз струилась прозрачная сетка из голубого шифона. Рабыня заверила ее, что она выглядит великолепно, и даже Джаван одобрительно улыбнулась ей, но Тахире казалось, будто весь наряд создан только для того, чтобы ограничивать ее движения, напоминать, что скоро ее ночи свободы закончатся навсегда.

Когда беседа переместилась от сына Джаван к скорой помолвке Тахиры, скуку сменили страдание и тоска. Казалось, никто не замечал, как мало она ест, как вымученно улыбается в ответ на поздравления. Она почти не участвовала в общей оживленной беседе о том, кто что наденет на верблюжьи бега. Не слушала предположения сестер о подарках, которыми осыплют Тахиру на свадьбе. Все заранее решили, что она счастлива, да и кто бы на ее месте не радовался – ведь она помолвлена с таким совершенством, и ей предстоит жить в роскоши. Ей очень повезло, внушала она себе уже в тысячный раз. Большинство женщин пошли бы на что угодно, лишь бы оказаться на ее месте. Ну, а муж… Гутриф мог бы подобрать ей спутника жизни гораздо, гораздо хуже. Наверное, в самом деле следует считать, что ей несказанно повезло.

Но почему же ей так не кажется? Почему она пытается примириться с неизбежным, что для нее почти невозможно? Над ней словно черная туча нависла, и ко всем ее мыслям примешивалось сознание собственной вины. Тахире приходится защищать интересы сестер. Она самым роковым образом навредит их будущему, если и эта свадьба сорвется.

В столовой было душно. Даже Фарах не понимала, в какое трудное положение попала Тахира, хотя, откровенно говоря, она и Фарах не признавалась в своих подлинных чувствах. Только Кристофер знал, до какой степени ею владеет бессильная злоба. Только Кристофер ей сочувствовал. Его возмущение и досада за нее ничего не могли изменить, но тем не менее служили ей большим утешением.

– Может быть, через год мы будем отмечать рождение твоего сына! – улыбаясь, обратилась к ней Джаван – не высокомерно, а вполне искренне.

Тахира еще больше почувствовала себя виноватой. Она попыталась улыбнуться в ответ, но одна мысль о том, чем ей придется заниматься с неизвестным мужем, чтобы произвести на свет наследника, вызывала у нее отвращение.

– И может быть, через год мы будем отмечать мою помолвку! – взволнованно воскликнула Ишрак.

Да, для всех будет лучше, если ее сестры последуют примеру Джаван и смирятся с неизбежным. Пусть каждая из них с нетерпением ждет собственной свадьбы. Если Гутриф и о них позаботится так же, как о ней, ей не придется волноваться за их будущее. Джаван была права: ей действительно пора жить своей жизнью и оставить заботы о сестрах. Таков естественный порядок вещей. От грустных мыслей комок подступил к горлу.

– Не грусти, – сказала Дарра, – наклоняясь к ней. – Ты слышала, что сказала Джаван? Нам позволят навещать тебя два раза в год, а может, и чаще!

– Я не грущу. – Тахира заставила себя улыбнуться; она постепенно привыкала к притворству. – Я просто ошеломлена. Все происходит так быстро!

– Вот знак того, как твой брат заботится о тебе, – наставительно произнесла Джаван. – Он делает все, что в его силах, чтобы приблизить твою свадьбу! После того как он выдаст тебя замуж, пятно позора, которое сейчас покрывает тебя, будет забыто. Надеюсь, ты с нетерпением ждешь этого дня?

– Да, конечно! – ответила Тахира.

Она-то надеялась, что Джаван смягчилась… Пятно позора стало бы несмываемым, если бы Гутриф узнал о Кристофере. Вспомнив, что произошло в оазисе, Тахира покраснела от удовольствия. Меньше всего она там думала о стыде. Воспоминания жгли ее изнутри. Лежа рядом с ним за водопадом, она забыла обо всем, обо всех, кроме него. Его ласки. Его улыбка. Его голос. Смех и желание. Он знал ее так, как никогда не узнает ни один мужчина – так, как позволительно знать только мужу. На губах Тахиры заиграла самодовольная улыбка. Если бы муж способен был понять ее так же, как понимал Кристофер, она бы с нетерпением ждала дня свадьбы. Но понимание рождается из доверия, знания и проницательности, а ее жениха интересуют лишь ее голубая кровь, ее родословная и прославленная красота, а не душа.

Завтра ночью она вернется на бирюзовую шахту. Они значительно продвинулись вперед. Еще совсем немного – и они расчистят вход в гробницу. Сколько еще ночей осталось им провести вместе? Скоро она будет вести счет на часы и минуты. Останется ли у нее время, чтобы разгадать тайны гробницы и, что еще важнее, разгадать тайну амулета? Если реликвию в самом деле изготовили здесь, в Нессаре, что сделает Кристофер? При одной мысли о том, что он принесет амулет сюда, во дворец, Тахира испытывала ужас.

– Тахира, сколько раз тебе повторять!

Вздрогнув, она посмотрела на Ишрак, но, к счастью, источник гнева Джаван был очевиден: он отходил от банкетного стола с большим куском козлятины в пасти. Испытав облегчение, Тахира вскочила и, пробормотав извинения, подхватила кота и бросилась в укрытие своих личных покоев.