Когда она кивнула, он положил рядом с монетой ее цепочку и снова завязал мешочек, прежде чем поместить в ларец последний предмет и закрыть крышку.

– Где мы зароем наш клад? – спросила Тахира.

– За долгие века этот колодец и окружающие его строения совершенно разрушатся, и сюда вернется пустыня. Однажды, в далеком будущем, какие-нибудь вроде нас искатели будут осторожно рыться в развалинах в поисках реликвий и найдут его…

– А потом будут ломать голову, почему бедуинская звезда и римская монета оказались зарыты вместе, – подхватила Тахира, увлеченная нарисованной им картиной. – Но ты не ответил на мой вопрос.

– Пойдем, и увидишь. – Он повел ее к крытому колодцу, где заранее вырыл глубокую яму у наружной стены; они вместе опустили туда ларец. – И последнее, – сказал Кристофер, доставая резного каменного кота в позе часового, похожего на тех, которые охраняли гробницу принцессы. Он поставил статуэтку на ларец. – Теперь наш клад под надежной охраной!

Пока он засыпал яму землей, Тахира молча наблюдала за ним, охваченная самыми противоречивыми чувствами. Сколько лет пройдет перед тем, как ларец выкопают? Кто его найдет? Здесь зарыта ее с Кристофером тайна, которая ждет своего открытия через много лет после того, как они сами уйдут в историю.


– Не хочу, чтобы сегодняшняя ночь заканчивалась, – заявила Тахира, когда они снова сели на ковер, расстеленный у костра под звездным небом. – Будь у тебя действительно ковер-самолет, вот о чем бы я по-настоящему мечтала: оставаться здесь всегда.

Кристофер как-то не думал о том, что будет дальше. Все силы он вложил в то, чтобы зарыть ларец; он твердил себе, что поступает так ради Тахиры, но, когда заключил ее в объятия, он признался самому себе, что поступает так и ради себя самого. Таким образом он словно сохраняет в вечности запретные минуты. Глупая мысль! Сентиментальная… Самое естественное на свете – целовать ее в пустыне под звездным небом. Они знакомы считаные дни. Даже луна не успела проделать полный цикл. Он провел пальцами по ее тяжелым шелковистым волосам, черный водопад разметался по спине, окутав его запахом жасмина. Она вскинула руки вверх, зарывшись пальцами в его волосы. Ее поцелуи несли в себе жар пустыни, мерцание звезд, пряный, тяжелый воздух ночи.

Они вместе опустились на ковер. Их поцелуи перетекали один в другой, все больше опьяняя и возбуждая обоих. Она шептала его имя так, как никто и никогда еще не шептал. Она наблюдала за ним, полузакрыв глаза; в них горела та же страсть, ее кожа под кончиками его пальцев была горячей – в ее крови горел тот же огонь, который воспламенял его. Он наслаждался ее ртом, затем его губы спустились вниз, к соблазнительной ложбинке между грудями. Волна жара ударила его в пах. Его накрыла волна нежности, желания. Он ощутил первобытную потребность стать у нее первым. Ее голос звал его вперед; она обнимала его за спину, за ягодицы. Желание стало непреодолимым. Он еще ничего в жизни так не желал – ничего и никого.

Их губы встретились снова. Страстные поцелуи уносили их на головокружительную высоту. Она обхватила рукой его возбужденный член, когда он подвел ее к самому краю пропасти. Лежа под ним, она совершенно раскрылась – такая желанная и такая невыносимо хрупкая! Он хотел взять ее себе, защитить, сделать своей, довершить то, что они начали, то, к чему оба так стремились.

Завершить начатое… Поцелуи стали глубже. Она выгнулась под ним, прижимаясь к нему, словно желая стать с ним одним целым. Обхватила его ногами. Он хотел обладать ею и одновременно принадлежать ей. Да, вот что ему было нужно: принадлежать ей. Все остальное не важно. Первобытная потребность ворваться в нее одержала верх. Он никогда еще так ничего не хотел. Это было самым правильным.

И непоправимо, невыносимо неправильным.

Он громко выругался, вырвался и вскочил, тяжело дыша и широко раскрыв глаза от ужаса.

– Боже правый, что я делаю! – Он натянул рубаху, брюки, швырнул Тахире ее одежду.

Он не мог оставаться здесь и смотреть на нее – совершенно обнаженную, болезненно хрупкую, свидетельство его позора, свидетельство того, что, несмотря ни на что, кровь, которая течет в его жилах, все-таки сыграла решающую роль.

Качая головой, он бросился к колодцу и вылил себе на голову ведро ледяной воды. Лишь последняя капля самообладания защитила его от катастрофы. Последняя крошечная капля! Он добыл еще воды, напился. Руки у него дрожали, но дыхание успокоилось. Тахира!

– Прости, во имя неба, мне так жаль! Я не хотел… я бы ни за что… Я сделал тебе больно?

– Ничего не случилось… ты ничего не сделал…

– Я напугал тебя. Меньше всего на свете…

– Кристофер! – Резкость ее тона удивила их обоих. – Прости, но я не могу… ведь дело не только в тебе. Я тоже… если бы ты не остановился, я бы… мы бы… но мы остановились. – Она гортанно рассмеялась. – Мы остановились. Я еще подхожу для первой брачной ночи – благодаря тебе.

– Нет, наоборот! Мне всегда казалось, что есть граница, которую я ни за что не переступлю, но кровь всегда сказывается. – Глухо всхлипнув, он упал на ковер и закрыл лицо руками. В конце концов, я – все-таки сын своего отца. Подлый, с дурной кровью и такими же дурными мыслями. Я считал себя лучше его. Сегодня я доказал, что я такой же мерзавец.

– Нет, не думаю, что ты серьезно.

– Я ублюдок, – глухо проронил Кристофер, опуская руки и используя самое грубое из известных ему слов. – Мой отец не был женат на моей матери. Я ублюдок, плод действия, к которому я был очень близок… теперь ты понимаешь, Тахира?

Но она покачала головой. Ее губы дрожали. Она обняла руками свои колени.

– Ты говоришь загадками. Пожалуйста, расскажи, объясни мне! Прошу тебя!

Нужные слова не приходили ему в голову.

– Я никогда не говорю об этом.

– Ты думаешь, что я не сохраню твою тайну?

– Я думаю, что, узнав мою тайну, ты начнешь меня презирать.

– Есть ли что-то, что я могла бы сказать тебе, из-за чего ты стал бы меня презирать?

– Нет, – не задумываясь, ответил он.

Неужели он увидел облегчение у нее на лице? А может, страх? Он понятия не имел. Он сейчас не мог мыслить здраво.

– Тогда расскажи, Кристофер. Доверься мне. Пожалуйста!

У него не хватало ни сил, ни желания сопротивляться. Так давно он держал свою тайну внутри себя, не имея никакой надежды на облегчение. Никакой надежды на понимание. Потребность излить душу пересилила. Кристофер пожал плечами – будь что будет, – закрыл глаза и вернулся в тот роковой день девять месяцев назад. Он начал свой рассказ хриплым шепотом.

Глава 10

Лондон. Октябрь 1814 г.

Во внушительный особняк на лондонской Кавендиш-сквер Кристофер нарочно явился без предупреждения. Хотя он боялся предстоящей беседы и больше всего на свете жалел о том, что в его руки попал документ, который привел его сюда, ему отчаянно требовались ответы на его вопросы. Какой бы ни оказалась правда, как бы она ни перевернула его мир, ему необходимо все знать.

– Его светлость не принимает посетителей, которые приходят без предварительной договоренности, – сообщил дворецкий, с некоторым пренебрежением глядя на поношенный черный сюртук Кристофера. – Он влиятельный и крайне занятой человек.

– Не сомневаюсь, но прошу передать ему вот это. Думаю, он сразу же примет меня, – холодно ответил Кристофер, протягивая дворецкому свою визитную карточку.

Дворецкий не знал, на что решиться, но дураком он не был. Несмотря на непритязательный наряд, молодой человек держался уверенно и говорил властно.

– Что ж, хорошо. Будьте добры подождать, сэр.

Меньше чем через минуту Кристофера провели в кабинет. Запах воска для натирки пола смешивался с едва уловимым запахом плесени, идущим от множества томов и папок на стеллажах вдоль стен. Из пустого камина тянуло дымком, что вносило свою ноту в благородные запахи кабинета.

Сердце чаще забилось в груди, когда он приблизился к человеку среднего возраста, сидевшему за массивным ореховым столом. Лицо лорда Генри Армстронга можно было скорее назвать утонченным, чем красивым. Он был одет с простым, но дорогим изяществом. Седые волосы на макушке начали редеть, от крыльев носа к углам рта шли глубокие складки, а на лбу проступили морщины, но глаза, смотревшие из-под нависших век, были живыми и проницательными. Он смерил молодого человека оценивающим взглядом. Очевидно, лорд Генри не зря пользовался репутацией самого ловкого дипломата. Когда он впервые заглянул незваному гостю в глаза, желудок Кристофера ухнул куда-то вниз. Ярко-голубые глаза с серыми ободками считались отличительной чертой его светлости. Сейчас они недоверчиво расширились.

– Кристофер Фордайс, – негромко произнес он, поднимаясь. – Это в самом деле вы?

Не обращая внимания на протянутую руку, Кристофер сел, а его светлость подошел к боковому столику и налил себе из хрустального графина изрядную порцию бренди.

– Хотите присоединиться ко мне? Нет? Ну, а я, простите, выпью. Сейчас мне не помешает глоточек спиртного. – Он сделал большой глоток перед тем, как вернуться в кресло за столом. – Простите. Если бы вы предупредили заранее… хотя сомневаюсь, что мое потрясение было бы меньше. Не ожидал, что такой день настанет. Кристофер… Значит, эти достойные люди сохранили родовое имя. Так звали моего отца, упокой Господь его душу! – Он снова посмотрел на визитную карточку: – «Землемер, топограф, специалист по разведке руд и полезных ископаемых», – прочел он. – Значит, вы пошли по стопам Фордайса. Надеюсь, он в добром здравии? И его жена?

– Не особенно. Он умер две недели назад. И его жена тоже.

– Прискорбно слышать. Они были хорошие люди. Как ваши занятия, сэр, приносят доход?

– Я пришел сюда не для обмена любезностями. Я собираюсь потребовать от вас ответы на мои вопросы.

– Потребовать?! – Лорд Армстронг состроил удивленную мину.

– Вы совершенно верно меня расслышали. – Кристофер с радостью заметил, что его ровный и спокойный тон не выдает обуревавших его чувств. – Для начала, подтверждаете ли вы, что признаете этот документ? Он написан вашей собственной рукой?