— Осторожно, Айрис, смотри не поскользнись, — сказала Николь. — Здесь такая слякоть.

— Да уж, сюда нырнешь — и с концами, — смеясь, согласилась я.

Сзади треснула ветка. Я обернулась — и застыла на месте. В пяти ярдах от нас стоял Биван Уильямс собственной персоной.

Все такой же высокомерный и привлекательный. В руках у него ничего не было, но во мне вдруг ожили все прежние страхи. Сердце подпрыгнуло и заколотилось, голова закружилась, и я мгновенно взмокла. Меня охватил первобытный ужас при мысли, что он вернулся, чтобы нанести мне какой-то непоправимый вред. Он шагнул ко мне, что-то говоря, но его слова утонули в шуме реки. Я инстинктивно отступила назад. В следующее мгновение земля ушла из-под ног, и я спиной полетела в реку.

Меня тут же подхватило течением и понесло вниз. Против этой мощной стихии я была просто перышком. Глотнув ледяной воды, я взвизгнула. Следующие несколько мгновений — а может быть, часов — прошли в безумной и беспомощной борьбе за воздух, за свет, в ушах у меня ужасающе гремел водопад. Я боролась с неизбежностью, а в голове у меня, как ни странно, проносились мысли, причем с удивительной ясностью.

— Я умираю… Помогите, помогите… Карл… Водопад, там водопад… Я хочу жить…

Внезапно я со страшной силой ударилась обо что-то твердое. Боль стрелой пронизала мне руку, плечо и отозвалась в голове. Инстинкт взял верх, и я забарахталась, подгребая левой рукой и всеми силами цепляясь за жизнь. Уже начиная тонуть, я несколько секунд билась с течением, из последних сил удерживая лицо в считанных дюймах от ревущего, захлестывающего потока воды. И тут я увидела ее, индианку Лелавалу с развевающимися черными волосами. Ее рука вцепилась в мое плечо, и я провалилась в леденящую тьму.

Возвращение к жизни превратилось в жуткую, удушливую, изматывающую пытку. Боль — в голове, руках, плечах. Голоса — то приближаются, то удаляются. Надо мной склоняется белое лицо Брон, и я снова проваливаюсь в уютную черноту.

Движение. Боль. Мягкие слова, в которых нет никакого смысла. Веки словно прикрыты камнями, и глаза никак не открываются. Теплая тьма. Пустота.

Возле кровати сидит мама. Не может быть. Она в Уэльсе. Ох, как раскалывается голова. Правая рука тяжелее свинца.

— Мама…

— Да, крошка. Вот ты и в порядке. Все хорошо, ничего не бойся.

Эти самые слова я говорила Николь.

— Спи, Айрис, дочка. Ты скоро поправишься.

Мягкий, покорный голос — как всегда, когда я заболеваю и она за мной ухаживает.

— Карл… Где Карл?

Проснувшись окончательно, я обнаружила себя в небольшой белой комнате; Карл сидел на месте мамы. Он читал «Вдали от безумствующей толпы», держа книгу на коленях. Я видела позолоченные буквы на темно-зеленой обложке. Карл не двигался, и я боялась спросить, не снится ли он мне, поэтому лежала и молча на него смотрела. Он перевернул страницу.

— Карл? — Это был скорее еле слышный шепот, но он взглянул на меня. Уронил книгу и бросился на колени, прижавшись ко мне лицом.

Вскоре я прошептала:

— Что со мной?

Он пересел на краешек кровати, зажав мою левую ладонь в своих теплых руках.

— Несчастный случай. Ты сломала руку и ключицу. Ударилась головой. У тебя была сильная контузия. Как ты себя чувствуешь?

— Голова… Болит немного. Рука… Она в гипсе!

Внимательно на меня глядя, Карл осторожно спросил:

— Ты что-нибудь помнишь, дорогая? О том, что произошло?

Я напряженно сосредоточилась.

— Мы были в лесу, да? Много народу…

— Ездили на пикник с рабочими фермы и их семьями. Жарили на костре мясо.

— Ах да. — Приятно, что я вспомнила, но было что-то… что-то еще… Я вздрогнула от страха. — Я в-видела… По-моему, я видела Бива.

Карл наклонился ко мне.

— Да, любимая, но больше не нужно бояться. Я с ним поговорил. Завтра он возвращается в Нью-Йорк, а оттуда в Англию. Он приезжал к тебе в Хай-Вайнс, но ему сказали, что мы на Ниагаре, и он поехал искать тебя там. Говорит, хотел с тобой еще раз повидаться, чтобы извиниться.

— Извиниться?

— За все, что он тебе сделал. За то, что причинил такое горе и боль, — сказал Карл и на мгновение помрачнел. — Кажется, я вполне доходчиво ему втолковал, что ты не хочешь его больше видеть, хотя мы понимаем — он не вполне сознавал, что делает. Я сказал ему, что скоро ты станешь моей женой. По-моему, он все правильно понял и больше тебя не потревожит.

— Хорошо. Спасибо. — Почему-то это уже не казалось мне столь важным. Я спросила: — А мама здесь? Я ее видела.

— Здесь. Она сидела с тобой сегодня, чуть раньше, но Брон увезла ее в Хай-Вайнс, отдохнуть после самолета. Вечером она приедет еще раз.

Постепенно все вставало на свои места.

— Давно я в больнице? — прошептала я.

— Три дня. Перепугала нас всех до смерти. — Карл старался говорить шутливо, но улыбка его дрогнула. — Теперь все будет хорошо, любимая. Это просто чудо.

И тут я вспомнила.

— Я была в реке. Водопад…

— Ты не падала. Тебя вытащили в последний момент.

Я вспомнила, как барахталась и тонула, задыхалась, захлебывалась, беспомощно и безнадежно боролась за свою жизнь. В ушах загрохотал водопад.

— Она спасла меня, Карл, — сказала я. — Индианка, Лелавала. Она появилась и вытащила меня.

Тогда, нежно и мягко, держа меня за руку, он объяснил.

— Это была не Лелавала, Айрис.

Когда я поскользнулась и упала, Николь тут же скинула сапоги, отбросила в сторону меховую куртку и прыгнула вслед за мной. Но даже ей, опытной пловчихе, бороться с яростным течением оказалось не по силам. Случайно, чудом ее бросило ко мне, туда, где я цеплялась за торчавший из воды камень. Когда я выпустила его из рук и стала тонуть, ей удалось ухватиться за меня, и нас вместе закружило и понесло к водопаду. Лишь благодаря капризу течения мы оказались недалеко от берега. Она вытолкнула меня, говорил Карл, прямо на руки людей, отчаянно пытавшихся до нас дотянуться, — а ее саму смыло.

Тело Ник нашли далеко вниз по реке. На ее похороны меня не пустили. Врачи сказали, что после такой контузии мне необходим отдых.

Ко мне заходили мама и Брон. Мама решила остаться уже до самой свадьбы. Мелани пришла одна, очень подавленная, с мешками под глазами. Я сидела у окна, одетая, и когда она меня увидела, глаза ее радостно загорелись.

— Значит, тебе лучше, Айрис?

— Не то слово. Завтра меня отпускают домой. Попроси, пожалуйста, Карла приехать за мной.

— Как он обрадуется! — Она потеребила складку юбки и вдруг выпалила: — Айрис, это было так ужасно, когда вы с Ник упали в реку…

— Мне не хочется об этом говорить.

— Да, наверное. — Она прикусила нижнюю губу, затем дрогнувшим голосом добавила: — Как бы мне хотелось, чтобы я была с нею поласковей! Если бы я только постаралась как следует!

— Наверное, никто из нас не старался как следует.

— Тебе как раз не в чем себя винить. Ты делала все, чтобы с ней подружиться.

Чтобы переменить тему, я спросила, что она думает о своей дальнейшей жизни и карьере певицы.

— То есть поеду ли я в октябре в Италию? Ты знаешь, Эмили договорилась насчет прослушивания. В Нью-Йорке осенью ставят новый мюзикл.

— А Брон ты сказала?

Мел кивнула, все с таким же серьезным видом.

— Она говорит, иди, если хочешь. Дескать, мне самой решать.

— Стало быть, теперь ты счастлива?

— Не знаю. Наверное, да, но я все никак не решусь на что-нибудь определенное. На прослушивание, пожалуй, схожу — роль само собой, крошечная, — но даже если мне предложат работу, боюсь, я все-таки поеду в Европу. Когда еще такой шанс подвернется? А уж после смогу как следует подумать, чего же мне на самом деле хочется.

Она рассуждала с необычной для нее зрелостью.

— По-моему, ты поступаешь очень мудро, Мел.

На следующий день приехал Карл, чтобы отвезти меня в Хай-Вайнс. На полпути я отважилась сказать то, что меня больше всего тревожило в последние дни.

— Стивен! Должно быть, теперь он меня ненавидит.

Карл остановил машину и с удивленным видом повернулся ко мне.

— Любимая, о чем ты говоришь! Он даже прислал тебе открытку — пожелал поскорее выздоравливать, чтобы успеть к свадьбе. Осталось всего тринадцать дней, ты не забыла?

— Тринадцать дней! А это не слишком скоро?

Он сразу понял, о чем я говорю.

— Айрис, я не думаю, что Николь захотела бы, чтобы мы откладывали свадьбу. Последнее время она считала тебя своим другом. Так она сказала Стиву. Сказала, что ты — ее единственный настоящий друг. — Он помолчал. — Стивен совершенно подавлен, но, по-моему, он скоро оправится. Он мне сам сказал, что они с Николь не были счастливы.

— По-моему, Николь не знала, как стать счастливой, — вздохнула я.

Через несколько минут Карл заметил:

— Мне кажется, больше всех Стиву помогла бы Эмили Хейс. Она очень давно его любит.

— Эмили? Любит Стива?

— Она на три года его старше, но, по-моему, для взрослых разница в возрасте не так уж важна, как ты думаешь?

— Да, наверное. — Никогда об этом не задумывалась.

— Они со Стивом очень дружили, пока он не женился на Николь. — Карл помолчал. — Ник не собиралась с ним расходиться. Он говорит, на следующий день, когда он приехал из Буффало после того бурана, они долго разговаривали. И что-то для себя прояснили. Он говорит, все из-за того, что мы с тобой наговорили Ник. Я даже точно не помню, что я такое сказал.

Я помнила, но мне не хотелось больше говорить о Николь. Я ее никогда не забуду. Под конец она показала нам всем самую великую любовь, которая бывает на свете, — отдала свою жизнь за друга.

— Через тринадцать дней мы поженимся, — нежно сказал Карл, крепко меня обнял и произнес слова из книги Томаса Харди, которую мы с ним подарили друг другу на Рождество: — «И мы сядем у камина, и куда ты ни взглянешь — увидишь меня, куда ни взгляну я — увижу тебя». И мы будем счастливее всех на свете.