Кристина Мизухара - Гром и Молния

Да-да, боксёры знают анатомию человека не хуже хирургов, и практика у них тоже вполне годная. Бью урода прицельно и серьёзно. Он отлетает в угол и валится там, держать за лицо.

Игнорируя привычную боль в правой руке, подхожу к нему, приседаю и собираю в левом кулаке всю свою дурь. По всем правилам делаю отвес на костяшках и посылаю её свинье в переносицу. Её сломать труднее всего, нервных окончаний здесь нет, но зато оба глаза заплывают гарантированно.

Чпок!

Всё. Глаза готовы.

— За ноздри бы тебя подвесить. — Отхожу, оглядываюсь на перепуганные лица парней, молча распахиваю свой шкафчик, достаю полотенце и иду в душ. Там — никого.

Вода глушит во мне зверя. Расслабляет, время перестаёт существовать, и я начинаю дышать.

Кажется, отпустило.

Ничего, я выживу. Скоро опять всё будет по-прежнему. Всё проходит, и это пройдёт. Обещаю.

Выхожу из душа в раздевалку и слегка так висну — в комнате никого, а на скамье сидит один Лёвыч. Увидев меня, он встаёт, кстати.

Прохожу к своему шкафчику и кидаю туда одежду.

— Ты, братец, точно псих, — говорит мне Лев в спину. — Всё решил и за себя, и за неё.

Рука сама замирает в воздухе.

Что он сказал?

Я прищуриваюсь и поворачиваюсь. Признаться, не ожидал. Лёвычу удалось меня удивить, а это прямо скажем, не так-то просто.

— Ты о чём?

Он ухмыляется и вскидывает подбородок.

— Ты сам себе враг, Буратино.

Ой, а рожу-то какую скорчил, прямо как в супер серьёзном кино для мокрощелок.

Меня это бесит, и я взрываюсь.

— Кончай из себя Тортиллу давить. Говори нормально.

— Ты ведь очкуешь взять её на себя, так?

Ого. Даже с места подорвался. Зацепило, значит, пацана.

Но это он зря. Думает, я сейчас на сопли изойдусь от его проницательности и невьебенной мудрости. Чёрта с два. Мне плевать на всё это его дерьмо.

Беру сухое полотенце, усаживаюсь на лавку и начинаю спокойно вытирать волосы.

— Ну, допустим.

— А ты у неё спросил?

Вот и что за народ, а. Так и лезет, так и норовит…

Послать его? Или не надо? Но по голосу друга чувствуется, что он уже давно хотел перетереть, и скорее всего, готовился — вон как с языка сыпется.

— Она не для меня.

— Кто сказал.

Блять, к чему он клонит? Задрал такими темами кидаться.

— Я не для неё.

— Был.

Что?

Я замираю с полотенцем в руках, обмотанном вокруг головы.

Что он сказал?

— Повтори?

Даже передать не могу, как мне стало интересно жить от этого куцего, короткого слова Лёвыча.

«Был»?

— Я говорю, ты был не для неё раньше, но ты до чертей изменился, Гром. За последние… — он на эмоциях водит взглядом по комнате, как бы выискивая информацию. — Да пох за какое время, но ты реально изменился, брат.

Чтобы вы знали, когда мы с Львом вдвоём, мы не материмся и не сквернословим. Да и вообще рядом с ним я становлюсь почти таким же, как дома с матерью и Наськой. Ну, примерно, как если бы Лёвыч был моим родным братом. И у нас это, кстати, взаимно. он такой же, как я, я такой же, как он. Ему тоже явно не хватает родни — у меня-то хоть сестра есть, а он вообще единственный киндер в семье и семейка у него — полный атас! Глубоко интеллигентная (очень глубоко) и убойно идеальная. Физик отец рулит военным «почтовым ящиком», а мать — врач венеролог. Вопросы есть?

Роняю руки на колени, а на них уже голову.

Боже, как же я устал.

Вы тоже так считаете? Ну, что я изменился. Хрен его знает, может и так. И что с того? Что это меняет?

Да и вообще, как? Когда? Изменился так, что сам этого не чувствую?

— Думаешь?

— Вижу.

Лёвыч явно ждёт, когда я начну брызгать эмоцией по поводу его охренеть какого умения подсекать то, что не его ума дело. Ты смотри, какой ясновидец выискался.

Но, разумеется, он не дождётся. И, судя по всему, до него доходит, потому что друг вскидывает свой рюкзак, отходит к двери и берётся за ручку. А я поднимаюсь и подхожу к шкафчику.

— Я не знаю. — Весь по уши в сомнениях качаю головой.

— Ты многого не знаешь, братец Гром — выдаёт мне Лев, открывает дверь и сваливает.

Что? Что он сказал? Вы слышали? Я чего-то не знаю? И вообще, «братец Гром» меня иногда называет Наська, если я ору благим матом на всю квартиру на неё, когда она, допустим, воняет своим адским ладком для когтей так, что хочется выйти в окно. Это — оружие массового поражения у нас в доме! А она им видите ли пальчики мажет. Или слушает Монеточку с Гречкой на все наши четыре комнаты, а у меня от этих звуков гемоглобин падает.

«Братец Гром», говоришь? Ну-ну.

Совпадение? Не думаю.

Вот честно вам скажу, когда я перестаю чего-то понимать, то от этого начинаю очень сильно волноваться. И чем меньше понимаю, тем сильней волнуюсь. Опыт показывает, что от этих непоняток очень нехило может прилететь и что самое неприятное — внезапно. А меня такое ни разу не вставляет.

Ладно, Лёвыча я ещё за жопу возьму, вытрясу из него, будет время, а пока мне надо выпить, иначе я зависну в этом болоте надолго. Альтернатива — напиться в хлам. И не для того, чтобы расслабиться или ха-ха словить, а для того, чтобы вырубиться. В ноль.

Если честно, я сто раз предпочёл бы не вливать в себя бухло. Если бы кто-нибудь вырубил бы меня сейчас парой касаний кулака со скоростью шестьдесят футов в секунду, он стал бы моим лучшим другом до конца жизни, а я — его должником. Но вырубить меня жилы хватит, наверное, только у Халида Хафизова или Артура Дулатова — это наши тяжеловесы из секции. Всё. Остальные пупок порвут.

Звоню Наське и убеждаюсь, что она у подруги — на заднем фоне тявкает Сашкин корги по кличке Бутик. Вы слышали такое прозвище? Нет, и что всё-таки у этих девчонок в голове, я ХэЗэ. Так, ладно, здесь порядок.

Даже не совсем уверен, что смогу вылакать пузырь виски и не блевануть, но когда приезжаю домой, всё-таки лезу в стол. Здесь у матери пылится всё, что она привозит из Европы, или её угощают дома, но тоже тем, что покупают в каком-нибудь Дьюти фри во Франкфурте-на-Майне или Мюнхене. Нет никакой проблемы заехать и взять пойло в супермаркете, но печень жалко до боли в ней же. Она мне потом этого не простит.

Перебираю частокол бутылок, беру ирландский «Джеймсон» и свинчиваю пробку. И, не нюхая — хоть и знаю, что запах у него в разы приятней, чем вкус — прямо с горла делаю глоток за глотком.

Фуф-ф-ф-ф…

Херь какая-то.

Не дожидаясь, пока алкоголь испарится с губ, вытираю их ладонью. Хожу по квартире и пью. Нет, ну не сидеть же на месте, правильно?

Когда эта бурда растворяется в теле и слегка размягчает голову, меня слегонца так отпускает. Ну, наконец-то, немного похуизма и равнодушия пробирается внутрь. То, что доктор прописал.

И тут на глаза попадаются блядские часы.

Шесть.

Большая и маленькая стрелки выстраиваются в прямую линию, похожую на иглу, и я получаю укол — сейчас, в этот самый момент Лиза встречается в кафе с Криницынам. Стоило подумать об этом, как мою пьяную тушку начинает долбить дурью и тянуть на дичину. Мне, блять, хочется плакать и жечь напалмом, жечь напалмом и плакать.

О! А это идея, кстати.

Пока не вырубился и не протрезвел, сделаю-ка я одну вещь.

Сажусь к ноуту, ставлю рядом бутылку и путём нехитрых телодвижений всё-таки отсылаю Криницыну работу по экономикам для Лизы. Пишу ему, что мол так и так, передай и пожелай удачи.

Затем достаю телефон и набираю ГовноГене сообщение:

«Как сидим?»

Делаю ещё глотки и жду ответа. Минуты через три приходит:

«Нормально».

Я не теряюсь и тут же продолжаю:

«Цветы подарил?»

«Нет».

Я пьяно пялюсь на эти три буквы и из последних сил пытаясь врубиться в человеческую природу. Ну вот что за укурок, а? Разве можно быть таким ушлёпком, кретином и гондурасом в одном флаконе. Нет, всё-таки, он редкостный мудило.

Набираю в поисковике ноута конторки по доставке цветов. Путаю буквы, цифры, но кое как делаю заказ. Надеюсь, адрес Лизы написал правильно и номер своей карты тоже. Во всяком случае, чек пришел тут же. Ну вот и славненько. А мне пора. Засиделся я в этом говённом мире, пожалуй. Ик.

Выключаю телефон, отбрасываю его в сторону, прикладываюсь к бутылке и выливаю в себя остатки. Всё до капли. Таким образом, алкогольное отравление мне гарантировано, и это не может не радовать. Когда проснусь, меня будут ждать дрожащие клешни, треск в башке, тошнота и много ещё каких няшек. До скорой встречи.

Скоро Новый год. Ура! Повеселимся! Осталась всего контрольная по алгебре и физике, но это ерунда, напишем, и не такое проходили. Зато потом наконец-то соберёмся все вместе у Инги и гульнём! В последнее время и пообщаться-то совсем некогда, все так озабочены будущим поступлением, им видите ли не до праздников. Но только не мне, я всегда за любой кипишь, кроме голодовки. Это так Лёва говорит, а я повторяю.

Упс, вырвалось. Вот я болтушка. Ай, да ладно, что уж теперь-то. Ник всё равно рано или поздно узнает.

Но это потом, а сегодня мы с Сашкой решили сходить на каток. Сколько можно над учебниками чахнуть, молодость же мимо проходит.

Вот, иду думой бросить рюкзак и взять коньки. Ух, как же я не люблю наш лифт. С тех самых пор, как на нём ездил Артём и пялился на меня. Нет, я, конечно, привыкла, что на меня пялятся, но как это делал Боскунов — фи. Полный отстой.

Что не говорите, а всё-таки классно, когда у тебя есть такой старший брат, как Никита. Мне так повезло! Не знаю, чтобы я без него делала. Он и Артёму когда-то по телефону сказал, что всечёт и на желудочно-кишечный тракт размотает, если тот ко мне будет приставать, я сама слышала, вот. Ник вообще много всяких словечек знает, я и за ним повторяю и мне ни капелечки не стыдно.