Кристина Мизухара - Гром и Молния

Начинаю дышать, почёсываю и взлохмачиваю волосы, потом их приглаживаю, потом дёргано улыбаюсь, потом опять хмурюсь.

Анастасия сидит и терпеливо ждёт.

— Извини, а как ты сделал эти скрины? — интересуюсь очень осторожно, стараясь не задеть девушку. Мало ли что.

— Очень просто, — машет она рукой, как ни в чём не бывало. — Надо меньше пить, вот и всё.

— Прости?

— Ник отправил эти сообщения, заказал цветы и напился, представляешь? Я знаю его семнадцать лет и не помню от него даже запаха перегара, а тут….

Мда, дела.

— Крепко ты его скрутила. — Не то улыбается, не то ухмыляется красавица.

— Я? — распахиваю на неё глаза так, будто … короче, сама не знаю.

— Ну, не я же. Нет, я может ещё глупая школьница и всё такое, но сама посуди. Мой брат отправляет тебе работу через твоего парня. Это поступок? Поступок, я думаю. Потом посылает цветы. Это вообще… мечта.

Идея!

— Настя, спасибо тебе большое. — Подскакиваю и начинаю спешно прощаться. Мне срочно, просто до трясучки рук и ног нужно что-то делать, на что-то решиться. Я так больше не могу. Взорвусь!

— Не за что. — Красавица улыбается и довольная поднимается с дивана.

— Извини, я должна бежать. — Не знаю, уместно этот или нет, но на эмоциях тянусь на носочки и чмокаю Настю в щёчку. — Звони. Или я позвоню, — кричу уже на бегу и лечу к выходу.

Она машет мне рукой вслед, а я решаю, что у Никиты очень хорошая и нормальная такая сестра.

Ему домой к себе, но очень хочется поехать домой к Гене. И высказать ему всё, что не высказала и расцарапать ему его противную физиономию.

Но если бы это было так просто. Вся на нервах и в нетерпении жду следующего для в Универе. Как же медленно течёт время — это просто не передать словами. Едет, словно асфальтовый каток. Еле ползёт.

И тогда я решаюсь сделать кое-что другое — сажусь и пишу работу на конкурс экономик.

Да и не работа это вовсе, а так, ерунда. Но делать что-нибудь нужно, не сидеть же просто так, правильно? Поэтому как дятел стучу по клавиатуре все свои мечты, которые были у меня ещё со школы, когда я собиралась поступать на менеджмент.

А мечтала, я знаете о чём? О том, чтобы на Земле вообще не было денег. Потому что, как только они появились, как эквивалент стоимости, так сразу стали ценностью. А я девочка, романтичная натура и не хочу, чтобы ценность имели какие-то бумажки. Я хочу, чтобы ценностью считалась честность, доброта, красота, неравнодушие. Чтобы люди больше нуждались в положительных эмоциях, в позитиве, в дружеской беседе, в умении помочь, в желании поддержать, а не в том, что можно купить за деньги.

Поэтому пишу такую сказку, где вплетаю чувства и эмоции в уравнение «чувства — товар — чувства штрих». Понимаю, что получается полный бред, но мне нравится. Конечно, против работы Никиты мне нечего противопоставить, но я и не стремлюсь. Просто дурачусь.

Озаглавливаю работу: «То, что можно купить за деньги — уже дёшево», отсылаю на адрес приёмной комиссии и ложусь спать часа в два ночи.

Но завтра всё-таки наступает, и я готова к бою. Я ему покажу, как чужие работы воровать! Позорище. Какая низость!

Трясусь в маршрутном такси, зная, что у нас совместная лекция с третьей группой Криницына только третьей парой. Поэтому мне предстоит подождать ещё чуть-чуть. Набираю терпения в грудь и беру себя в руки. Очень хочется пойти посмотреть в расписании, где сейчас Гена и поговорить с ним, но я терплю. Хочу сделать всё по прядку.

И конечно же, у меня не получается.

Не знаю, на счастье или на беду, но вижу Криницына в правом крыле первого этажа, когда мы с Натали направляемся в столовую. Тут же забываю обо всём, бросаю подруге: «Иди без меня» и рвусь с места к своей бывшей любви.

— Привет. — Торможу прямо у его носа и даже чуть врезаюсь в Геннадия. — Ой, извини. — Отскакиваю назад. И когда уже отучусь так носиться!

— Привет. — Он смотрит и настороженно, и с любопытством.

Знает. Точно знает.

Если до этого у меня и были сомнения, что он присвоил работу, то после взгляда на его лицо, на эти бегающие глазки, они полностью отпали.

— Так это правда?! — рублю ему прямо в глаза. Ух, как же я его презираю!

— Что правда?

— Учти, Криницын, у меня есть скрин письма Никиты, когда он отсылал тебе работу для меня.

Он бледнеет. Люди, он бледнеет на глазах! Вы заметили? Становится серым, как… как грязный весенний снег. Фу!

— Эм… ты о чём, Горохова?

— Мировая экономика — это значит, лучшая в мире.

Криницын делается злым и с каким-то психом переминается с ноги на ногу.

— Эту работу сначала я отослал Громову, а потом он мне. Я её написал.

— Ты всё врёшь! Я всем расскажу, какое ты дерьмо! — я уже почти кричу.

Он дёргается, будто ему мешает его портфель, но аккуратно положить саквояж здесь негде, а на пол Гена ронять не хочет, жалеет, сволочь. Поэтому хватает меня одной свободной рукой за запястье — сильный гад! — и шипит мне в лицо:

— Только пикни.

— Обязательно всем расскажу! — ору ему ещё громче.

— Заткнись. — Он больно вдавливает мне пальцы в кожу.

И тут вдруг какая-то сильная рука резко хватает его за предплечье, дёргает так, что Гена отпускает меня, и вбивает ему его руку в его же грудь и придавливает к ней.

— Ещё раз прикоснёшься к ней, я тебя на инвалидность посажу, клянусь, — раздаётся где-то у моего уха знакомый, родной голос.

— Никита, он украл твою работу! — Резко поворачивается ко мне Лиза. — Это подлость!

— Плевать. — Смотрю на ГовноГену и не отпускаю его руки — не могу, когда он так близко от НЕЁ. Мне хватило этого дерьма, премного благодарен. — Отойди. — Толкаю его в сторону. — Не стой близко. Не люблю. — Блять, так и чешутся ручонки вынуть ему гляделки, чтобы не смотрел даже на девушку. Никогда больше.

— Как это, плевать! — Закипает Лиза и подпрыгивает на месте. — А если он займёт первое место. Ему ведь добавят твои триста баллов рейтинга. Это же…

— Пусть подавится.

Да, мне не мешает выяснить, как она узнала про работу, но это только после того, как это всратое уёбище будет от неё подальше.

Но оно не торопится сдёрнуть и даже раскрывает пасть.

— Она сказала, — кивает на Лизу, — что больше не примет от меня ничего.

— Захлопни рупор. — отпускаю его и сжимаю кулак.

Вообще-то, если уж совсем сбросить маски, то я не прочь, чтобы Лиза узнала весь расклад. Да, я чёртов эгоист, но в любви и на войне…

В любви?

Я сказал: «В любви»?

Да, похоже на то. В любви. Такие дела.

— Это он мне говорил за тобой … ну… — продолжает оправдываться перед Лизой чепушило. — И шоколадки от него. И всё остальное.

Урод явно смерти ищет. Мне уже впадлу всё это выслушивать, я устал, и я замахиваюсь…

— Нет! — кричит Лиза и загораживает собой Криницына. Она волнуется и тяжело дышит.

Мимо нас по коридору шаркают кроссовками студенты. Знакомые и не очень. Но поскольку многие меня знают и узнают, то идут молча и не задерживаются.

— Он тебя провоцирует, Никита. Не надо. — Девушка разворачивается к своему возлюбленному. Ну, хорошо, бывшему возлюбленному. — Иди, Гена. И больше никогда не смей ко мне подходить. Я тебя больше не знаю.

Вы думаете, это недоразумение рвануло с места, сверкая жопой? Как бы ни так. Я всегда знал, что он жалкое фанатьё.

— Никуда я не пойду. Он мне обещал практику в мэрии, если я буду за тобой…

Да, блять!

— Будет тебе мэрия. Я брехать не приучен. Всё?

Мудак не отвечает. И наконец-то сваливает молча.

Святые валентинки! Даже воздух стал чище, и мир светлее, и мне хочется перекреститься.

А Лиза убеждается, что он уходит окончательно, и разворачивается ко мне. Долго топчется, смотрит в пол, вздыхает, ломает пальцы, пытается поднять на меня голову, но не может.

— Зачем ты это делал. Зачем заставлял его… ну…

— Хотел, чтобы тебе было хорошо. Он ведь тебе нравился.

Она тут же вскидывает подбородок и смотрит на меня во все глаза. Её ресницы… сука, мой словарный запас. Он убог и жалок.

— А я не для тебя. Я слишком…

— Это не тебе судить, — перебивает меня девушка. — Только я решаю, кто мне подходит, а кто нет. — Опять смущается и кратко смотрит по сторонам. — Ты лучший из всех, кого я встречала. — Говорит громко, чётко и ясно и устанавливает прямой, боксёрский взгляд мне прямо в глаза.

Вот так, Найк. Вот тебе и утёрли пятачину. А ты тут стоишь, яйца мнёшь.

— Я? Лучший?

Мне плакать? Или смеяться?

— Для меня — да.

Я должен! Просто обязан ответить ей тем же. Она мне очень нравится, я не могу без неё, мне плохо, паршиво, тошно, убого и пусто. И я очень хочу ей об этом сказать. Мне кровь из носу нужно взять её хотя бы за руку, сжать хрупкую, нежную ладошку в своей, погладить по тыльной стороне большим пальцем, или что там ещё, не знаю.

Но я не могу.

Я истукан. Грёбанный урод и дубовый неандерталец. Я сказочный мудило и баран, каких поискать, но у меня нет сил даже прикоснуться к ней. Я очкую, потею, злюсь на самого себя так, как не злился даже на ГовноГену. Святые угодники, приложите меня кто-нибудь хорошенько в солнечное сплетение или в шейную мышцу — нет сил больше быть таким чмом.

Я мог бы носить её на руках, мог бы, как пёс ходить у неё на поводке и даже, наверное, изловчился бы лизнуть её пару раз в носик.

Блять!

Как? Как я буду с ней встречаться, объясните мне заради мира на земле и победы над безработицей?! Я к ней прикоснуться боюсь, дунуть на неё. Она же такая читая, просто ангел, а я…