А ведь ей нужно будет ещё и звонить! И писать сообщения! Хэлп ми, мать вашу!

— А как же Говн… а как же Гена?

— Не напоминай меня о нём. Лучше идём в столовую. Там Натали, наверное, очередь заняла.

Мы разворачиваемся и, примериваясь к шагу друг друга, направляемся в наш полуподвал.

— Эм… знаешь. — Лисичка Лиза явно пользуется тем, что ей можно не смотреть мне в лицо и приступает к животрепещущей теме. — Понимаешь, я считаю, что твоя Настя выиграла бы тот спор. Ну… ты помнишь.

Мы идём по коридору с галереей окон, и девушка отворачивается и смотрит на внутренний дворик знания Универа.

— Мы бы могли с тобой сходить с Настей и её парнем на то двойное свидание. Ты уже знаешь, с кем она хочет пойти?

— Нет. Она не колется. Жалеет ублюдка.

И это чистейшая правда. Если почесноку, мне вообще не улыбается это всратое двойное свидание. Ничего годного из него не выйдет. Выхлопа и кайфа я там словлю, чуть менее чем нихрена. Я бы лучше сводил Лизу в какой-нибудь ресторанчик поуютней на простое свидание или как оно там у девчонок называется, а Наську оставил бы дома с едой под дверь. Мала ещё. А её воздыхателю отбил почку или даже обе. И всё делов-то.

Но поскольку я обо всём этом молчу, Лиза продолжает:

— Только вот… — она на глазах вся сникает, опускает плечи и стеснительно прячет губки меж зубок. — Ты же понимаешь… Ты привык к девушкам…

Да, блять, я дохуя к чему привык, Лиза! Но мне уже не привыкать отвыкать и в жопу тавтологию.

Как я там говорил, напомните мне? Что мы с ней в пятидесяти дойдём до лёгкого петтинга?

С радостью!

Сейчас я бы отложил это до тридцати так уж точно. Я жутко очкую, как буду её целовать, потому что у меня от поцелуя до «третьей базы» — начать и кончить.

Да даже сейчас мы идём рядом, почти касаемся плечами, и я держу руки в карманах. Ладони, сука, жжет, они чешутся, уже проснулись яйца, не спится им мать их, скоро очухается член, и тогда — понеслась душа по кочкам. И в горку. И что делать? Куда бежать прикажете? В душ? Я? Как незрелый, прыщавый задрот? Очень смешно. Прямо, блять, обхохочешься. Уржаться можно.

Вот дожил, а. Докатился, называется. Мда, а этот мир не так прост, как казалось в детстве.

Но когда рядом с нами оказывается блондиночка Сахно с этим её звуком антивируса вместо голоса, меня немного отпускает.

Но зато кажется, придавливает блондиночку. Она резко немеет, начинает тормозить, мямлить и, наверняка, в моём присутствии кюшать не сможет.

Так оно и есть. Лиза пытается её уболтать, однако бестолку — та не отмирает и продолжает дышать через раз.

Но я не ухожу. Пусть привыкает. Лиза теперь — моя, а я — её. Весь. С потрохами и ливером и всем своим дерьмом, которого во мне чуть более чем до чёрта. Подружкам придётся терпеть и делиться. Работа у них такая.

После пережуя расходимся по разным аудиториям, и на прощание я говорю в приказном тоне — просто потому что другим не владею — что везу сегодня Лизу домой.

В столовой нас уже заметили, поэтому к машине глазами провожает чуть ли не весь Универ. Мне-то пох, я выживу и в яме со змеями, а вот Лиза вся сжимается и втягивает голову в плечи. Но не отстаёт, что не может не радовать.

Перед тем, как подать ей полушубок в гардеробе вижу Лёвыча и его снисходительный, типа всё понимающий, взгляд. Да пошел ты! Тебе бы так. Я бы на тебя посмотрел. Умник, блин.

В машине тишина. Кажется, я слышу наши с Лизой громкие мысли, но они не напрягают. Худшее позади. Девушка со мной, рядом, сидит, не дёргается и после того, как отъехали, даже немного расслабилась.

Наверное, я должен что-то сказать, как-то обозначить то, что происходит, но я не могу. Пасть не раскрывается.

— А как ты встречаешь Новый год, Никита? — Лиза не выдерживает — или наоборот успокаивается — и начинает разговаривать.

Ха! Это конечно она в тему спросила. В прошлый Новый год я в отрыв ушел неслабо. У Машки Зотовой три дня не вылезали из постели. Вот был улёт! Думал, яйца на изюм усохнут, а член до кровавых мозолей дойдёт.

Хм. Извините.

— По-разному. Но в основном, у друзей. А ты?

— А я с семьёй. С папой и мамой. Но мечтаю хоть раз встретить новый год на площади. На улице. Меня пока не отпускают.

Ничего, отпустят.

Мы ещё немного говорим о каникулах и сессии, экзаменах и рейтинге, и мне становится так охуенно по кайфу, что хочется стоять на крою обрыва и материться в закат. Прёт меня, граждане, ох и прёт.

Но когда я доезжаю до знакомого подъезда, то опять немею. Понимаю, что уже и вас достал своим нытьём и заманал самого себя, но пока по-другому нихрена не выходит. Всё так непонятно, непривычно, как-то слишком ново, понимаете, это всё слишком. Чувствительно всё так, сука, и охренеть как болезненно. Чуть ошибся — и вот она вавка. А если точнее, то сердце в клочья и жопа на британский флаг. Вот такая она жизнь.

Хорошо, что у меня теперь есть Лиза. И что б я без неё делал.

— Спасибо тебе, что подвёз. — Она мило улыбается. И знаете, такой улыбкой, какой, сразу понятно, не улыбается больше никому. Только мне. И взгляд из той же оперы. — Никогда не приезжала домой так быстро, хи-хи. — Она смущается и немного краснеет, а её румянец делает из меня бесхребетную тварь и бесформенное, оплывшее нечто. Я плыву, как сыр в микроволновке.

Мозги у меня уже давно пошли воздушными пузырями поэтому молчу.

— До завтра?

Наверное, я должен сказать ей, что сегодня ещё позвоню. Да, определённо должен. Но позвонить я не смогу. Нет, сделать дозвон не проблема, а потом? Молчать и дышать в трубку? Как грёбанный сталкер?

— Я завтра подвезу тебя в Универ.

— Никита…

— Я подвезу тебя в Универ.

Она мило и обречённо-кокетливо вздыхает.

— Хорошо. Спасибо. — Смотрит на мои руки на руле, я слежу за её взглядом и только тут замечаю, что уже сдвинул с места оплётку. Тут же отпускаю баранку, понимаю, что не знаю, куда деть теперь ладони, получается какая-то хрень, девушка улыбается ещё шире, отворачивается, открывает дверцу и выходит.

У себя дома всё время думаю только о ней. Вспоминаю, представляю, фантазирую, ссу, очкую, потом опять резко строю из себя опупенного мачо и так по кругу.

Плохо сплю, хоть и без долбанных укурочных снов, а в без десяти восемь я опять у знакомого подъезда.

— Привет! — Заскакивает в салон радостная Лиза. Смотрю на её личико и вижу, что меня ей не обмануть — круги под глазами. Тоже не спала.

Она почти с разбега дотягивается ко мне через разделительный бардачок и целует в щёку.

Рывок.

Бросок.

Хлопок.

И моя рука уже держит её за шейку, а сами мы замираем лицом к лицу и нос к носу.

Блядская, ублюдочная реакция боксёра не пускать никого в своё личностное пространство.

Кроме одной девушки.

Она распахивает глаза с этими своими ресницами и смотрит, как лемурчик на удава. Опускаю взгляд на её губки и какое-то время поживаю их взглядом. И, кажется, мозгом и всем телом в придачу.

Ох, ты ж бля-а-а-а-а… тяжко-то как, а.

«Давай! Засоси! Засоси её, чувак! Ну же! — орут наперебой яйца. — Ты же хочешь её, чувак!»

«Завали её! Вставь ей меня! Вставь, плейбой! Будет жарко, я отвечаю! — выпрыгивает из штанов член. — Зажарь её, бро!»

Но я опять даю задний ход, потому что просто не знаю, пока не могу предугадать, куда меня занесёт один поцелуй. У меня нет схемы, нет опыта, нет алгоритма — ничего нет.

Поэтому быстро отпускаю девушку.

— Доброе утро.

Хвала всем богам, кажется, Лиза не пугается и всю дорогу щебечет о предстоящих тестах по статистике, о том, что пустили дополнительную электричку за город на время праздников и о новой системе сбора мусора.

— Мама нас записала. Мы будем сортировать. Это дешевле.

Наша мать уже давно говорила об этом, мы с ней даже мозговали на эту тему, поэтому я с лёгкостью поддерживаю разговор. Это достижение.

В Универе мы с Лизой впервые садимся за одну парту и чувствуем оба, как ошарашенно и настороженно замер весь поток. Моя девушка забилась к стенке и пишет лекцию с сосредоточенным, немного недовольным выражением личика — ей неуютно.

ГовноГена сидит на своей первой парте, и вроде бы даже не ничего не изменилось. Попрошу мать, пусть устроит его на эту практику куда-нибудь к ним, в самый отсталый, богом забытый проект.

А я жду. Сейчас должен какой-нибудь долбодятл не выдержать и высказаться о нас с Лизой. Я урою его парой фраз — а если не поможет, то одним апперкотом — и после этого все успокоятся.

Но лекция заканчивается тихо и мирно, и мы опять расходимся по семинарам.

— Найк, я с тя пухну. На кой тебе впёрся это геморр, — слышится голос сзади. Кажется, это Жека Хлыстов. — Неужели честные давалки перевелись в Универе?

Ну, наконец-то. Мне почти пришлось ждать.

Оборачиваюсь и только хочу сказать ему, кто он на этой планете и в этом грёбанном мире, как…

— Захлопни пасть, дубина. — Даёт ему подзатыльник, идущий сзади Лёвыч. — Я же тебя предупредил — ещё один твой говновысер, и я сам тебе вломлю не хуже Найка.

Я улыбаюсь и отворачиваюсь.

Кажется, всё. Проехали.

Но на следующей лекции по макроэкономике, которая случается у нас третьей парой, происходит нечто знаменательное, и ситуация переворачивается с ног на голову.

Вместе с лектором Лилей Фарвазовной в аудиторию заходит наш декан Павел Александрович.

— Садитесь, пожалуйста. — С довольной улыбкой подходит он к передней парте и становится прямо напротив Криницына. Кладёт перед ГовноГеной на стол вымпел, который присуждается за конкурс экономик, и победоносно осматривает весь курс. — У меня объявление.

Все замерли и не дышат.