— Вы знаете, что на нашем факультете каждый год проводится конкурс на наиболее удачную и работоспособную модель экономики.

Аудитория зашевелилась и радостно загудела, а я посмотрел на Лизу. Она недовольно сжала губки и ответила мне взглядом с нескрываемым укором. И показывает глазами на вымпел.

Знаю. Ей не нравится эта ситуация с моей работой, но мне как-то плевать. Чхал я на эту писульку. Пусть этот утырок подавится, а я себе ещё напишу.

— Так вот я к вам с результатами, — продолжает меж тем Павел Александрович. — Все вы знаете так же, что в этом конкурсе присуждается только первое место с добавлением трёхсот баллов в рейтинг. Это очень много.

— Ну я бы не сказал, — громко говорит ещё один наш умник Витёк Кормишин.

— Можно было бы и добавить, — улыбается с места Вован Корниенко.

— Вот реализуете свои модельки и вам добавят, — уже отвечает им Сергей Ненадовец.

— Совершенно согласен. — Показывает на него рукой декан. — Итак, в этом году пришло всего восемьдесят одна работа на сто три человека на курсе. Это достаточно много. Что похвально. Мы с Зинаидой Терентьевной очень довольны, — называет он своего замдекана. — А первое место мы решили присудить работе, которая нас поразила своей незашоренностью и смелостью. Признаться, не ожидал, мда. Очень радостно, что у некоторых студентов угол кругозора всё-таки шире угла обзора. — И смотрит на, сидящего перед ним Криницына, так, будто ищет у него понимание и согласия. Тот с готовностью кивает и поддакивает.

Уёбище.

— Итак, работа называется: «Всё, что можно купить за деньги — уже дёшево» и её нам прислала Елизавета Горохова. Лизонька, поздравляем тебя. — Декан кладёт на стол свой листик и начинает хлопать в ладоши.

Пространство комнаты взрывается аплодисментами, а я кривлюсь от этого его «Лизонька» — нашему декану чуть больше за тридцать пять — но тут же оборачиваюсь к Лизе и тоже хлопаю. Встаю и когда пропускаю мимо себя ошарашенную, выпавшую из реальности девушку, попутно чмокаю её в щёчку и на глазах у всех говорю:

— Ты — лучшая.

Она резко оборачивается на меня и улыбается. Потом ей вручают вымпел, Лиза возвращается на место, но усидеть не может.

— Вау! Я хочу это отпраздновать! — Видно, что ей не терпеться попросить меня разделить с ней этот праздник, но она стесняется.

Ну и кто я такой, чтобы отказать девушке, которая стала для меня так важна и дорога.

— Лады. Звони Наське. Пусть она зовёт своего воздыхателя. Мы идём на двойное свидание.

* * *

Чего я ждал от этого двойного мать его свидания? Скорости. Молниеносной. Мне хотелось, чтобы оно быстрее прошло, благополучно закончилось, и мы все целые и невредимые — за исключением Наськиного воздыхателя — разошлись по домам.

Но этим миром правят женщины. Да, увы и ах.

Не знаю, толком не уловил, когда там они посовещались и каким путём пришли к консенсусу, так сказать, но моя Наська заявила, что заказала кафе на тридцать первое декабря.

— Не понял. — Тряхнул головой, как от наваждения. Что-то я вообще не вкуриваю.

Нет, я действительно не понял, на кой такие сложности? Я не хочу Новый год встречать с её придурком. На кой мне впёрлось его общество. Да, возможно, он мой знакомый, и мы не будем чувствовать чужаками, и что? Это повод встречать с ним Новый Год? Он мне, что, лучший друг? Лёвыч? Может, я тогда взял бы Лизу и Льва и пошел бы с ними или в клуб, а потом на площадь, или куда-нибудь к ребятам из секции, а потом на площадь.

— Ну, я… мы с Лизой посовещались, и я попросила маму, чтобы она достала нам места в их ресторан при мэрии. Ну, ты знаешь там, маленький такой.

Знаю. У матери на работе есть огромный банкетный зал для тусовок, а есть маленький ресторанчик ни для кого. Там просто уютно и всё. Когда-то это заведение называлось «Молочный бар» или какая-то такая же хрень, а потом его взяли в аренду итальянцы.

— И?

— И там оказались места только на тридцать первое.

Возможно к своему стыду, я плохо разбираюсь, когда там у них аншлаг в этих пирушках, а когда выжженное поле, я больше могу сказать, когда в спортзале или качалке можно застать свободными «бабочку» или «скамейку».

— Наська, я не хочу с твоим гиббоном встречать Новый год.

— Он не гиббон. Вот увидишь!

— И сразу предупреждаю, если это Артемон, если он явится из своей Рязани…

— Это не Артём!

Я вздыхаю и опускаю плечи.

— Никиточка, ну что ты так заводишься. — Присаживается у моих ног сестра. — Если тебе так уж не понравится, мы только посидим, а потом вы с Лизой сможете уйти. А?

Молчу и думаю.

— Тут всего-то четыре дня осталось.

Да и правда что, чего я так завожусь. Ладно, Новый год похерян, я так понимаю, ну и хрен с ним. На каникулах я с Лизой оторвусь.

— Лиза знает?

— Спрашиваешь.

— Спелись.

— Угу. — Трясёт косичками Наська.

— Так, когда?

— Тридцать первого, в семь вечера, в ресторане «Луй».

Четыре дня пролетают довольно насыщенно и бешено. Я зорким глазом слежу за Лизой, не проболталась ли ей Наська о своём плейбое, но взгляд девушки чист и прозрачен, как води Байкала, никаких чёртиков или лисичек, поэтому я расслабляюсь, а мои кулаки предвкушают.

Кстати, о кулаках.

Хожу в спортзал каждый божий день. Чтобы потренироваться, а заодно сбросить то, что кипит в яйцах. Скоро меня выгонять начнут, но это ничего.

И в последний день года с утра отправляюсь туда же.

Сегодня Новый год. Нужно что-то делать с собой. Как-то решиться поцеловать Лизу. И кажется, я уже почти готов. Поцеловать. Чёрт и почему она не встретилась мне в пятнадцать.

Или в сорок.

Хотя, нет, спасибо не надо. У неё тогда уже наверняка муж за плечами и всё, что из него вытекает.

Ладно. Впереди каникулы, а война план покажет.

Приезжаю домой около четырёх, а там никого. Мать опять уехала поздравлять какой-то не то интернат, не то больницу, а Наська умотала к Сашке «делать причесон».

Надеваю свой тонкий бежевый джемпер, а под него голубую сорочку с тонким шнурком под воротник и где-то около пяти заезжаю сначала за ней.

Странный видок, надо признать. Какие-то две кучки волос, лепёшечки, по бокам головы.

— Не смотри на меня так. Это гульки. Гули. Знаешь такие? — недовольно зыркает сестра.

— Впервые слышу. На Мики Мауса похожа.

— Тебе не нравится?

— Нет. Садись. Поехали.

— У, вредина.

У неё под дублёнкой какой-то тёмно-синий, довольно красивого цвета костюм с брюками. Мне нравится и вроде бы криминала нет — всё закрыто, спрятано и не выпирает во всех этих женских местах.

Едем за Лизой.

Всю дорогу перебираю в голове варианты комплиментов. Не хочется говорить банальности типа: «Ты прекрасно выглядишь».

И когда она выходит из подъезда, я забываю вообще весь русский язык нахрен.

У неё точно такая же причёска, как у Наськи. Те же самые две лепёшечки. Гули, да? Я уже забыл название. Из головы вылетело. Матерь божья, как же ей идёт. Мне очень нравится.

Затем опускаю взгляд дальше вниз по её фигуре и забываю вообще себя — на ней точно такой же костюм, как на моей сестре, только приятного горчичного цвета. Одно мне не нравится — он всё скрывает. Ничего не видно, ни в каких местах не обтягивает — ну и есть ли в жизни справедливость!

— Ты — это лучшее, что я видел в своей жизни, — говорю ей совершенно искренне, и она покрывается румянцем. А её покрасневшие щёчки, если вы не забыли, это моя погибель, как личности, мужчины, человека и хомо сапиенса. Этот нежный оттенок хоронит меня намертво под своим тонким слоем.

— О! А мне сказал, что это полный отстой и убожество. — Высовывается из окна машины Наська.

Личико Лизы обескураженно вытягивается.

— Это я от восторга неправильно выразился. Анастейша, сгинь. — Открываю дверцу для Лизы.

— Угу. От восторга он, как же. Привет, Лиза.

Едем к зданию мэрии.

— Сейчас… сейчас он подойдёт, — сжимает кулачки Наська, после того, как мы выходим из машины. — Не заходите без него. Он написал, что уже на подходе.

Очень не хочется материться в такой день, в такой обстановке, но, видимо, придётся. Нет, а как нормально тут стоять морозить Лизу из-за какого упыря. Топчусь на месте вокруг своей оси и уже хочу послать придурка за облака, как вижу спешащего Лёвыча. И вроде бы как друг направляется ко мне.

Что случилось? Что за дела? Рука сама хватает в кармане пуховика айфон — почему Лев не позвонил, а сразу нашел меня в городе. Дано такого не было.

И тут как таран, как удар в то самое солнечное сплетение, как грузовой состав на полном ходу весь дух из меня выбивает букет каких-то цветов в его руках.

Нет.

Да нет же.

Не знаю, дышу ли я, могу ли чувствовать боль или голод, или страх за себя, за мать, за сестру, за Лизу. Кто я. Что я. Где я и с кем. Плохо понимаю себя, но кто-то очень приятный и нежный берёт меня за руку. Его ласковые, тоненькие пальчики переплетаются с моими.

А на второй руке у меня кто-то виснет. Хватает её полностью и прижимает к своему телу. Совсем не сильно. Чувствую, что могу его стряхнуть одним движением плеча. Или не могу? Сейчас вообще не знаю, на что способен, и что в моих силах.

А Лёвыч всё приближается и приближается. Букет в его руках увеличивается, становятся различимыми какие-то лилии и розы, и ещё немного пушистой травки.

— Привет. — Подходит он к Наське, целует её в щёку и протягивает ей букет. — Давно ждёте?

ГЛАВА 14

Первое сентября. Полтора года назад.

Мы стоим на площади перед Универом и ждём посвящения в студенты. Солнце — отрава печёт так, что хочется сдохнуть. Чтобы хоть как-то выдержать этот шабаш и не выйти из берегов, лезу в айфон и ныряю в Лурк.