— Интересно, а нас будет благословлять батюшка? — звучит рядом голос какого-то шнура. Он мне не нравится, поэтому я не реагирую.

— Лучше бы матушка, — отвечает ему другой. В нём чувствуется улыбка и знакомый мне мой личный подход к жизни.

Отрываюсь от экрана и поворачиваю голову в сторону звука. На меня смотрит парень. Ну если бы я был бабой, сразу бы подумал, что у него очень голубые глаза. Но меня его гляделки не вставляют, а вот их выражение вполне по нраву — в них он эту матушку… обрабатывает по всем правилам и подходам.

— Привет, я — Лев. — Протягивает мне свою клешню.

Рукопожатие мне тоже нравится, выключаю экран и разворачиваюсь к нему всем корпусом.

Спустя полтора месяца.

Звоню Лёвычу. Нужно чтобы он завтра не совался на физру. Мы с парнями решили послать нашего Федора Владимировича в жопу, а если Лев придёт, то будет там бегать вдвоём с Говнадием.

— Да! — отвечает он после, наверное, двадцатого гудка, а на заднем плане слышится звонкий женский смех.

— Отдай! — говорит где-то подальше от динамика какая-то придурошная и ржет.

— Зайка, подожди. Найк, я перезвоню, — говорит Лев и отключает телефон к хуям.

Спустя примерно полгода.

— Найк, презик есть? — шипит в ухо и толкает меня в бок Лёвыч.

Шевелю извилинами и вспоминаю. У меня ещё недавно была целая пачка, а вот сейчас… Лезу в карман и нащупываю.

— Один.

— Дай.

— Что, прищемило? — ухмыляюсь. — Не дам.

— Я тебе завтра такую штучку подгоню, в штаны кончишь.

— Поговори мне. — Уже тяну лыбу, вытаскиваю радужную шелестящую упаковку и протягиваю другу.

И, кстати, Даша, с которой он меня познакомил на тех выходных, минет делала так, что я с ней долго бороздил просторы космоса, да, есть что вспомнить, да нечего детям… ну, да ладно.

А примерно год назад Лёвыч с нашим Тихоном Новоятлевым сцепились из-за того, что как оказалось, Лев закрутил с мадам Новоятлевой, то бишь, с мамкой Тишки, представляете. Я тогда почти обзавидовался.

И вот сейчас всё это проносится у меня в голове со скоростью мысли компьютера.

— Ник. Ник, я тебя прошу, — слышится голос Наськи так, будто она находится не возле меня, а где-то в области.

— Никита, — вторит ей Лиза.

Лёвыч стоит передо мной, грудь колесом, пытается дотянуться до меня в росте, но у него ничего не получится, и он это знает.

Начинаю приходить в себя и аккуратно-медленно сжимаю кулаки. Вернее, только один. Правый. В левом у меня пальчики Лизы.

— Никита. — Чувствует она неладное и придвигается ближе.

— Ник, не надо.

— Никита.

— Перестань. Пожалуйста. Ник.

Иисусе, сколько кипиша из-за того, что я сжал кулак. Один.

Чуть зашевелилась думка в башке, и первая же мысль: Лёва будет встречаться с Наськой? Так он же её…

Блять!

Резко стряхиваю с себя сестру. Этого мгновения Лёвычу хватает, чтобы приготовиться, хотя, я уверен, он уже давно готов. Не отпуская пальчики Лизы в левой, выбрасываю вперёд правую руку. Лев вовремя приседает с цветами в руках, и мой кулак со свистом прорезает воздух.

Держу равновесие. Это я тоже умею.

— Ник! Не надо!

— Никита, пожалуйста!

— Ник, ну что же ты!

Что это? Крики? Они кричат? Тогда почему так плохо слышно? Чёртова кровь в ушах. Долбит в бошку — оглохнуть можно. Кажется, я слышу, как она булькает в черепушке, словно в полном бидоне на кочках. Это мешает.

Лёвыч молниеносным движением вручает уже насильно букет Наське — потому что до этого она его не брала, боясь оторваться от меня — а я освобождаю пальчики Лизы, бросаюсь к нему и хватаю за грудки.

— Т-т-т-ты-ы-ы-ы…

— Найк, погоди. — Его шапка слетает нахрен, потому что я болтаю его, как медведь — тонкую берёзку.

— Т-т-ты-ы-ы… суч-ч-чий п-п-потрох-х-х…

— Найк.

— П-п-предат-т-тель. — Трясу его за что там у него, не вижу, не различаю. И тут меня осеняет, что на нём довольно толстая одежда.

Выдержит.

Левой рукой держу его за ткань, а второй замахиваюсь и ломлю ею прямо ему в плечо. Пусть в ножки поклонится и скажется спасибо, что не в нос. Это ему по старой дружбе.

На этот раз он не уворачивается, практически подставляет себя, и поэтому отлетает назад довольно далеко и почти плашмя врезается спиной в поручни перил.

— И-и-и-и-и-и-и-и-и…

Кажется, мне в ухо вставили полицейский свисток, но это пищит Наська и кидается к своему мачо уже, наверное, со слезами.

Лёвычу не очень приятно, на его роже появляется выражение боли и обиды.

Ну, наконец-то! Пусть почувствует то, что чувствую я.

Всё. Кажись встряхнуло меня и отпустило. Я зол, как триста тонн тратила, но это уже хотя бы я.

— Лёва, ты цел? С тобой всё хорошо? Лёвочка, родненький, скажи, что с тобой всё хорошо, пожалуйста. — Ощупывает своего хахаля сестра.

Ой, ой, ой, какие сопельки. Пятачину ему ещё платочком вытри, да жопу подортри. Любовнички, мать вашу.

— Насть, я в порядке, — бубнит мой дружбан.

— Там вон уже охранники в стекло выглядывают, — слышу голос Лизы и наконец-то поворачиваюсь к ней. Хватаю её ладошку, сжимаю, но тут же отпускаю.

— Идите с Наськой в зал. — Подталкиваю её в спинку. — Она скажет, что столик заказана на имя Громовой Надежды Васильевны. Они её знают.

— Да. Насть, идите в зал. Хватит вам мёрзнуть, — говорит в это время Лёвыч моей сестре и поправляет свою куртку. Она, кстати, мне очень знакома, но рассмотрел я её только сейчас.

— Никуда я не пойду! — подбирает его шапку Наська и загораживает собой моего друга. Ну-ну. Телохранительница хренова.

— Иди! — Вытягиваю на неё шею и чувствую, как кукожатся на мне жилы.

— Не пойду! — отзеркаливает моё движение сестра. — Чтобы вы здесь поубивали друг друга!

Тут Лев делает то, что опрокидывает меня навзничь просто на счёт раз.

Глядя на меня, он обнимает Наську за талию, поворачивает к себе и кратко целует в губы.

— Иди, — говорит так спокойно и уверенно, что хочется ему врезать ещё раз и уже по яйцам. Чтоб прищучить их по-взрослому и всмятку. — Со мной всё будет хорошо. Обещаю. — Тоже подталкивает её к дверям.

Не, я не могу! Умора, прямо! Держите меня, мы тут что, снимаемся в грёбанном американском тухлом кинце? Или как? Я что-то не вкурю, блять! Обещает он.

Наська потихоньку делает маленькие шажки в дверям и проходит мимо меня. Надо же, его так послушалась, а родного брата так хренушки.

— Конспираторы чёртовы, — бросаю ей с ухмылкой

— А потому что с тобой по-другому нельзя! — Подскакивает ко мне сестра, хоть уже было почти ушла. — Лиза, не встречайся с ним и не люби его. У, зверь.

Я медленно поворачиваюсь к ней и делаю на неё шаг. Один.

— Не тронь её, — гулко сипит Лёвыч и набычивается.

— Ой! — Отпрыгивает от меня Наська, и они с Лизой скрываются в вестибюле.

— Короче, тут и говорить нечего. — Стряхиваю ладони, будто хочу показать, что разговор свернулся и иссяк, не успев начаться. — Ты не для неё, и по коням.

Но тем не менее мы с Львом поворачиваемся и медленно направляемся прочь от крыльца ресторана. Вход в него не с проспекта Серафимовича, как в мэрию, а с переулка, не знаю название. И мы идём к его заднему двору, где валяются какие-то ящики и куда выходят трубы вытяжки.

— А ты для Лизы?

— Слышь, Лёв, ты чё такой дерзкий, а? Типа поймал меня с наскока? А вот и хрен. Лизе сколько? А Наське ещё и восемнадцати нет.

— Будет.

— Вот будет, тогда и поговорим, а пока, ты вне закона и опять уходишь в андеграунд. Твоё место в подполье, такой расклад.

— Ни хрена.

— Лёв, не скули, это ведь я, Найк. Ты меня часом ни с кем не путаешь? Это ведь я тебя помню и с нашей Канализацией, и с Алёнкой, и с Новоятлевой, а презиков ты у меня сколько пострелял?

— А ты у меня.

— И чё?

— А то. Ты же как-то смог на одной застрять. Хорошая девчонка, кстати, чистенькая, ладненькая.

Ха! Хорошая. Сказанул, называется.

— Лиза лучшая. — Стараюсь не улыбаться, но у меня плохо получается.

— Это спорно.

— Без. Порно.

— Я тоже смог на одной остановиться.

— Да ну.

На такой кукле, как моя Настька остановиться — как по мячу ударить — ума много не надо. Она красавица, и её многие хотят. Так что ни разу не оригинально Лёвыч.

— Когда ты в последний раз видел меня с тёлками? — спрашивает друг.

Честно задумываюсь и пытаюсь вспомнить.

Чёрт.

Сейчас-сейчас. Да вот же недавно… как его… не помню, сука.

— Да тебя хрен вообще поймаешь с тёлками, ты мутный типус. Тихий.

Он ржёт. Нет, вы видели, он ржёт. Пар из его пасти так и прёт столбом. Горячий мачо, блять.

— Найк, ты уж определись, я бабник или тихоня.

— Да пошел ты. Короче, я против, потому что когда ты её отбракуешь — а ты её обязательно отбракуешь — она придёт ко мне! — Тычу пальцем себе в грудь. — Ко мне, Лёв. И потом мне же тебе морду квасить.

— Не трынди. Сам знаю, как ей повезло. Твоей-то Лизе идти не к кому. Кто будет квасить морду тебе, есичо?

У меня внутри всё ухает в какую-то неипическую бездну. Туда. К центру Земли.

Блять, он прав.

Нет, я не понимаю, с какого художника он везде и всюду прав-то, а? В чём засада?

И как же, сука, не хочется признавать его правоту. Вот прямо так и дал бы в морду.

А надо.

Деваться некуда. Я же не мудило какое-нибудь, упираться и залупаться на каком-нибудь конченном фуфле не буду.

Опускаю плечи и тяжело вздыхаю. Жую губы и мозгую. Он стоит рядом и терпеливо ждёт. Поводит повреждённым плечом. Что больно, да? То-то же. Мне тоже больно.