Проблема? Проблема ли это?

Да вроде бы, нет.

Чёрт его знает. Я загнал себя в рамки? Мне настолько нравилась в Лизе её девственность? Так по кайфу быть первым? Это с какого? Я же не хотел этого. Да хер его знает, чего я вообще хотел.

Меня немного так стряхивает, отрезвляет, и грудь стискивает досада.

Ну и что мы имеем в остатке? Какой-то хер залётный испортил мне мой первый раз с девушкой, которая одними ресницами вышибает из меня дух, а из извилин плетёт косички?

Но ведь и она легла с ним, такие дела. Ну, так она и к ГовноГене подошла первая, что тебя удивляет, придурок? А ты, перетрахав половину бабского населения города, хотел бы девчонку с «нуля»? Без «пробега»? Ну-ну, как у тебя загорелось-то.

Не знаю, сколько ещё просидел бы так, привыкая к ситуации, и до чего себя уговорил бы, но тут чувствую, как на моё плечо ложится ладонь. Легковесно так, робко. Разворачиваюсь и оказываюсь нос к носу с Лизой. В её красивых глазках немного волнения, но больше почему-то сочувствия.

Сочувствия мне? Мне, блять?

— Не бойся, — шепчет она тихим, нежным голоском и даже не целует, а прикасается, неуклюже клюёт меня губками в щёку. — Я с тобой. — И пробует улыбнуться.

Бля-яа-а-а-а…

Моё тело рвётся к ней пружиной — а двигаться и поворачиваться я умею очень быстро — поэтому она не успевает моргнуть, как опять лежит подомной.

Я же говорю, у меня всё доведено до автоматизма уже давно, а мышечную память просто так не услать вокруг земного шара. Накидываюсь на ротик Лизы, как жадный, изголодавшийся пёс, и тут же понимаю, что примерно им и являюсь.

И в следующую секунду чувствую, что здесь что-то не так. Уж больно губки нежные да мягкие и сладкие, робкие такие, и по упора податливые.

Ну не целуются так женщины, хоть вы меня убейте! Не знаю я.

А меня тем временем уносит. Уволакивает куда-то. Первое, что делаю — стопорю и перестаю торопиться. Полизываю верхнюю губку, присасываюсь к нижней, потом напираю обеими, врываюсь в рот языком, а затем всё заново, и до меня доходит, что могу так до бесконечности. Я медлю, наслаждаюсь, неспешно смакую, лакомлюсь, слизываю нежность с ротика Лизы, как пенку со сливок. Её губки. Мы ласкаемся с её язычком, провожу по зубкам девушки. У меня ощущение, как у того болида Формулы1, который хорошо стартовал, но на трассе передумал мчать на время и пошел дрифтинговать вальсом.

И чую, как в меня постепенно проникает какая-то невесомость. Тело перестаёт весить, на него больше не действует сила земного притяжения, и я отправляюсь в космос. Или это космос идёт ко мне — не разобрал ещё. Здесь орудуют другие силы и другое притяжение. Между двумя.

Лиза тоже притягивается ко мне, как магнитом. Откликается на моё дыхание, на каждый гулкий удар моего сердца. Да, я — животное. Я деревянный, грёбанный остолоп, но я, мать его, чувствую, как её желание и отзыв на мои губы идут откуда-то из неё самой. Её тело синхронит с её ртом и с моим телом. Мы — одно целое. Она полностью растворяется во мне.

Не будь, как сахар, будь, как чай. Не растворяйся. Растворяй.

Хренушки. Я тоже растворяюсь и даже в осадок не выпадаю. Я пью, и меня пьют. Это наркотик. Точно вам говорю. Вне всякого сомнения. На такое подсесть — как на афганский героин. Вкусил и пропал. Один раз, и ты почку отдашь за очередную дозу.

Я углубляю поцелуй и проникаю языком далеко. Не знаю, зачем, но мне так надо и всё. Конец базарам.

И в это мгновение из меня откуда-то, даже точно не знаю, откуда, но вроде бы не из головы, начинают лезть некие словечки. Отродясь в своём лексиконе таких не помню.

Девочка моя… Моя. Нежная… сладкая… любимая… самая-самая. Единственная… одна такая.

Как вам? Вот-вот, и я о том же.

Моя душистая и такая вкусная, сладкая… маленькая малышка. Такая отзывчивая… трепетная. Моя.

Откуда во мне нежность, объясните мне за ради почивших динозавров. Член уже вовсю готов и позвякивает яйцами, как черлидерши своими помпонами, а я целуюсь! И всё это медленно, никуда не торопясь, послав детородный орган с его эгоизмом в конец очереди. И даже за грудь ещё ни разу не взялся. Во дела.

Люди, это непередаваемо. Отвечаю. Это полный угар. У меня в голове летают на мётлах ангелы, а в сердце играют на арфах черти. Как-то так. Мне мало. Я дурею. И от секунды к секунде хочу ещё! Больше! Будто черпаю чистейшую воду из озера ладонями, а сам уже почти занырнул в него. И вплавь, вплавь.

Руки сами поворачиваются, и правой удаётся лечь ладонью на грудь девушке.

Лиза тут же заметно напрягается. Вообще-то, до её признания о залётном хрене, я ни на что не надеялся и прикидывал, что, скорее всего, её первый раз выйдет скомкано, хоть и опупенно приятно для меня.

Но что-то подозрительно мне всё это. Нет, у меня ни разу не было девственницы, бог миловал как-то, но зато имеется за плечами целая рать недевственниц, и имя им: «легион», и Лиза, хоть побрейте мне жопу и назовите меня Присциллой, не вписывается в их стройные ряды.

Она в лифчике, он прощупывается сквозь тонкую кофточку. И кофточка эта на овер девяти тысячах пуговиц. Понимаю, что расстёгивать их могу до защиты диплома, поэтому, глядя Лизе в глаза и как бы спрашивая разрешения, задираю потихоньку эту одёжку.

— Подожди, — шепчет моя сладкая и, подняв плечи и присев, стягивает кофту через голову, вывернув наизнанку.

А вообще, должен вам сказать, что эти суки дизайнеры нижнего белья так насобачились в своём мастерстве, что иногда посмотришь на женскую грудь в, мать их, творениях, и не знаешь, что лучше — грудь в лифчике или без, до того красиво они всё это шьют. Кружева эти, все дела там.

Но пощупать надо. Очень хочется. Ладони горят и почти уже трясутся, как у нарика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Тянусь ними Лизе за спину к застёжке и забываю к чертям зачем полез — такая у неё спинка на ощупь — мать моя Одесса. Сжимаю, стискиваю в ладонях её тело, мну его, и чувствую, как едет крыша. Иисусе, держите меня, только бы не промахнуть над точкой невозврата и не уйти в несознанку. Ну и кожа — чистый шелк, так и лизнул бы. А потом ещё. И ещё. Кисти рук скользят, и я скольжу вместе с ними. Весь. Член из штанов уже орёт благим матом, что со мной по всем пунктам согласен на двести процентов, и давайте ему уже «третью базу».

Да, я хочу в неё. Хочу вдалбливаться заведённой машиной, в полном, отвязном ступоре в лоно этой обалденной девчонки. Так, чтобы её всю качало и толкало в такт, и она стонала как…

— Что ты делаешь, — отвлекает меня её голос.

— А? — Выныриваю из себя, из своих глубин на поверхность и моргаю.

— Что ты делаешь?

— Я? — Дёргаю застёжку её лифчика, вместо слов.

Она улыбается, заводит — одну! — руку за спину, и одёжка разъезжается, и я могу её снять.

Я уже говорил, что у Лизы фигура подростка? Грудь у неё тоже подростковая. Такая, как у козочки. Острые соски торчат, будто издеваясь, что их двое, а у меня рот один, и хоть разорвись. Прикусываю правый губами, но щемит в паху так, что хоть посылай всё к дьяволу и сам иди туда же.

Чёрта с два! Найка Громова просто так не возьмёшь. Буду кайфовать столько, сколько выдержу.

Выпрямляюсь, встаю на колени и стягиваю с себя со спины толстовку одним движением, и отбрасываю куда-то в сторону. И ложусь на Лизу голым торсом.

Ка-а-а-аф! То самое чистое озеро. А как чувствуются её мягонькие грудки под моим твёрдым торсом — когда-нибудь напишу об этом книгу.

Замираю. Вернее, мы замираем вдвоём и смотрим друг другу в глаза.

Кажется, я люблю, эту девушку. Во всяком случае, если то, что я чувствую от прикосновений к ней, от одного взгляда на неё, это не чёртова любовь, то тогда даже не знаю.

Она одна, понимаете?! Всё. На ней свет сошелся чем-то там, и я сам весь торчу на кончиках её ресниц.

Не могу себе отказать — тянусь к ним губами. И целую. Лиза моргает, и её реснички щекочут мне губы. Бля, моё сердце сейчас потечёт, не говоря уже о яйцах.

И я коленом медленно раздвигаю ей ножки. Её взгляд тут же забегал по комнате, как зайчик в силках!

Блять!

Да что же это такое, а! Чую, прямо спинным мозгом улавливаю, что у неё между ног я первый. Ну не могу я так ошибаться! Не в этой жизни! Не после всего, что со мной было.

И тогда решаюсь на один шаг. Привстаю на колени опять и медленно тяну вниз молнию ширинки. Там уже вовсю пляшет обрадованный член, и только приспускаю резинку боксёров, он тут же вываливается во всю свою мощь.

А я впиваюсь взглядом в глаза Лизы.

Она видит моего маленького Найка — о выдающихся размерах которого в Универе только что в стенгазете не печатали — и первым делом зажмуривается. Правда, быстро глаза распахивает и смотрит на меня с испугом. А мне уже больше ничего и не надо. Натягиваю резинку вверх и грозно нависаю над врунишкой на руках.

— Не девочка, говоришь?

Она дёргается как, что чуть не валит меня на бок.

— Зачем?

— Никита, ты только…

Блять, эта девушка будет моей смертью, не иначе. Вот чума, а!

И тут же понимаю, что хочу, очень хочу сделать её своей. Полностью. Ещё сильней. Я буду у неё первым, мать вашу. Йоху!

— Смотри. — Опять лезу за членом в штаны и вытаскиваю счастливчика на свет божий. — Ты хотела, чтобы я пропорол тебя вот такой штуковиной, чтобы порвал тебе там всё нахрен? Лиза, ты пулю в голову схватила?

— Не груби мне, пожалуйста. Я хотела… Ты же сказал… — в её глазках появляются слёзы.

Бляа-а-а… даже не знаю. Женские слёзы моментально сдвигают мою шкалу ценностей и валят приоритеты, как частокол гнилого забора — в кучу.

Поэтому просто плюхаюсь на неё плашмя, подгребаю под собой это тщедушное тельце и сгребаю в охапку. Кутаю её в себя, как в одеяло.