Соревноваться я, вообще-то, люблю. Может, потому что почти всех обгоняю, а может мне нравится бегать, двигаться, сама точно не знаю.

Хотя, конечно я преувеличиваю, обгонять у меня получается не так уж и часто. В этот раз в первом забеге прибежала первой, а во втором — третьей. Взяла бронзу, и если учитывать, что всё это без занятий и тренировок, то, скорей всего, у меня действительно способности. Ну, да и бог с ними.

Не успела переодеться, и вот уже Натали тащит меня в правое крыло раздевалок к парням. Сама она бегает плохо, но сегодня пришла и за меня поболеть и с Лазаревым поговорить.

— Я его видела, он туда недавно заходил, — почему-то шепчет мне подруга, хотя легко могла бы кричать — вокруг стоит такой гомон от толпы, что я сама себя слышу с трудом. Ну и народищу здесь сегодня, и как их в выходной заставили всех сюда прийти, что-то даже не знаю. Знакомых лиц не видно, но вот возле стены, перед поворотом в их коридор, стоит группа мальчишек. Тут и наши парни, и с соседнего потока.

— А вы не видели Лазарева? — подошла к ним Натали. — Толик Лазарев тут не пробегал?

— Он ещё там. — Показал себе за спину отогнутым большим пальцем один из стоявших. Кажется, его зовут Роман и он с одиннадцатой группы.

— Спасибо. — Кивает ему Натали и поворачивается ко мне. — Подождём?

Мне что-то неуютно. Здесь все носятся туда-сюда, как тут говорить с таким, как Лазарев, я не знаю.

— Давай чуть пройдём поглубже, что ли. Что здесь стоять.

Подруга послушно бредёт за мной, когда я продвигаюсь вглубь коридора, ориентируясь по тому, что здесь всё устроено, как в нашем крыле, только в зеркальном отображении. У нас, чтобы попасть в раздевалку, нужно повернуть направо, значит здесь я поворачиваю налево и останавливаюсь. Разворачиваюсь и смотрю на Натали. Её всю немного потряхивает. Она там что-то говорила, что подготовила целую речь по вразумлению Лазарева, но я очень сильно удивлюсь, если она хоть что-нибудь вспомнит.

— Ты только не трясись, — беру её руки в свои. — Ничего он тебе не сделает. А поговорить с ним нужно, пусть не думает…

Меня перебивает дружный хохот из раздевалки мальчишек. Дверь туда приоткрыта, и под неё подсунут кроссовок. Мы с девчонками тоже иногда так делаем, потому что надоедает постоянно её открывать и закрывать, нужно поворачиваться быстро, а все заходят и выходят, и можно этой дверью по лбу схлопотать, если зазеваешься.

Хохот стихает, и в открытую щель слышатся голоса и шум воды из душа. Оттуда же по полу стелется редкий, еле заметный парок.

Подруга не успевает мне ответить, как в проёме появляется — барабанная дробь! — мой Геночка.

Боже, я так сильно пугаюсь, но тут же сдерживаю себя. А струхнуть есть от чего — на голове, как чёрт копеечку искал, вся в мыле, потная, красная, без макияжа — разве может случиться такое невезение! Нет, сегодня определённо не мой день.

Быстренько отворачиваюсь, и мне в спину разносится:

— Привет, девчонки.

— Привет, — говорит Натали, бегая глазами от меня к Криницыну.

— Привет, — говорю я правым ухом, стараясь не показывать Геночке своего лица. Ну или того, что у меня сейчас вместо него.

— Вы кого-то ждёте?

Господи, какой у него голос! Сколько в его интонациях учтивости! До чего же он хороший. Как у него получается всё делать так к месту, всё так правильно и идеально. Господи, я сейчас в обморок, наверное, упаду от того, какой он классный!

— Да. Нам нужен Лазарев. Он там? — показывает ладошкой на дверь Натали.

— Да. Там. Скоро выйдет. Молодец. Хорошо пробежала сегодня. — На моё правое плечо ложится ЕГО рука, и я проваливаюсь в другую реальность. В ней мне плевать на то, как я выгляжу, потому что все рецепторы, как ловцы солнечных зайчиков, мгновенно оказываются на коже под этой ладонью.

«Боже». — Поворачиваюсь с квадратными глазами к Геночке.

— Что ты так смотришь. — Вскидывает он на меня свои идеальные брови и немного ухмыляется уголками идеального, красивого рта. — Правда молодец. Хорошо бегаешь. Ну, ладно, я побежал. Бай, — делает он дежурный жест ладонью и направляется по коридору на выход.

«Боже. Боже. Боже. Божечки».

— Он меня заметил, Натали?! Я сплю?! — Чтобы не завизжать как дурочка на весь коридор и не подпрыгнуть до потолка, прижимаю к лицу сжатые кулачки.

— Я же говорю, что тебе нужно быть посмелее, — не разделяет моих восторгов подруга. Да оно и понятно — ей не до этого. Стоит вон вся белая возле синей стены помещения и тоже немного синеет от этого цвета. Я сбрасываю с себя эйфорию, «съедаю» улыбку от уха до уха и делаюсь серьёзной. Это ещё не конец. Всё впереди.

Как в воду глядела.

Мы топчемся на месте минут восемь, наверное. Перекидываемся фразами, волнуемся, вздыхаем. За это время из раздевалки выходят и заходят парни, знакомые и не очень. А когда оттуда показался Лазарев, Натали уже настолько вся на взводе, что, забыв про все свои заготовки, бросается к нему и толкает в грудь.

— За что ты его так, а? — пищит, как мышка.

Я остаюсь стоять, решив пока не вмешиваться, хоть её всю заколотило, и по щекам покатились слёзы. Я опешила. И откуда только взялись? Только же ничего не было.

— Ты чего, полоумная? — выпучил на неё глаза Толик.

— За что? А? — Она опять как-то неуклюже кидается на него. Делает это, как девочка.

— Да уйди ты от меня! — отмахивается одной рукой Лазарев, придерживая другой на плече рюкзак.

— Тебе не стыдно, Лазарев? Он же слабее тебя!

— И чего? Он пацан и пусть отвечает по-пацански! Дерьмо мне подложил.

— И что? Нельзя просто поговорить? — кричит сквозь рыдания Натали.

Я стою из последних сил, потому что мне тоже хочется этому Толику вцепиться в лицо. Ух, как я зол!

— Да отстань ты от меня!

И в этот момент он толкает мою подругу особенно резко и сильно. Натали взмахивает руками, хватаясь за воздух, но у неё ничего не получается, она делает быстрый неловкий шаг назад, потом второй, врезается спиной в стену и как-то криво оседает по ней, подогнув под себя ногу. Всё выглядит так, будто Лазарев не рассчитал, что Натали такая лёгкая и слабая, и толкнул её, как всех, а её как всех нельзя.

— У-уй-й-и-и… — хватается подруга за голеностоп.

В моей черепной коробке взрывается бомба. С макушкой накрывает возмущением и гневом.

— Ты что-о-о? — Себя не помня, кидаюсь я на Толика. Ну, наконец-то! Сейчас я ему покажу! — Ты что-о-о? — Мне так горько и обидно за подругу, что, даже все слова из головы повылетали. — За что ты её, урод?

— Да отвалите вы от меня!

Сильно повредив одну, Толик немного присмирел, поэтому мне удаётся схватить его за полу мастерки, потянуть на себя, а второй рукой вцепиться ему в волосы.

— Ауч! Дура, отвали, а не то…

— Я… т-т-тебе… пок-к-кажу… — плохо понимаю, что делаю, но со всей злостью таскаю его за патлы и мастерку. Его рюкзак с мягким стуком падает на пол. Видимо, там только одежда.

— Э! Вы чего?! А ну-ка! — Какая-то сильная рука хватает меня за плечо и буквально отдирает от Лазарева. Я отлетаю в сторону и готовлюсь стопроцентно врезаться в стену спиной, но эта же рука придерживает меня за это же плечо. Поворачиваю голову.

Вы всё ещё думаете, что это не самый дуратский день в вашей жизни? Тогда он идёт к вам.

Найк Громов. Собственной персоной. Одной своей лапищей он держит меня, а другую упёр в грудь Лазареву. Его другу, кстати. Мне картинку видно, но плохо — мешают упавшие на глаза волосы.

Снимаю резинку и распускаю их совсем. Дышу, как паровоз и ноздрями, и ушами.

— Что за кипишь, Толян? — Убедившись, что я под контролем, Найк поворачивается к Лазареву.

— Да я вообще не вкурю. Найк!

Вся надутая и злая, привычным, быстрым движением собираю волосы в хвост и дую на чёлку.

— Пусти, — вырываюсь из лап Громова, и он отпускает. Подхожу к Натали и пытаюсь её поднять. Она вся в слезах, но вроде бы уже не стонет от боли.

— Встать можешь?

— Да-да… я сейчас.

С моей помощью поднимается по стеночке и стоит, прислонившись к ней спиной. На неё страшно смотреть. Дышит так, будто это доставляет боль. Ей стыдно, и обидно, и видимо жаль саму себя.

Меня накрывает второй раз.

Я разворачиваюсь, и не обращая внимание на Найка, который вообще не пойми откуда взялся здесь на наши головы с Натали, подлетаю к Лазареву. Но меня, разумеется, к нему не пускают. За плечо опять хватает что-то железное, негнущееся и цепкое. Это всё та же рука Громова.

— К-куда! — он почти ржёт.

— Уйди, — шиплю сквозь зубы, метая глазами гроздья молний в Толика. Наверное, я совсем осмелела от злости и обиды, но Найк меня сейчас совершенно не волнует.

— Чего? — спускается он с высоты своего роста и заглядывает мне в лицо.

— Ничего! — вдруг ору во всё горло прямо ему в его симпатичную физиономию. — Глухой?! Отойди, говорю, а то и тебе сейчас влетит.

Угроза от меня звучит настолько нелепо и жалко, что замирают все присутствующие.

Включая Никиту Громова.

И первое, что он делает, отмерев, отодвигает в сторону Лазарева и становится ровно напротив меня.

— Так. — Чешет подбородок, окидывая мою фигуру с ног до головы взглядом этого, как его, который, короче, туши животных разделывает на фермах там всяких. Свежевальщик, кажется, да? Или я путаю, ну да ладно.

Господи, если б вы только знали, какой он страшный вблизи. Это не описать словами. Нет, чисто внешне он вполне даже смазливый, можно даже сказать, красавчик. Но и на лекциях, когда он мимо-то проходит, я всегда дыхание задерживаю, чтобы не дунуть в его сторону, а тут так и подавно покрылась холодным потом вся до кончиков пальцев. Страшно — жуть!

Но не могу же я ему это показать, правильно ведь? К тому же, я его не трогала, он мне не нужен, пусть идёт своей дорогой.