— Паучки в городе? — Смотрит в глаза, как будто в микроскоп на козявку какую-нибудь. — Кто такая?

— А тебе какой дело? Уйди с дороги. Мне нужно вон с тем уродом поговорить. — Киваю на Лазарева и отворачиваюсь к стене.

— Лиза, не надо, — жалобно пищит сзади Натали.

— Нет, ну кто-то же должен ему… его… расцарапать. Он, что так и будет? — Чуть поворачиваюсь в её сторону, но так, чтобы не отрывать подошвы от пола. Ни шагу назад!

Подруга ничего не говорит, поэтому я возвращаюсь в своё положение и совсем уж отключив мозги — а куда деваться — вскидываю на Найка голову.

— Рассосался быстро! — деру вверх подбородок и пытаюсь разговаривать на его языке. Я слышала, как они такое говорят с мальчишками и запомнила. У этих парней вообще как-то странно — чем больше он знает всяких словечек и сленга, тем он как бы круче. Как-то глупо всё это, правда ведь?

Но с волками жить — по волчьи выть. Поэтому, вот так.

Громов склоняет голову на бок и смотрит на меня, как собака, которая что-то изучает и очень этим заинтересована.

— Прикольный паучок. — Рассматривает почему-то мои старые, драные кроссовки. Пусть смотрит. Мне ни капельки не стыдно. Я и в старых кроссах хорошо бегаю.

— Трахнуть тебя, что ли. — Кривит Найк в сторону рот и вытирает его уголок подушечкой большого пальца.

Не поверите, у него даже палец этот какой-то угрожающий. Сильный такой, мозолистый, грубый — фу, ужас.

Но глаза боятся, а мой рот уже не заткнуть.

— Себя трахни, озабоченный. — Чтобы хоть как-то закрыться от него, скрещиваю руки на груди.

— Найк, ты серьёзно? — Высовывается из-за плеча Громова Лазарев. — Да посмотри ты на неё! Она же ещё не знает, откуда дети берутся.

— Сейчас объясню.

И тут происходит то, чего я не поняла, как оно так получилось, потому что оно как-то так, знаете, мгновенно. Схватив мои руки и прижав их к моему телу ещё сильнее, Громов рвётся ко мне лицом, и не успеваю я опомниться, впивается мне в рот поцелуем.

Тут надо сразу сказать, что целовалась я в своей жизни только один раз. Чисто из любопытства. С одним моим одноклассником, но только уже после выпускного. Вернее, почти на самом выпускном, ну да неважно.

И вот губы Громова присасываются к моим. В первые мгновения я каменею и перестаю дышать, и шевелиться, и вообще много чего ещё перестаю. Но когда прихожу в себя, то сразу пытаюсь выдернуть руки. Но какой-там. Меня, будто бочку, окольцевали стальным обручем. Намертво. Начинаю извиваться и выкручиваться в его лапищах, как червяк, но и это не помогает.

— Пусти её! Пусти, слышишь? — где-то недалеко пищит Натали.

И тут я вспоминаю, что можно ведь кусаться. Разжимаю зубы, и Найк сразу же врывается в меня языком. Тут же прикусываю его со всей силы и…

— Ауч! Й-йо-п-п…

Есть! Сработало!

Я на свободе, а Громов взвыл от боли.

— Не смей меня трогать своими вонючими губами! — ору как полоумная. — Ты ими сосёшься… — задохнулась, не решаясь называть вещи своими именами. Хотя, чего мне уже терять-то? — Со всякими… — Нет, всё равно не могу.

Но мне действительно противно. Я, вообще-то, брезгливая. У нас в доме четыре женщины, вы себе представьте, какая у нас чистота всегда. Вот я и привыкла грязь обходить десятой дорогой.

Нет, этого Найка по сути я почти не знаю — он живёт и учится в одном мире, я в другом. Тем более, он из первой группы, я — из четвёртой. Но слава бежит впереди него, и поэтому пусть слушает о себе правду.

А в следующее мгновение меня уже мучают догадки, как часто у него бывает такое лицо. Какое? Точно не могу описать, но промелькнуло там что-то человеческое, что ли. Видимо, всё-таки сильно я ему язык прикусила, хоть он и пытается бравировать, не показывать. Или хочет дать понять, что не боится боли. Вон как всякие рожицы мелькают на его физиономии одна за другой.

А я? А что я. Не знаю, не могу понять, что со мной, но меня почему-то начинают душить слёзы. Того и гляди зареву тут, как корова. Мне стало так обидно! Почему! Ну почему так?! И Кирюшку ударили, и Натали не смогла за него заступиться, и мне тут этот Громов откуда-то взялся. А так было бы хорошо хоть царапнуть этого Толика, чтобы и у него на физиономии отметина осталась, и уйти победительницами.

— Лиза, идём, — подталкивает меня хромающая Натали. — Идём.

Правильно. Ещё не хватало, чтобы эти уроды увидели и мои слёзы тоже. Резко отворачиваюсь и позволяю себя увести.

— Эх, вы. — Слышу за спиной голос подруги. Это она, наверняка, этим придуркам.

ГЛАВА 4






Видели? Нет, вы это видели?

Не, я не понял, мне, что разозлиться, что ли? А уважать Найка Громова? Не надо, типа, да? Муравьи совсем страх потеряли. Оборзели вконец.

Хотя, эта скорее на паучка похожа. Лапки длинненькие такие, тоненькие и с коленками назад, как у кузнечика. Бегает быстро? Ну вот на это, наверное, и надеется. Ничего, от меня далеко не убежишь.

А губки у неё ничошные, я вам скажу. Со вкусом херни какой-то, но я такую херь не знаю. Это же не помады их грёбанные, это что-то другое. Ай, да ладно, класть с прибором на эту козявку, не того калибра штучка, чтобы думать о ней.

И про историю Толяна с этим нашим белобрысым старостой я слыхал. Парни что-то тёрли промеж собой, что мол Лазарь этого Сахно знатно приложил так, от души.

Ну что имею сказать по этому поводу, друзья мои. Бить такую шелупонь я, конечно, не стал бы. Не-а, это без меня. Кого там бить, если там только обнять и плакать. У него же весовая категория воробья, вы о чём вообще?! Не, я — пас. Меня увольте. Солдат ребёнка не обидит, и в избиении младенцев Найк Громов пока ещё — хвала всевышнему — замечен не был. С отрицательным весом я не работаю.

Ай, да ладно, пох. Забыл я уже и об этом паучке, и о её телепузиках. Цапнула она меня, конечно, неслабо. Как хорошая, породистая овчарка грызанула знатно. Больно же, блять! Но чтобы Найк Громов показал, что ему больно? Что его сделали? Да не родилась ещё та, понятно?

Короче, в полторашке я прибежал третий, и Аристархович наконец-то отвалил от меня. Всё. Теперь можно расслабиться и заняться личной жизнью.

Хотя, нет, погодите. Как-как она там сказала? Что я сосусь со всякими? Это она типа намекает, что брезгует мной, что ли? Ну-ну это мы ещё посмотрим, кто тут кем брезгует. Да у неё только на лбу не написано, что она целка, а я таким барахлом не интересуюсь. Мне мой член такого геморра не простит, а я его, признаться, сам немного побаиваюсь. Хлопотно это и нерезультативно. Это ведь ей надо начинать с пестиков и тычинок, показать на пальцах, откуда дети берутся, а там глядишь годам к пятидесяти мы перейдём к лёгкому петтингу. А если — ни дай бог! — я увлекусь и ненароком соскочу в тяжелый, она стартанёт от меня с воплями: «Караул! Насилуют!»

Так, что ли?

Не, не моё.

Соотношение «цена-выхлоп» меня в квадратном корне не устраивает. И КПД такой истории — одни слёзы. Я альтруизмом не балуюсь и класть себя на алтарь сострадания к убогим и ущербным не спешу. Я Найк Громов, что тут ещё можно добавить. С меня спросу, как с девственницы оргазмов. Я свой чёрный пояс по бабам годами зарабатывал. Кровью и потом. И спускать его в унитаз из-за какого паучка мне как-то, знаете, влом. Такие дела, друзья мои.

Да даже если бы и не целка, то что? Там и подержаться-то не за что. Если только за ресницы. Они у неё и впрямь как у коровы, хоть на тёлку она и не похожа.

Ну а ежели «отжать воду» и окинуть поле боя с высоты полёта ума, то в сухом остатке девчонка, конечно, молодец. Я и в мужскую-то дружбу верю с трудом, прямо скажем, и если мне понравилась тёлочка моего друга, то он мне больше не друг, а уж когда дело касается женской, так тут и подавно скепсис да пессимизм одолевают меня во всех местах. Но как она за подругу, а! Горой! Дрожит, как осиновый лист, потому как точно знает, что если не Толян, так я могу ей шейку её тоненькую да прозрачную до щелчка повернуть упруго и чётко, даже не задействовав бицепс, на одних трицепсах, но всё равно не отступает. Кремень девка.

Или может, просто непуганая? Так дайте повод — напугаем, как говорят в Каракалпакии.

И вот после этого я окончательно успокаиваюсь и бесповоротно забываю об этом паучке. Как там её зовут? Лиза? Скажите пожалуйста, имя-то вроде бы даже такое реальное. Даже и не скажешь.

В воскресенье утром еду на тренировку, где вырабатываю себя в хлам. Кайф. Хорошо зашло. В голове пустота, все мышцы ноют и гудят, как хорошо разогретый мотор тачки. Усталость настолько в тему, что лыба не сходит с моего взмыленного, припухшего от температуры лица.

А придя домой, занимаюсь материной стиральной машинкой. У неё там помпа совсем заглохла, её сто лет никто не чистил.

Пока я орудую в ванной, от подружки возвращается Наська, и чуть позже мы с ней готовим обед. Мать уехала в Ашан за продуктами, а кухню оставила на нас.

Между прочим, я люблю готовить. Да. И сеструха тоже. Мамунтий нас так с детства приучила. Она часто мотается то на семинары, то на совещания в столицу или даже в Европу бывало, а мы с сестрой остаёмся вдвоём. Я больше по мясу и пловам там всяким, а Настасья тащится по салатам. Да, дома я белый и пушистый, но для всех таким быть нельзя, вы же понимаете, растащат на воротники.

В этот раз смотрю на сестру и вспоминаю паучиху. Интересно, а Анастасия смогла бы вот так за свою подругу? Или сказала бы мне? Всем богам молюсь, что всё-таки второе. Ну нах такие риски. Кстати, никто так меня не боится и не шугается моего присутствия, как её подруга Сашка. Как мышка кошку, ей богу. Если она у нас в гостях, и только я на порог, девчушка сразу же по стеночке и — шасть из квартиры. Неужели я и вправду такой страшный и грозный? Да не может быть! Не верю.